"Большое Гнездо" - третья книга из задуманной автором тетралогии о владимирском князе Всеволоде Большое Гнездо, о Руси конца XII века и насущной потребности того времени в объединении обособленных княжеств, в прекращении междоусобиц накануне татаро-монгольского нашествия.
В первых двух книгах ("Богатырское поле" и "Огненное порубежье") повествуется о том, как Всеволод, проводивший объединительную политику, подчинил себе Ростов Великий и Киев, в третьей книге рассказывается, как он сумел покорить Великий Новгород - победил боярскую вольницу.
Содержание:
Часть первая - Новгород 1
Часть вторая - Князь и Владыка 58
форзац 112
обложка 112
Примечания 112
Отсебятина 113
Большое Гнездо
Часть первая
Новгород
Пролог
1
Давно это было. Шел год 6676 .
Молодых князей Михалку и Всеволода, возвращавшихся на Русь после долгого изгнания, встречали без пышности, но во Пскове их ждал боярин Полюд, присланный Лукой, новгородским владыкой .
В избе, где они ночевали, было душно, однако Полюд не снимал шубы, потел, вытирал лицо и шею влажным убрусом , осыпая крошки, ел пироги, чавкал и протяжно жаловался:
- Осерчал, шибко осерчал владыко на киевского князя Ростислава… А как было не осерчать? Ходил он к покойному ныне митрополиту Иоанну, просил отдать под его длань смоленскую и полоцкую епископии - упрямился Ростислав. Сказывают, шумел при передних мужах, у митрополита выхватил посох, кощунствовал, владыку (прости ему господи!) называл хитрой лисой и собакою и велел тем же вечером возворачиваться в новгородские пределы…
- Да как же это? - недоумевал юный Всеволод. Михалка (тот был постарше) слушал боярина молча.
- Шибко, шибко осерчал владыко, - не отвечая, продолжал вздыхать и потеть Полюд. - Но ведомо: сила - она завсегда сверху… Только в чем сила-то? Не о себе пекся владыко - о земле русской, о селянах и о купцах, коих обирают по всем дорогам: много нынче развелось неспокойного люда - опять же чудь голову подняла, шатучие тати зашевелились. Нет в сердце людском бога - ну и что?! Бог-от, он видит, где правда, а где кривда. Высоко он - посох у него не выхватишь. А как все впереди обернется - на то его воля. Но только одно скажу: Святославу, сыну Ростиславову, долго в Новгороде не усидеть. Широк у него зад, а - не усидеть. Спихнут его вечники. Нынче Мстислав Изяславич в Киеве, на него и надежа. К нему и пошлем за князем. Вота как!
Боярин даже прихлопнул ладонью по столу и, прищурившись, хитро, припухлыми глазками, поглядел на князей.
- Вы-то небось тоже Юрьева корня, а - намыкались. Зело своеволен братец ваш Андрей, не поглядел, что родная кровь, сослал за тридевять земель. Нынче хоть и смягчился, а близ себя не подпустит - не-ет. Даст городки на окраине, тощой же овцы - ни мяса, ни шерсти. Худо вам в бедности вашей, ой как худо-о…
- Погоди отпевать-то, - оборвал его Михалка. - Дай родным воздухом надышаться.
- Все в руце божьей, - согласно закивал Полюд. - Дышите, покуда дышится. Но помните: не принял вас ни Полоцк, ни Смоленск. Один владыко и пекся. Езжай, говорит, Полюд, встреть гостей с честью. Поспрошай, не обидел ли кто в пути, стражу возьми надежную, доставь на двор ко мне ночью ли, днем ли - завсегда, мол, рад видеть у себя в палатах молодых Юрьевичей. Натерпелись они от Андрея - нам же о том печись, дабы не очерствели у них сердца, не копилась обида на землю русскую.
- Благодарствуй, боярин, - сказал Всеволод. - Да и мы тож не забывчивы. А на брата нашего Андрея обиды у нас нет. Приедем в Новгород, примем благословение от владыки, а там как бог даст. И на том рады, что не чужая - своя земля под ногами. На своей земле, хоть и в малом городке, а - на родине.
- Хорошие слова говоришь, княже, - заулыбался Полюд. - Молод ты, да умом крепок. Подсказок тебе не занимать. Поглядишь вокруг - все сам поймешь…
Находчив боярин - вона как выскользнул! - но заметили молодые князья, что беседою он остался не очень доволен.
Ночью Всеволоду плохо спалось: донимали клопы. Накинув на исподнее кожух , молодой князь нашарил на кадушке возле двери берестяной ковшик, отпил водицы, вышел на крыльцо. Ночь была студеная, лунная, голубо поблескивали на дворе промерзшие лужицы. Возле баньки похрумкивал сеном чужой конь, в тени избы под крыльцом разговаривал с кем-то боярин Полюд. Всеволод сразу признал его по гнусавому, распевному голосу.
- Ты, Кухта, шибко-то не своевольничай! - наставлял он собеседника. - То, что сговорено, на том и я, и владыко стоим крепко. Остальное не твоего ума дело.
- Или мне своя голова не дорога! - басовито отвечал Кухта. - Про что толкуешь, боярин?
- А про то и толкую, - перебил Полюд, - что промеж нами сказанное не для чужих ушей. И перечить не смей - худо будет. Тебе же мой наказ таков. Ни часа не мешкая, скачи в Новгород, собирай народ супротив Святослава. Пущай так говорят: продался-де князь Андрею суздальскому, тщится порушить святую вольницу, а сам творит богомерзкое: хулит церковь, не почитает владыку, пирует в монастырях со сластолюбивыми черницами…
- Не поверят, боярин…
- Пирует в монастырях с черницами, - возвысил голос Полюд, обрывая Кухту, - шлет челядинов своих на дороги ко Пскову, и те, останавливая своих и заморских купцов, грабят и убивают их. И пришла-де пора спросить с князя за все… Так ли понял?
- Понял, боярин.
- Да не забудь, чтоб говорили на вече: просим, мол, всем миром ехать посаднику нашему в Киев к Мстиславу Изяславичу - пусть отпустит к нам своего сына князем. Мы же учиним с ним ряд по обычаю, дабы жить в мире и добром согласии.
Полюд помолчал.
- С теми же, что почнут народ мутить: мы-де Святослава знаем, князь он доброй и справедливой, - проговорил он строго, - с теми вожжаться неча: на Великий мост их, да и - в Волхов. Вота как!
Зябко сделалось Всеволоду от случайно подслушанного разговора. Хорош боярин: не затем только, чтобы встретить молодых князей, направил его во Псков Лука - лживостью и коварством связала их одна забота. Ране-то и не думалось, как выкликают на вече угодного Новгороду князя…
- А теперь - ступай! - проговорил под крыльцом Полюд, и Кухта зашагал вразвалку к коню.
Долго не мог надивиться слышанному и виденному Всеволод. И, вернувшись в ложницу , опять не спал, ворочался с боку на бок - и не оттого, что жалили алчные клопы; виделось в полудреме: стоял перед его глазами сладкоречивый боярин Полюд - то распухал, то уменьшался, то склонялся над лежанкой, а то глядел из угла из-под теплой шубы горящим, как уголь, глазом…
Утром Полюд вошел в ложницу, как всегда, бодрый и улыбчивый.
- Вставайте, князья. Солнышко на дворе, а нам в путь-дорогу!
И верно: в приоткрытые оконца били золотые лучи; в соседней комнате мелькал распашной сарафан - хозяйка накрывала на стол; полы и лестницы поскрипывали - по избе взад и вперед ходили занятые люди, слышались близкие и далекие голоса.
Всеволод сел на лежанке, кулаками протер заспанные глаза: что за наваждение, да, никак, все привиделось?
Но Полюд стоял прямо перед ним, раздвигал в улыбке обросший неопрятной бородою рот, глаза его были внимательны, и мутным облачком висела в их глубине тревога.
Нет, не приснился Всеволоду странный сон: все, как помнит он, все так и было.
2
К Новгороду подъезжали на исходе дня. На дороге было людно: смерды , ездившие в город, возвращались в свои деревни, - свесив с телег обутые в кожаные поршни ноги, без любопытства глядели на встретившихся всадников. Да и чему дивиться! В Новгород со всех сторон земли стекается разный народ - оттого на улицах его не протолкнуться даже и в обычные дни.
Сдерживая играющего под седлом коня, Всеволод с волнением всматривался в бусеющее за островками голых березняков небо: вот-вот, по словам трусившего рядом Полюда, должны были показаться шеломы Софийского собора.
- Ты, княже, о правую руку гляди, - ласково наставлял боярин. - Вона, видишь, будто кто костерок зажег…