Положив руку на рукоять меча, Роман проворно взбежал по деревянным ступеням и остановился на паперти, глядел с усмешкой, как Рюрик, пошатываясь, отталкивал от себя Олексу. Киевский князь с утра был пьян и едва держался на ногах.
- Свят-свят, - перекрестился Стонег.
В церкви было темно и тесно. Княжеские думцы в богатых одеждах оттерли воеводу к боковому приделу, где он едва не задохнулся.
Служба была торжественной, но краткой. Князья стояли на коленях, крестились; широко разевая рот, мокрый от духоты и волнения, Гаврила размахивал кадилом.
- Ами-инь, - гулко прокатилось под сводами. Бояре расступились, и князья опять впереди всех чинно вышли на паперть. Толпа снова пала пред ними, как подкошенная трава.
- А где воевода? - оглядывая людей, зычно спросил Роман.
- Здесь я, княже, - наконец-то пробился к ним, бойко работая локтями, взъерошенный Стонег.
Роман не удостоил его даже взглядом.
- Веди.
Стонегова изба - лучшая в городе. Воевода смутился: кому отдать ее на постой?
Тут выручил его поп. Успев снять с себя церковное облачение, он вдруг, откуда ни возьмись, вынырнул на паперти:
- Не побрезгуй, княже, отведай мой хлеб-соль…
Роман ответствовал:
- Быть по сему.
"Пронесло, пронесло", - обрадовался Стонег и засуетился вокруг Рюрика.
На следующий день, с утра, князья и их думцы собрались у воеводы.
На лужайке перед избой было людно: взад и вперед прохаживались без дела отроки и меченоши, играли в зернь, сидели на попонах, скалили зубы, глядя на пробегавших мимо баб. По ту и по другую сторону от избы и на противоположной стороне улицы стояли привязанные к изгороди кони под богатыми седлами.
Во дворе суетилась всполошенная воеводой челядь, дымились летние печи, из медуш выкатывали бочонки, наполняли ендовы, несли в избу.
Князья сидели за столом, на лавках вдоль стен разместились бояре. Ели-пили, разговаривали громко, рядились, на Стонега не обращали внимания.
Скрестив руки на животе, воевода покорно стоял обочь двери, ждал указаний. Но челядины знали свое дело, упреждали желания гостей, без суеты убирали блюда, которые уже отведали, вносили новые.
Тяжело дыша, Рюрик хватал руками мясо и птицу, ел жадно, пил много. Роман почти не притрагивался ни к еде, ни к меду. Как взял гусиную лапку, так и пощипывал ее помаленьку, говорил мало, но весомо. Рядом стоял Авксентий и, склоняясь к самому уху князя, что-то нашептывал ему. Роман кивал головой, чуть заметно улыбался и бросал на Рюрика короткие взгляды.
Для Стонега беседа князева была темнее леса. Только и понял он из всего слышанного, что ссорятся Рюрик с Романом и что бояре тоже поделились надвое: каждый стоял за своего князя и уступать друг другу никто не хотел.
Видать, не на шутку довел словами скупыми Рюрика Роман. Вдруг икнул он, отбросил обглоданную кость, перегнулся через стол и, разбрызгивая слюну, сказал:
- Не хотел я новой которы, князь, но вселился в тебя бес. И Чурыня мой - твой подпевала. Сказывал он тут при всех, будто унижал я Ярослава Всеволодича, - ложь это. И половины полона его я не забирал. И со Славном не сговаривался…
- Слышали, бояре? - побледнел Роман. - Слышали?.. Так вспомни, князь, не я ли вызволил тебя из Овруча и посадил в Киеве? Не я ли заступался за тебя перед Всеволодом? Не я ли удалился в Галич, когда, и не сговариваясь ни с кем, мог сесть на Горе? На что мне ложь, ежели за мною сила?.. Хотел рядиться я с тобою, как повелось на Руси, думал крест целовать на вечном мире. Да вовремя показал ты свое волчье обличье. Так не быть по-твоему, знай. С сего дня не князь ты боле.
Засмеялся Рюрик:
- Ай да Романе! Уж не думаешь ли ты на мне пашню пахать, как на грязных ляхах?!
Ничего не ответил ему на это Роман, пальцем поманил к себе Авксентия.
- Все ли готово, как сговорено было? - спокойно спросил он печатника.
- Все, княже, - с улыбкой отвечал Авксентий.
Встал Роман.
- Всему свой конец, - сказал он. - Нынче ты мой пленник, князь.
Вскочили бояре, загалдели, схватились за мечи.
- Опомнись, Романе! - закричал дородный Славн, бросаясь между князьями. - Черное замыслил ты дело.
- Аль в железа захотел? - сузив глаза, оскалился Роман.
Пошатнулся Славн, опустил руки. Отнялся у него язык. А в избу тем временем набивались Романовы решительные гридни, оттеснили задрожавшего Стонега за дверь, окружили Рюриковых бояр.
- Что, доигрался, тестюшко? - спросил Роман безмолвно сидевшего Рюрика. - Пображничал, хватит. Нынче за все тебе держать ответ.
- Змея ты, Романе, - мотая кудлатой головой, простонал Рюрик. - Родня мы, а како со мной говоришь? Сгинь!..
- Не родня мы боле. Твое семя гнилое. Всех в монастырь - тебя, и жену твою, и сына твово, и дочь. Всех!
Глава вторая
1
Пристроившись поудобнее у оконца, забранного разноцветными стеклышками, Верхослава читала вслух лежавшую на подставке книгу. Рядом сидела княгиня Анна, слушала ее вполуха и который уже раз любовалась своей невесткой.
Год от году все краше становилась Верхослава. Еще когда привезли ее, малолетку, из Владимира, ахнула княгиня от изумления. Много сказывали ей про Всеволодову дочь, а она оказалась и того краше. Ростиславу-то женская красота тогда была еще недоступна - только мельком глянул он на княжну и был таков, зато Анна и так и эдак крутила перед собой будущую невестку. Когда наряжали ее к венцу и стояла она перед сенными девками и княгиней обнаженная, придирчиво разглядывала ее Анна, все искала изъяна, а найти не могла.
Прошло время, повзрослела Верхослава, да и Ростислав стал другим и не в пример иным князьям, открыто ли, тайно ли имевшим не по одной наложнице, любил и холил свою жену, души в ней не чаял. Не раз посмеивался над сыном Рюрик, советовал вместо коца носить монатью, сердился, что брал он повсюду с собою Верхославу (а может, втайне завидовал?), но с молодого княжича все как с гуся вода.
Была Верхослава мудра не по летам, нигде не расставалась с книгами, вела глубокомысленные беседы со сведущими людьми и даже вступала в споры с ученым греком митрополитом Матфеем. Наезжая в Киев, ходила в лавру, подолгу разговаривала с Феодосием-летописцем, а дома, в Белгороде, было у нее много книг, часть из которых дарены ей были отцом Всеволодом, который тоже слыл большим любителем писаной премудрости. Через нее и Ростислав приобщался к чтению, хотя и наследовал он от отца леность к наукам и непоседливый нрав. Как знать, если бы попалась ему другая жена, может, и он бы стал другим, а теперь нарадоваться не могла Анна, глядя на сына. Когда же родилась у молодых дочь, еще больше привязался молодой князь к Верхославе.
Часто навещал Ростислав с женой своих родителей в Киеве. Вот и нынче прибыли они - и ко времени: ждали Анна с дочерью своих мужей из похода на половцев. Первые гонцы, прискакавшие еще с Дона, доносили, что возвращаются князья с немалой добычей. И должны были дружины со дня на день показаться у городских ворот.
К встрече князей готовились со тщанием, в тереме стояла праздничная суета, лучшие сокалчие съехались на княж двор, в домашней церкви до блеска натирали воском полы, украшали сени коврами и бархатными занавесями…
Просветленная и словно помолодевшая, Анна всюду сама старалась поспеть, успевала приглядывать за всеми и к вечеру едва не валилась с ног. Дочь с Верхославой помогали ей, как могли. Ростислав с дружиной выезжал за Днепр, чтобы первым встретить гонцов с доброй вестью.
Не терпелось Анне поскорее прижаться к груди мужа - будто невесте на выданье, а ведь и впрямь за всю жизнь с Рюриком мало выпало ей светлых дней, хоть на старости посчастливилось…
Верхослава дочитала страницу, осторожно закрыла книгу и устремила задумчивый взгляд за окно. Но сквозь стеклышки почти ничего не было видно, только солнце переливалось красными, зелеными и желтыми брызгами; игра света забавляла ее, она кротко улыбалась и жмурилась и чувствовала, как нарастает у нее в груди тихая и беспричинная радость.
Поди-ка ж, ничего в тот день не предвещало грозы. И надо было такому случиться, что проглядел Ростислав гонца. Увлекся молодой князь охотой, всего-то ненадолго покинул шлях, а он и проскачи - торопился исполнительный гридень, с трудом выбравшись из Триполя, донести до Киева тайно доверенную ему Рюриком скорбную весть.
Свалился он со взмыленного коня перед самым теремным крыльцом, не отряхая с одежды пыль, вбежал в палату, где сидели Анна с Верхославой, рухнул на колени:
- Беда, матушка!
Перехватило у гридня горло, слова застряли на пересохшем от жажды языке.
Подкосились у Анны ноги, с трудом собралась она с духом. Не теряя княжеского достоинства, выслушала невнятное бормотание гридня:
- Князя-то нашего… Роман…
- Да что Роман? - не вытерпела Верхослава.
- Славна взял в железа… Князя везет под стражей…
- Говори, да не заговаривайся, - вдруг оборвала его Анна. - Почто Славна взял в железа Роман?
- Не вытерпел, вступился он за Рюрика…
- Да кто снарядил тебя гонцом? - обманывая себя, хваталась за хрупкую надежду княгиня. - Иль солнце темечко тебе припекло?
- Кабы солнце. Взял коварно Роман нашего князя, силою везет с собою в Киев, грозится в монахи постричь…
- Выйди, - сказала Анна и села на лавку.
Дура-баба, аль жизнь ее мало учила? Что было по-пустому радоваться! Закусила она губу до крови, чтобы не закричать.
Верхослава опустилась на ковер перед старой княгиней, гладила ей руки, говорила сбивчиво:
- Ты успокойся, матушка, не отчаивайся. Может, еще что и не так. Может, и впрямь чего перепутал гридень. Молод он - одно слово влетело, а вылетело другое…