Семь лет пролетели, но, дружба,
Ты та же у старых друзей...
О да, эта дружба священна! Кто же ещё на сходке? Олосенька Илличевский, вернувшийся в Петербург из Сибири, от своего отца-губернатора, - не поэт, не оправдавший надежды стихоплёт, но "чугунник" с заветным кольцом на пальце - и потому брат. А рядом Вольховский, Суворочка - неутомимый в трудах, скучноватый первый ученик, беспримерным трудолюбием одолевший даже блистательного князя Горчакова. И Корф, богомольный Мордан Дьячок, заносчивый чистенький карьерист, но и он "чугунник", и он брат... И Комовский, лицейская Лисичка, проныра и подлиза... Пылает синими языками жжёнка. Все поют - стоя, с бокалами в руках - их старые заветные лицейские песни. И, может быть, даже давний недруг, директор Егор Антонович Энгельгардт, тоже здесь; бывший директор, и его не пощадил рок...
Дельвиг обещал скоро приехать, в письмах жаловался на петербургскую скуку, бранил Булгарина и благодарил за стихи для "Северных цветов"; скорей, быстрее, не откладывая - сюда, в моё уединение, милый брат по музам...
Когда через два часа он вернулся домой, что он обнаружил? В его письмах кто-то копался - они лежали на столе не в том порядке, в котором он оставил их! Бешенство снова овладело им. Где письмо от Петра Плетнёва? Ах, вот оно! Важное письмо, на которое нужно безотлагательно ответить. Пётр Плетнёв - милый человек, скромный литератор, с которым Пушкин когда-то познакомился на многолюдных и знаменитых субботах, - предлагал услуга издателя. Хлопотные, непростые для него услуга, но ведь он не скрывал своего благоговения перед Пушкиным! Нужно ответить согласием. Плетнёв да Лёвушка в Петербурге займутся издательскими делами, избавив его хотя бы от нищеты!
Вечером он с Лёвушкой отправился в Тригорское. В уже ранних осенних сумерках высилась Савкина горка - древнее городище, - а справа, за причудливо извилистой Соротью, виднелись тёмные и безгласные избы деревни Дедовцы.
- Ты будешь как бы представлять меня в Петербурге, - говорил Пушкин брату. Тот радостно кивал головой. - Самое важное - суметь через нашу цензуру протащить главу "Евгения Онегина". Я дополнил её, исправил, предпослал важный для меня "Разговор" и предисловие. На что я надеюсь? - И он принялся объяснять брату, почему с переменами в Министерстве народного образования появилась надежда. Лёвушка всё понимал. - У тебя почерк сделался чётким, разборчивым - вот и перепишешь для подачи в цензуру.
Лёвушка горячо обещал всё выполнить. Пушкин не ошибся: у него был верный друг. Он расцеловал счастливого брата.
Вот уже на пригорке усадьба дериглазовских помещиков; вон на фоне потемневшего неба ловят последние отблески света кресты Егорьевской церкви.
- Прежде всего явишься к Жуковскому, - наставлял Пушкин. - Вот уж действительно и начальный путеводитель мой, и всегдашний покровитель. В его облике, и в стихах его, и в душе что-то ангельски небесное, устремлённое от земной прозы к высокой мечте. Ему первому рукопись - и мне опишешь в подробностях. Впрочем, он и сам напишет. Затем - Плетнёву. Мнение моё о его талантах ты знаешь - да не болтай! Издатель же он надёжнее Гнедича. Потому что Гнедич не будет печься о жалкой лишней ассигнации, а я так до сих пор помню, что добрый мой дядюшка Василий Львович прикарманил сто рубликов, подаренных тётей Анной при отъезде в лицей... В общем, пусть собирается ареопаг: Жуковский, Дельвиг, Плетнёв, - а потом уж прямо к министру Шишкову!.. И к Карамзину - непременно!..
Вот и волнистые поляны, и травянистые луга вдоль речного русла, а слева - знакомая сосновая роща. И наконец, от ив, свесивших ветви над самой рекой, вверх по каменистой тропке среди кустов и корней деревьев они поднялись на площадку тригорского холма.
Окна прямоугольного длинного помещичьего дома почти все были темны: Прасковья Александровна экономила на свечах и масле, - но там, где расположена была зала, сквозь занавески пробивались и ложились на верхушки кустов волны света.
Лёвушке пришла в голову задорная идея.
- Давай разыграем, будто мы ревнуем Аннет! - И он заговорщически посмотрел на брата.
Они поспели как раз к вечернему чаю. Их встретили дружные возгласы приветствия.
За столом началось то, что называется caquet.
- Что вы можете сказать о Нетти? - принялась допрашивать резвая Зизи.
- О, я мог бы много сказать... - со значением ответил Пушкин.
- И я тоже! - подхватил Лёвушка.
Нетти покраснела.
- А что вы можете сказать об Алине?
- Об Алине? Ну что же, я знаю, по ком она вздыхает. - В этой фразе Пушкина был намёк.
- И я знаю! - подтвердил Лёвушка.
Алина, как ни была сдержанна, тоже покраснела.
- А что вы можете сказать обо мне? - спросила Зизи.
- Могу сказать, но не скажу.
- Почему?
- Потому что не скажу... И мне кажется, вас больше интересует мой брат.
- Вот как? Ничуть!
- Почему же вы покраснели?
- Зизи, замолчи, - вмешалась Прасковья Александровна.
- Вы услышите гениальнейшие стихи. - Лёвушка поднялся из-за стола.
Подражая брату, он стал посредине зала. Так же, как Пушкин, он вскинул голову и принялся декламировать.
Лёвушка прочитал всю поэму "Цыганы" от начала до конца - память у него была колоссальная, и он унаследовал актёрские данные от отца.
Прозвучали аплодисменты - декламатору и автору. Потом взоры всех девушек устремились на Пушкина.
- Неужели вы в самом деле бродили с табором? - Этот сосед их был странный, непонятный, непостижимый. - Как романтично!
Пушкин испытал смущение.
- Да, так уж случилось... - Но неужели он действительно жил с цыганами? Этим барышням он конечно же казался романтическим героем. Если бы они знали, из какой житейской прозы, да чего там, из какой неопрятности и смрада создал он свою поэму! - Поверьте, я совсем обыкновенный человек! - Кажется, это была первая фраза, которую он этим барышням сказал просто и искренне, но они будто и не услышали его.
Аннет смотрела на него откровенно влюблённо. Этого нельзя было оставить незамеченным.
- "Без умысла пленяешь ты..." - сказал Пушкин.
- Что вы говорите! - воскликнула Аннет.
- Это не я, это поэт Дмитриев: "Без умысла пленяешь ты..."
- Но вы-то говорите с умыслом!
- Я ничего не говорю. "Без умысла пленяешь ты..." Это говорит старый дурак Дмитриев.
Алина уселась за фортепьяно. Лёвушка подмигнул брату: пора! Оба одновременно подошли к Аннет. Она пойдёт с Пушкиным. Лёвушка изобразил досаду, даже ярость.
- Но вы обещали мне раньше!
Щёки Аннет раскраснелись. Круглое лицо её поглупело.
- Вы обещали мне раньше! - яростно кричал Лёвушка.
- В чём дело? - Прасковья Александровна сочла нужным вмешаться.
Пушкин и Лёвушка бросали друг на друга воинственные взгляды.
Зизи воскликнула:
- Они из-за Аннет будут драться на дуэли!..
Нетти, о которой забыли и которая одиноко сидела в углу, вдруг начала всхлипывать, постанывать, запрокинула голову, потом разрыдалась: у неё сделалась истерика.
Все бросились к Нетти, кто-то держал её голову, кто-то вливал ей в рот воду.
- Немедленно в постель! - скомандовала Прасковья Александровна.
Пошатывающуюся Нетти повели под руки.
Да, в тригорском доме был свой сложный клубок отношений!
Но и в Михайловском клубок запутывался всё больше. Где важное письмо от князя Сергея Волконского? Ах, вот оно, но кто трогал его?
Князь Волконский писал о предстоящей женитьбе на Марин Николаевне Раевской. Мария... Очевидно, она поведала избраннику о любви к ней другого - и князь посчитал своим долгом уведомить Пушкина о помолвке. Мария... Её образ постепенно терял телесность и сливался с мечтой. А с князем он встречался давно в Петербурге, потом в Одессе: в прошлом повеса, потом военный герой, флигель-адъютант и генерал, рядом с юной Марией - пышноусый старик. Безрассудный храбрец! Но кто ныне не храбр! А его, Пушкина, она не смогла полюбить... Что ж, счастье, видно, не для него!..