- Добрая ты, Верхослава, - тяжело подняла на нее Анна набрякшие от слез глаза, - да почто себя обманывать? Зря доверился Рюрик Роману - вся жизнь у зятя моего одно коварство. Намаялась с ним моя дочь, да и мне поделом. Нет, чтобы предостеречь князя, куды там! Сама попалась в хитроумные сети, поверила в несбыточное… Уж коли на такое неслыханное злодейство решился Роман, туго нам всем придется.
Что было на это сказать Верхославе? Только вдруг вскочила она в тревоге: господи, да как же Ростислав? Отчего разминулся с гонцом, отчего сам не привез худую весть?.. Никак, ждет себе, поджидает отца на шляху, еще и навстречу скачет, прямо в Романово нерето!
Подхватилась она, выбежала на крыльцо:
- Эй, кто тут есть!
Молодой Творимир оказался во дворе ближе всех ко всходу. Глаза ясные, преданные, за княгиню - в огонь и в воду.
- Не мешкай, Творимир, скачи к Ростиславу!.. Коня не жалей. Падет- найдем тебе другого, краше прежнего. Скажи князю, чтобы немедля возвращался…
2
Притих, затаился в ожидании больших перемен по обыкновению шумный и праздничный Киев. Опустели ремесленные посады, по улицам проходили лишь редкие, спешившие по неотложным делам люди, а прочие сидели по избам своим, запершись. Много бед повидали они за последние годы, хватили лиха и, хоть вещали биричи, что Роман не причинит им зла, в слово его не верили. Когда-то сами открывали кияне ворота галицкому князю, сыну Мстиславову, - нынче были осторожнее. Выставлял Роман меды на площадях - не пили, звонили соборные колокола - на зов их не шли. Затихли кузни, свои купцы и заморские гости не выставляли товаров на торгу.
Удивлялся Роман: с чего бы это? С чего это вдруг невзлюбили его кияне? Ведь не сделал он им никакого зла.
- Веру ты их поколебал, Романе, - сказал ему митрополит Матфей. - Страшатся они твоего непостоянства. Коли с князем, тобою же посаженным, поступил ты не по правде, хотя, уезжая на половцев, вражды к нему не испытывал, то почему бы и с градом Рюриковым тебе не поступить, яко с крепостью, взятой на щит?!
- Не Рюриков сие град, а мой, - гневно возразил Роман. - Еще дед мой и отец владели им, а мне сам бог велел.
- Оттого и поступаешь не по-божески? Ты же Рюрику крест целовал!
- Рюрик мне тоже целовал крест. Обещал за добро, мною ему содеянное, поделить уделы по справедливости. Сам же первым нарушил роту, так кто из нас больше виноват?
Трудно было говорить Матфею с князем - еще не остыл он, еще клокотала в нем обида.
Так думал митрополит, ибо не знал всего, да и знать не мог. Рассуждал он просто: пройдет время, опомнится Роман, вернет все на свои места. Не раз так бывало.
Но, слушая Матфея, глядя на его благостное, в мелких морщинках смуглое лицо, посмеивался про себя галицкий князь: "Эко миротворец какой, вразумляет, будто и впрямь послушаюсь я его советов. Не для того вынашивал я свою думу, чтобы отречься от нее".
Утвердить свою власть на Горе, усыпить потревоженных киян - вот для чего нужен был ему Матфей, а то стал бы он пред старикашкой-ромеем гнуть колени!..
И потому упрям был князь, не смущаясь, митрополиту лгал:
- Меня взять в железа хотел Рюрик, и, ежели не упредили бы накануне рокового дня, не он - я бы сейчас сидел в порубе. Так что оставалось мне: смириться и ждать, когда войдут ко мне его дружинники и станут вязать?..
- Сие в потемках скрыто и никому не ведомо, - растерянно пробормотал Матфей.
- Зря думаешь так, - криво усмехнулся Роман. - Ежели мои людишки тебе не свидетели, так послушай Рюрикова боярина Чурыню.
Поколебал князь митрополита, усомнился в своей правоте Матфей.
Служки ввели растерянного боярина. Глаза у Чурыни бегали, как у затравленного зайца.
Матфей насупился, спросил строго:
- Верно ли сие, что замыслил крамолу Рюрик и велел вязать Романа?
Чурыня молчал.
- Так верно ли сие? - еще строже повторил митрополит.
- Не юли, боярин, всю правду сказывай, - сквозь зубы проговорил Роман. - За правду на небесах воздастся. Ну?
Чурыня зябко передернул плечами, поднял на митрополита прямой взгляд.
- Так и было, отче. Вот те крест святой.
И он с отчаянием размашисто перекрестился.
- Иди, - повелел Матфей и в глубоком раздумье опустился в кресло.
- Так кто же прав, святой отче, в сей кровной распре? - помолчав, живо спросил Роман.
Митрополит не двигался, сидел, опершись руками о посох, неторопливо размышлял. Знал, хорошо знал он галицкого князя, коварством его смущался, но боле того смущало его другое. Пожизненно посажен он был патриархом в Киев, чтобы блюсти православную веру. Блюсти… Крепить и зорко охранять от чуждых посягательств. А что видел он в лице Романа? Стоял Роман не просто на порубежье Русской земли - пред ним на закат до самого океана простирались земли, подвластные латинской вере. И не раз уж присылал к нему папа нунциев своих и легатов, уговаривая отречься от православия.
Покуда не поддавался Роман на льстивые уговоры, а что скажет завтра, какое решение подскажет ему извечное непостоянство и непомерное честолюбие?..
И коль скоро из двух бед пришла пора выбирать одну, то уж лучше Рюрик, хоть и не любимый киянами, но богобоязненный и покорный митрополиту князь.
Так рассудил Матфей, и приговор его был неожидан для Романа:
- Не будет тебе моего благословения, Роман. Ступай и сам говори с киянами - они дети твои, тебе о них и радеть.
Ушел, к руке митрополита не приложился Роман. Вернулся в терем, сидел ввечеру, не зажигая свеч.
Неслышной тенью в дверь проскользнул Авксентий. Долговязый и тощий, как волк по весне, остановился перед князем. "Ишь, хичник, - подумал Роман, - даром что зубами не щелкает…"
- Не запалить ли огонь, княже? - спросил печатник.
Князь не ответил, и Авксентий, двигаясь все так же бесшумно, высек кресалом искры, зажег от тлеющего трута бересту и обошел все места, где стояли свечи. В сенях стало светло, печатник, улыбаясь, приблизился к Роману.
- Вижу, не сладилась беседа с митрополитом, - сказал он.
Оставаясь по-прежнему недвижим, Роман кивнул.
- Как все ромеи, скрытен и зело опасен Матфей, - продолжал Авксентий задумчивым голосом. - Но сделанного не вернешь. Не сегодня, так завтра смягчится митрополит. С сильным князем ссориться ему не впрок.
- Что присоветуешь, Авксентий? - выговорил наконец Роман.
- То же, что и в Триполе советовал: ссылай, не мешкая, Рюрика в монастырь. Ну сам посуди, каков из него князь в монашеской-то рясе!.. И киянам вражды своей не проявляй. Потерпи - не век же им прятаться в избах.
- А мне каково на Горе сидеть без митрополитова благословения?
- Смутили его кияне. А как примут тебя со всею честью - куды деться ему?
- Верно говоришь, Авксентий, - взбодрился Роман, встал, прошелся из угла в угол. - Кликнуть надо сотских из ремесленных посадов, купцов тож. С ними говорить буду.
- Ловко придумал, княже, - обрадовался печатник. - А от них и дале пойдет, - глядишь, все и образуется. С утра повелишь звать людишек?
- Сам с дружиной объедешь. И чтобы без баловства!
- Куды уж баловать! - воскликнул Авксентий. - Добром их нынче, добром…
- На посулы не скупись.
- Не поскуплюсь, княже…
- Свои, чай. Иные и отца моего помнят.
- Как же не помнить Мстислава, княже! Боголюбивый и добрый был - о том и в летописях прописано, - подольстил печатник. Падок на лесть был Роман, но Авксентия одернул:
- Не все, что в летописании, правда. Как вступили мы в Галич, почитал я, что про меня в хронографе Владимировом писано, и велел книги те сжечь. Не поскупился монах, много грязи вылил на мою голову.
- Не его ли четвертовал ты, как вершил суд да расправу? - плотоядно ухмыляясь, спросил Авксентий.
- Почто четвертовать? - вскинул на него глаза князь. - Сидит, где и прежде, переписывает хронограф заново. Нынче Рюрику от его писаний икается.
Потирая ладони, Авксентий захихикал. Нахмурившись, Роман серьезно сказал:
- На что я с врагами моими непримирим, да ты покровожаднее будешь.
Веселая улыбка на лице печатника вдруг стала растерянной и беспомощной.
- Хулишь меня, княже.
- Не хулю, а воздаю должное. Мил ты моему сердцу каков есть. Другим тебя не приемлю.
А в палатах у митрополита в тот же час другая текла беседа. Перед Матфеем стоял служка и внимательно запоминал все, что говорилось ему с глазу на глаз.
Наставлял его митрополит:
- Незаметен ты, прошмыгнешь во Владимир, как мышка. Всеволоду передашь мое благословение и такие слова: пленил, мол, Роман Рюрика с женою, задумал в монастырь их упрятать вместе с дочерью. Не отпускает от себя и сына его Ростислава в Белгород, и твою Верхославу унижает, творит суд и расправу в Киеве, как в своей вотчине. Кияне не хотят его к себе на стол, и я не дал благословения. Помысли-де, княже, как быть… Все ли запомнил?
- Все, - сказал служка и, встав на колени, приложился к Матфеевой руке. Митрополит благословил его.
- Романовых людишек берегись пуще всего, - предупредил он на прощание. - Не открывайся никому.
Уже не впервой выполнял служка поручения митрополита, оттого и выбрал его Матфей.
Ночь была темной и душной. В вышине тускло горели звезды. У Подольских ворот, перегнувшись с седла, всадник предъявил митрополитову печать. Старый вой, подняв над головой факел, внимательно рассмотрел ее, кивнул стоявшим за его спиной хмурым пешцам - служку беспрепятственно выпустили из города. Конь дробно простучал копытами по настилу подъемного моста и скоро скрылся под горой.