Васка ей ответила через силу:
- Да, красиво... Благодарна всем... Матушке Опраксушке... - И моргала жалобно.
- Ну, ступай с сестрой Катериной, пусть тебе покажет обитель и мастерские. - Те ушли, а келейница посмотрела на Евпраксию хмуро: - Ты-то как, сердешная? Маешься, поди?
У княжны покраснели веки. Вспухшими губами сказала:
- Я везде маюсь. На Неметчине маялась, думала - вернусь восвояси, малость успокоюсь. На Руси ж тоска взяла пуще прежнего. Я для всех "сука-волочайка". Лишняя, чужая.
Серафима ответила:
Всех-то не черни. Многие тебя любят. Я люблю. С малых лет люблю, ты ведь знаешь.
Знаю, знаю, спасибочки, - со слезами на глазах улыбнулась княжна. - Только не боишься игуменьи? Янка как прознает - может заклевать.
- Не на ту напала. Да она и знает. Я ей говорила открыто: Евпраксию при мне не трожь. Неча было девку за немца выдавать. Выдали - терпите, не осуждайте.
- Ох, да дело не в немце. Дело во мне самой. У меня на роду написано: умереть неприкаянной.
- Перестань скулить. Тошно слушать: молодая, пригожая, именитая, а стоит гундосит, как дремучая баба. У тебя всё ещё наладится.
- Ох, твоими бы устами да мёд пить!
Из монастыря княжна покатила в еврейский квартал и зашла в синагогу. Лейба появился не сразу и произносил приветствия как-то нервно, суетливо, отводя глаза. Заподозрив недоброе, женщина потребовала:
- Не виляй, пожалуйста, говори напрямки. Возвратился ли зять твой из Неметчины?
- Точно так, сударыня, прибыл благополучно. "Благослови Ты, Господь наш, Бог, Который сохранил нас живыми, дал нам силы, позволил дожить нам до этого часа..."
- Выполнил ли просьбу мою - передал ли с торговыми людьми в Гарцбург письмо?
- Передал, а как же? Обязательно передал.
- Получил ли взамен ответ?
Чёрный-Шварц захлопал ресницами, снова заюлил:
- Нет, увы, возвратился свиток обратно...
Сердце больно сжалось в груди у княжны, на душе стало холодно, противно, словно бы задули свечу. Еле слышно спросила:
- Что, нераспечатанный?
У раввина пейсы запрыгали, как пружинки. Он потряс головой в кипе:
- Да, как видишь. - И достал из-за пазухи пергамент с неразломанным сургучом.
Ксюша его взяла как-то отстранённо, вялыми, безжизненными пальцами.
- На словах-то что передали?
- Ничего, совсем...
- Да дошла ли вообще грамотка до Генриха?!
- Не дошла...
- Как же так, Лейба? Объясни.
Он молчал, не решаясь озвучить главное. Наконец сказал:
- Генрих... их величество... был не в Гарцбурге, а в Льеже... повезли туда... не успели...
- Почему?
- Потому как аугуста в сёдьмый день... император преставился...
Евпраксия стояла как громом поражённая. Не могла понять до конца. Даже улыбнулась невольно:
- Что за чепуху ты городишь? Как - преставился? Быть того не может. Кто тебе велел меня огорчать?
Иудей развёл костлявые руки:
- Мог бы обмануть, но зачем? Говорю, что знаю.
- Да неужто убили? Или захворал?
- Нам сие неведомо. Слухи были, повредился в уме, а затем почил в Бозе.
Ощутив дрожь в коленях, русская присела на ближайшую лавку. Дурнота подступала к горлу. Свет мутился в её глазах.
- Господи, неужто?.. - прошептала она. - Императора нет на свете? Боже мой... Одна!.. Вот теперь уж точно одна!.. - И, лишившись чувств, повалилась наземь.
Девять лет до этого,
Австрия, 1097 год, весна
Паулина, живо собирайся! Надо ехать! Слышишь, Паулина?
Евпраксия в дорожном плаще с откинутым капюшоном поднималась по лестнице и звала служанку. Немка вышла заспанная, тёрла кулаком правый глаз, левым же смотрела на хозяйку в недоумении.
Ехать? Да куда ж ехать на ночь глядя?
- Не сейчас, понятно: завтра на рассвете. Герцог мне даёт провожатых до Штирии.
Помогая госпоже снять накидку, Паулина задала вопрос:
- А до Штирии этой далеко?
- День езды, не больше. Тётка моя проживает в замке Агмунд.
- Стало быть, жива?
- Герцог говорит, что жива. После смерти сына - бывшего короля Венгрии - без конца молится и уже построила два монастыря.
- Значит, при деньгах.
- Ну, само собой. Всё-таки была королевой, а затем - королевой-матерью. Кое-что скопила, я думаю.
- А чего обретается не в Венгрии, а в Штирии?
- Потому что на троне её недоброжелатель.
- М-да, - заметила Паулина, - у царей это вечная история.
Все свои пожитки собирали недолго, потому что пожитков было немного, и уже за полночь легли, но княжна никак не могла успокоиться, продолжала рассуждать вслух:
- Если тётя Настя меня не примет, то поеду дальше на Русь.
- Отчего же ей вашу светлость не принять? - отзывалась немка, откровенно зевая.
- Ну, во-первых, мы же не знакомы. Ведь её отдали за венгерского принца лет за двадцать пять до того, как я появилась на свет. Во-вторых, может быть наслышана о моём разрыве с императором Генрихом.
- Если и наслышана - что с того? Вы не виноватые, это даже Папа Римский признал. Генрих - сущий дьявол. Кто с ним уживётся?
- Ты не понимаешь! - восклицала Опракса. - Тётя Настя может защищать Генриха. Несмотря ни на что!
- Это почему?
- Потому что сын её покойный был женат на ком - знаешь?
- Нет. На ком?
- На сестре Генриха!
- Господи, помилуй!
- То-то и оно. Тётя Настя, убегая из Венгрии от врагов, долго проживала при дворе императора. Не исключено, что немецкое ей теперь дороже, чем русское.
- Нет, ну всё-таки вы - родная племянница, кровь одна течёт в жилах. А сестра Генриха и он сам хоть и родичи ей, да не кровные.
- Я надеюсь тоже...
Помолчали. Паулина спросила:
- А сестра эта - стало быть, невестка вашей тётушке, - где сейчас живёт?
- Знать не знаю, ведать не ведаю.
- С братом не дружна?
- Нет, по-моему. Он о ней всегда отзывался с пренебрежением. Говорил, что жадная и сластолюбивая... Впрочем, Генрих никого из сестёр не жалует. И вообще никого не любит, кроме себя.
- Ой, ну в вашей-то светлости он души не чаял.
- Разве это любовь, Паулина? Если бы не чаял души, поступал бы иначе...
Задремали только под утро. А едва прокричали петухи и на башне замка герцога Австрийского протрубили в рог, надо было вставать. Неожиданно попрощаться с Опраксой прибыли Балдуин Лотарингский и его оруженосец Густав Верзила. Граф, сойдя с коня, поклонился ей и поцеловал руку. Улыбаясь, сказал:
Пожелайте же нам победы, несмотря на то что считаете наш Крестовый поход неправедным.
Евпраксия ответила, тяжело вздохнув:
Я желаю вам остаться живыми. Ни один Иерусалим не дороже жизни.
Молодой человек запальчиво произнёс:
- Нет, напротив! Иерусалим превыше всего!
Евпраксия сморщила нос:
- Что ж, останемся каждый при своём. И не будем ссориться напоследок.
- Хорошо, не будем. Да хранит вас Господь в пути, сударыня, а Пречистая Дева Мария пусть дарует вам счастье.
- Благодарствую. Кланяйтесь брату от меня. Мы всегда относились друг к другу с нежностью. Если бы не Готфрид... то есть, я хотела сказать, если бы не герцог де Бульон, я бы никогда не выбралась из Италии. Вы меня спасли.
- Он и я были рады услужить вашей светлости...
В это время Густав с Паулиной обменивались шуточками, и украдкой, чтобы госпожа не увидела, немка поцеловала бургундца в щёку. Тот захохотал и сказал:
- Вот отнимем у сарацин Гроб Господень, завоюем Землю обетованную, и тебя выпишу в Иерусалим.
- Ой, да больно надо было! - с деланным пренебрежением покривилась служанка.
- Как, совсем не надо? - удивился Верзила.
- Ни на грош. Ваша милость на мне ведь не женится.
- А тебе обязательно надо, чтоб женился?
- Для серьёзной жизни - конечно. А для пустяков - для чего ж выписывать? Пустяков и тут предостаточно.
- Вот неблагодарная! Я-то думал осчастливить тебя.
- Вы меня уже осчастливили. Дальше - не судьба.
Вскоре кавалеры вскочили в сёдла и умчались к своим войскам. Рыцари и волонтёры из Бургундии, Лотарингии, Швабии и Баварии двигались на юго-восток, чтобы влиться в армию крестоносцев, зимовавших на подступах к Константинополю. А княжна со служанкой и пятёркой всадников, посланных в сопровождение от Австрийского герцога, направлялись на юго-запад, через Венский Лес, в Штирию.
Лиственные рощи Венского Леса чем-то напоминали окрестности Киева. Так же поднимались вековые деревья, создавая зелёный шатёр из крон, так же по краям тропы извивались, выходя из земли, мощные корявые корни, голосили птицы, а в траве можно было заметить рыжий лисий хвост. Евпраксия ехала, беспрестанно волнуясь: как воспримет её появление тётя Настя, то есть Анастасия Ярославна, средняя дочь Ярослава Мудрого? Больше полувека тому назад принц Венгерский со своим братом скрылся от врагов в Киеве и обосновался при дворе великого князя. Здесь мадьяр и взял себе в жёны юную русскую княжну. Ярослав Мудрый, сам женатый на шведской принцессе, всех своих детей оженил с иностранцами - греками, поляками, немцами, венграми, норвежцами и французами... Ксюша и подумала: перееду из Италии в Венгрию - всё-таки намного ближе к Руси, к маме, к дому, так надёжнее, и отправилась вместе со знакомыми крестоносцами...
Мысли госпожи прервала Паулина:
- Густав обещал, что меня выпишет в Иерусалим.
- Что? - переспросила Опракса. - Для чего? Когда?
- Ну, когда они завоюют Гроб Господень.