- Ну, Аристовул, ты совсем глупый мальчик, - стараясь не рассмеяться, сказала Александра. - Козье молоко совсем не относится к вашей поездке. Ну, хорошо, утром вас одели...
- А дедушка велел оседлать наших осликов и сказал раби Элеазару, чтобы он ехал с нами и показал нам гробницы наших патриархов и пророков. Мы и поехали через Овчие ворота к Кедронскому потоку, и нам все кланялись и говорили: "Вот внучка и внучек нашего первосвященника..."
- Нет, прежде говорили "внучек", а потом "внучка", - снова вмешался Аристовул, - меня первым называли, а тебя после.
- Ну, все равно, - остановила его мать, - замолчи.
- Ну, мы и поехали; едем, едем, едем, - продолжала маленькая Мариамма, точно сказывая сказку.
- А вот и забыла, - не унимался маленький Аристовул, - а Овчая купель? Как там овечек купают.
- Ах, мама! Какие там хорошенькие овечки! - воскликнула Мариамма. - И их всех резать будут в жертву Иегове... Ах, мама! Зачем Иегове овечки?
- Он принимает их как жертвоприношение: он любит кадильное благоухание и дым от всесожжении, так надо, так завещали нам отцы наши - Авраам, Исаак, Иаков, - наставительно сказала Александра. - Ну, что дальше?
- Дальше мы переехали Кедронский поток, потом раби Элеазар показал нам гробницу Иосафа, а немножко дальше гробница Авессалома...
- А Авессалом, мама, был нехороший, отца не слушался, - опять перебил Аристовул.
- Я сама это хотела сказать, а вот ты так забыл... Что! Что! - обрадовалась Мариамма. - Когда мы, мама, проезжали мимо Гефсиманского сада, то оттуда вышла старенькая женщина и бросила под ноги нашим осликам пальмовые ветки, а в руки нам подала по масличной ветви, а потом поцеловала края нашей одежды и сказала: "Бедные царские детки-крошки! Их ограбили идумеи". А когда мы спросили раби Элеазара, какие это идумеи, он сказал, что Антипатр, Фазаель и Ирод, "Как они нас ограбили?" - спросила я раби Элеазара. А он сказал, что нам еще рано это знать.
Александра грустно улыбнулась и поспешила свести разговор на другое.
- Что же, деточки, вы поклонились и гробам наших пророков? - спросила она.
- Да, поклонились, мама! - разом отвечали дети. - Как там страшно!
- А оттуда, мама, мы возвращались не через Овчие врата, а раби Элеазар провел нас через Золотые и через храм, - поспешил заявить Аристовул. - А осликов наших взяли рабы и повели домой.
- А когда мы проходили через двор храма, то многие кричали: "Осанна! Осанна!" - и давали нам дорогу, как большим, - гордо заключила Мариамма.
В это время в конце галереи показалась внушительная фигура старика в первосвященническом одеянии, с повязкой на голове и с жезлом в руке.
- Дедушка! Дедушка! - радостно закричал Аристовул.
- Мы были у патриархов и пророков, - со своей стороны заявила Мариамма, бросаясь навстречу к старику и поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его бороду.
Это был Гиркан, первосвященник, брат покойного царя Аристовула II, отравленного приверженцами Помпея, и дядя Антигона, которого мы уже видели на коронации Клеопатры и на аудиенции у Цезаря. Высокий рост, длинная патриаршая борода и плавные движения делали вид его внушительным, однако мягкое, добродушное выражение лица и кроткие, как бы робкие глаза изобличали, по-видимому, отсутствие энергии и стойкости. Самый отказ его от престола в пользу младшего брата, Аристовула, как бы свидетельствовал об отсутствии в нем качеств государственного человека.
Дети очень любили его и тотчас же завладели старым первосвященником, болтая о своей поездке к гробницам патриархов и пророков и перебивая, друг дружку. Гиркан же только любовно улыбался и повторял: "Ну-ну, козляточки, не торопитесь, не скачите так, дайте с матерью поздороваться".
- Куда это, отец, ты собрался? - спросила Александра, целуя руку свекра.
- В синедрион, голубка, в синедрион, - отвечал первосвященник, опускаясь на невысокое резное кресло.
- Но сегодня, кажется, не судный день?
- Экстренно судный, голубка, экстренно... Да вы не щиплите мне бороду, козлята, всю вырвете, - отбивался он от детей. - Сегодня суд назначен над этим наглым самоуправцем - над Иродом. Он стоит, чтобы распять его на кресте, как простого разбойника, и я это сделаю, клянусь богом Авраама, Исаака и Иакова.
Эти слова так поразили Александру, что она сразу не могла прийти в себя от изумления. Ирод, имя которого, несмотря на его молодость, гремело уже по всей иудее, Самарии и Галилее, и вдруг на кресте, на позорной Голгофе! И это говорит робкий и нерешительный Гиркан! А что скажут Антипатр и Фазаель? Сердце Александры забилось и страхом, и надеждою... Они ограбили ее детей. Они отняли у ее милого малютки наследственный престол.
- А ты нас, дедушка, пустишь на Голгофу посмотреть, как будут Ирода распинать? - спросил Аристовул, ласкаясь. - Мы с раби Элеазаром...
- Замолчи ты, несносный мальчик! - перебила его мать. - Какое преступление совершил Ирод?
- Он их много совершил, голубка, - рассеянно отвечал Гиркан, глазами показывая своему любимцу: дескать, пущу на Голгофу.
- А я не пойду туда, дедушка, - конфиденциально шепнула на ухо деду Мариамма. - Я боюсь.
- Дети, я вас выгоню! - серьезно сказала Александра.
- Ну-ну, не сердись, голубка, они будут смирно сидеть, - успокаивал ее Гиркан. - Видишь ли, тебе известно, что когда Цезарь назначил Антипатра прокуратором Иудеи, то он, от себя уже и с моего разрешения, определил Фазаеля начальником Иерусалима и окрестностей, а этого разбойника, мальчишку Ирода, послал от себя наместником в Галилею. Ну, эти-то, Антипатр и Фазаель, ведут себя хорошо, слушаются меня, во всем исполняют мою волю... Сидите тише, козлята (это к детям, шепотом). Ну, так Антипатр даже, с моего согласия, разослал по Иудее повеление, в котором говорит, что иудеи, преданные первосвященнику Гиркану, будут жить счастливо и спокойно, наслаждаясь благами мира и своим благоприобретенным имуществом; но тот, кто даст обольстить себя мятежникам, тот найдет в нем, Антипатре, вместо заботливого друга - деспота, во мне же, в первосвященнике, вместо отца страны - тирана, а в римлянах и в Цезаре, вместо руководителей и друзей - врагов, так как римляне-де не потерпят унижения того, кого они сами возвысили.
- Да, он хитрый, этот идумей, - как бы про себя заметила Александра.
- А старушка из Гефсиманского сада сказала нам, что он нас ограбил, - прозвенела вдруг Мариамма, соскакивая с колен деда.
- Что? Что, козочка? - удивился последний.
- Ну, об этом после, дорогой батюшка, - отвечала Александра. - А ты ничего еще не сказал о главном - об Ироде.
- Да, да, голубка, я к тому и веду речь, - сказал Гиркан, освобождая свою бороду из рук Мариаммы, которая начала было заплетать ее в косу. - Тебе, вероятно, неизвестно, что, когда брат мой, царь Аристовул, был отравлен и войска его были разбиты римлянами, храбрый Иезеккия, верный памяти отравленного царя, собрал небольшой отряд отважных иудеев, чтущих заветы отцов, и стал громить пограничные города Сирии и римские легионы, пролившие столько иудейской крови. Так этот разбойник Ирод, выслуживаясь перед наместником Сирии, Секстом-Цезарем, родственником Цезаря-триумвира, напал на Иезеккию, взял его в плен с некоторыми его соратниками и без всякого суда, не донося даже мне, казнил собственной властью. А, каков мятежник?
- Да, точно ты и не первосвященник, не глава, не отец иудейского народа; это ужасно! - качала головой Александра.
- Да, да! - вдруг разгорячился Гиркан. - И этого разбойника вдруг начали прославлять и сирийцы, и римляне... "Герой Ирод!" - кричат везде. Даже в моем царском дворце тайные соглядатаи и рабы римлян перешептываются: "Быть царем Ироду". Преданные мне слуги давно говорят: "Ты, царь, выпустил напрасно из рук своих вожжи. Их ловкою рукою схватил Антипатр с Иродом и Фазаелем, а тебе осталась только кличка царя и первосвященника. Доколе - говорят - ты будешь оставаться в заблуждении, вскармливая себе на гибель царей? Теперь Ирод правит Иудеей, а не ты".
- Да это и правда, - подтвердила Александра, - ты, отец, слишком добр. Ты и внуков своих не можешь усмирить: вон они уже на тебе верхом сидят.
- Да, да, прочь, козлята, - отбивался старик от детей, - а то я вас с Иродом отправлю на Голгофу. Но вот что, - продолжал серьезно Гиркан, - прежде у меня не было повода казнить Ирода, а теперь есть: это его злодеяние в Галилее, око за око, зуб за зуб, по писанию... Казнь за казнь! Сегодня он должен предстать перед синедрионом, и я иду судить его... На Голгофу! На крест!
Гиркан осторожно спустил с колен детей, выпрямился во весь свой величественный рост и пошел к ожидавшим его царедворцам, чтобы отправиться в синедрион.
- Какой дедушка сегодня сердитый, - сказала Мариамма, следя глазами за величавой походкой первосвященника, - он непременно велит распять Ирода.
Но Александра этому не верила. Она вспомнила, что жалостливый Гиркан даже в храме, когда приводили агнцев на заклание, закрывал глаза, чтобы не видеть мучений невинных овечек.