* * *
Слух о неведомом заморском овоще всколыхнул весь Ростовский уезд. Как-то в огород Акинфия нагрянул сам воевода (Митрий Головкин, разумеется, уведомил градоначальника о "грозной" грамоте, а посему Семен Туренин, на два года поставленный в ростовские воеводы, был с Акинфием снисходительно-почтителен.
- Ну, и где твой иноземный овощ, волонтер?
- Пока в земле силу набирает, воевода.
- И долго ждать?
- Почитай, к августу.
- И не диво. На Руси всё к августу поспевает. Как плод будет готов, привези мне на смотрины. Всем приказным и городовым людям покажу сие диковинное творенье, кое создано по высочайшему указу.
- Привезу, воевода.
Градоначальник уехал, но огород Акинфия превратился в своеобразную смотрильню. Не было дня, чтобы кто-то из мужиков не перевесил свою бороду через невысокий деревянный тын, который специально возвел Акинфий от любопытных взглядов. Как собаки надоели! Надо другие овощи сеять да сажать, а зевак не перечесть, так и зыркают своими глазищами в огород. Другие же, наиболее назойливые, повиснув червяками на заборе, с "антиресом" вопрошают:
- А скажи, Акинфий, куртошка твоя слаще репы будет?
- Слаще меду.
- Вона… А размером с голову?
- Да уж поболе твоей.
- Вона… В горшок, значит, не влезет?
- Отстань, ради Христа, а то дубинкой запущу!
Дубинка с аршин и впрямь торчала за мочальной опояской Акинфия, ибо, порой его так доставали всевозможные зеваки, что он и впрямь запускал ее в сторону соглядников, правда целил не в головы, а в забор, но и этого было достаточно, чтобы зеваки на какое-то время не лезли со своими вопросами к "куртофельному" знатоку.
Князь Борис Шереметев с прохладцей отнесся к намерению царя сделать картофель одной из важнейших сельскохозяйственных культур России, но когда в Тайную канцелярию стали поступать сведения о возмущении посадских людей и крестьян из-за острой нехватки хлеба, отношение его к заморскому овощу в корне поменялось: государь Петр весьма дальновиден, размножение картофеля на Руси избавит народ от голода и бунтов, кои могут изрядно помешать грандиозным реформам Петра.
Направляя Акинфия в Сулость, князь Шереметев, член Тайной государевой канцелярии, человек влиятельный и очень богатый, молвил волонтеру:
- Нутром чую, мужик ты не праздный и не вороватый, государю предан, а посему быть тебе в Ростовском уезде три года. Допрежь в Сулости картофель разведи, опосля же по другим селам уезда. Коль толк налицо будет виден, положит тебе государь офицерский чин, типа картофельного исправника с командой младших чинов, и станешь, Акинфий Грачев, навроде картофельного головы всего Ростовского уезда. Пока же, опричь государева жалованья, накину тебе десять рублей на обзаведение, дабы не бедствовал.
- Премного благодарен, князь. На такое жалованье грех жаловаться.
- Это на твою семью, волонтер. Мужик ты молодой, видный, бобылем негоже с хозяйством управляться. Подбери себе девку, да не из тех, что лицом пригожа, а в делах - через пень в колоду. Упаси Бог такую! Чтоб в руках все горело, и на женскую утеху была горазда. Пятерых чад тебе заказываю. Девки - не в счет, никчемные пустышки. Не менее трех сыновей. Ибо один сын - не сын, два сына - полсына, три сына - сын. Взрасти доброе племя огородников, вот тогда и жизнь твоя станет не напрасной. Глядишь, не сам, так чада твои на всю Россию прославятся. Крепко уразумел мои слова, Акинфий?
- Крепко, князь.
Слова Шереметева и впрямь надолго засели в голове Акинфия, особенно о суженой. Ладящую девку сыскать - не кобылу вожжой хлестнуть. Тут изрядно надо головой пораскинуть. Но, прежде всего, надо привести в порядок дом: печь переложить (дымит изо всех щелей), три нижних полусгнивших венца сменить, прирубить летнюю комнату-повалушу, поправить крышу двора, изготовить стойла для лошади и коровы… Одному ему ничего бы и не понадобилось, а коль появится семья, то надо ее не в какую-то хибару заводить, а в крепкий основательный дом.
К топору Акинфию не привыкать: крестьянский сын, но когда он прикинул, что работы хватит до самого Покрова, то решил обратиться к мужикам за "помочью".
Село Сулость само по себе не малое, но за последние годы на мужиков изрядно поредело. Не выдержал мужик: непомерная барщина и непосильные государевы налоги довели его до крайней меры - бежали на Дон, с которого выдачи нет, в глухие леса за Волгу, а некоторые даже пытали найти счастье за Каменным поясом. И все же "помочь" Акинфий собрал: безденежье толкало мужиков на любую работу.
В один из воскресных дней надумал Акинфий вновь навестить свою мать, что прижилась у родной сестры в Белогостицах. Первая встреча была скоротечной: ибо богомольная мать собиралась в Георгиевский храм, что украшал Белогостицы со времен князя Ярослава Мудрого, поэтому о многом поговорить не удалось, да и хозяин избы не был расположен к разговору: чего толковать с голью перекатной, кой явился в затрапезной одежонке. Никак, пожрать пришел, а жрать у самого, как у церковной крысы.
Епифан Суханов, конечно, прибеднялся, не таким уж сирым мужиком он выглядел, приторговывая в Ростове чесноком и луком, да и у приказчика Митрия Головкина был на хорошем счету, ибо тот через Епифана продавал краденый лес.
В настоящий приезд Епифан был более приветливым, ибо явился Акинфий в своем добротном волонтерском мундире, с круглой отличительной медной бляхой на шапке, изображавшей Георгия Победоносца на коне, поражающего копьем злого Змия.
Свой парадный мундир Акинфий одевал в исключительных случаях: после Белогостиц ему предстоял выезд в Ростов Великий, где он помышлял зайти в Приказную избу, дабы ему разрешили беспошлинный лов на озере Неро.
А пока, поздоровавшись с Епифаном и его женой Пестимеей, Акинфий уединился с матерью в горнице, что не понравилось хозяину избы, но пришлось смолчать, ибо на Акинфия ныне не спустишь собаку: государев служилый человек, наделенный особой грамотой.
Акинфий всмотрелся в лицо матери и покачал головой.
- Вижу, не сладко тебе живется у сестры, матушка. В глазах - печаль, да и на лицо осунулась. Никак, худо тебе у Пестимеи.
- Не говори так, сынок. Сестра у меня добрая, словом не обидит.
- Знаю, матушка. Сердце у Пестимеи кроткое и бескорыстное, а вот Епифан человек прижимистый и черствый, да и на руку горяч. У Пестимеи опять синяки под глазами. За что он ее?
- Да ни за что, сынок, - тяжело вздохнула Матрена.
Акинфий, обняв мать, утешил:
- Маленько потерпи, матушка. Вот приведу в порядок избу и к себе возьму. Славно заживем.
Матрена скупо улыбнулась.
- Невестку-то когда приведешь?
Акинфий не помышлял разговаривать с матерью на эту тему, но та сама разговор начала.
- Когда… Как Бог даст, матушка. Может, пригляну кого-нибудь.
- А чего приглядывать, сынок? Есть у меня на примете хорошая девушка. В Ростове живет, на Подозерке.
- Ну-ка, ну-ка, - заинтересованно глянул на мать Акинфий.
- Раньше она в Сулости жила. Мать ее моей подругой была, опосля она замуж вышла. Мужик добрый попался, ласковый. Одно худо: пять девок Ульяна принесла. Мужики Оську на смех подняли. Ты бы, Оська, свою бабу к быку на случку свел, он бы ей вмиг богатыря заквасил. Оська лишь отшучивался: приспеет-де пора и сынам. Но так и не приспела. Барин наш задумал новые хоромы срубить, послал мужиков лес валить. Оську насмерть сосной придавило. Вот тут и вовсе Оськину жену беда захватила. И раньше-то жили впроголодь, а тут, без мужика, вконец захирели. Девчонок, - мал мала меньше, почитай, всех, кроме самой старшенькой Аринушки, Бог прибрал, но Аринушка выжила, а вот мать недуг свалил. Перед смертью молвила: "Ступай, Аринушка, в Ростов на Подозерку. Там троюродный брат отца, Силантий Фомичев, в Рыболовной слободке живет, на митрополита рыбу ловит, тем и кормится. Человек он добрый и жена его Неонила душевная. Будешь жить у них, как дочь родная, ибо Силантий с супругой одни остались: сыновья-то своими семьями живут… Как похоронишь меня, ступай в Ростов, дочка. Сними с киота Пресвятую Богородицу, благословлю тебя…". Вот так, сынок. Я при том разговоре присутствовала, я и похоронить мать Аришки подсобила.
- Прижилась девчушка в Ростове?
- Прижилась, слава Богу. Дважды бывала у Силантия, чтобы девушку проведать. Не нахвалятся: и работящая, и веселая, и лицом пригожая, а главное, сердцем отзывчивая.
- Сколь же ей лет, матушка?
- Шестнадцатый годок пошел. Теперь ее и не узнать. Кажись, совсем недавно пигалицей была, а ныне вытянулась, налилась, парни на нее заглядываются. Не зевай, сынок, такая в девушках не засидится. Силантий всей душой к Аришке прикипел, но уж больно купец Хлебников на девушку зарится. Не зевай, сказываю. Зашел бы к Силантию.
- Зайду, матушка…
Дьяк Приказной избы, тучный, приземистый человек с хитрющими, пронырливыми глазами, выдавил на лице благосклонную улыбку.
- Наслышаны, Акинфий Авдеич. Какие заботы к нам привели?
Впервые Акинфия (не по чину) повеличали, с отчеством: государев служилый человек - не хухры мухры.
Акинфий поведал о своей просьбе, на что дьяк отреагировал все с той же милейшей улыбкой.
- Ах, Акинфий Авдеич, Акинфий Авдеич. Какой же, вы право, проказник. Зачем утруждать себя пустяковыми просьбами и ездить за пятнадцать верст в Ростов, коль в Сулости есть староста, скажи ему словечко, тот занесет тебя в учетную книжицу, уплатишь пошлину - и лови рыбку большую и маленькую.
- Я порядок знаю, Терентий Лукич, но хотелось бы без всяких старост рыбу ловить, и к тому же, как я сказывал, беспошлинно.