- А ладно, - махнул трубкой бомбардир. - Бери моё. От сего дня спросят, отвечай Курман Петрович Курманов. И отныне ты не слуга балбесу Золотарёву Ваське, а полноправный ученик по морскому делу. Передай так и Плещееву, мол, бомбардир велел. Ступай, сынок.
Курман вскочил и уж сделал несколько шагов, Пётр окликнул:
- И ещё. Курманов, ежели кончишь курс на отлично, вернёшься в Россию лейтенантом флота. Это я тебе обещаю.
- Спасибо, господин бомбардир.
- И тебе тоже, друг. Порадовал ты меня. Хоть ты порадовал.
16
У профессора Рюйша
Наконец 9 сентября был заложен фрегат длиной по килю в сто футов. Стапель для него установили вдоль берега, что привычнее для русских, спускавших ранее в Воронеже свои корабли. Все детали киля, вытесанные из дуба, были хорошо сплочены, пригнаны, и мастер Поль был доволен. Ещё бы, отводили на подготовку месяц, а волонтёры управились за три недели. В этот же день удалось установить и два носовых шпангоута, заранее заготовленных. Однако при установке шпангоута Аргилович оступился и вывихнул ступню, и поэтому до дома волонтёрам пришлось тащить его на себе. Пётр сам исследовал больную ногу имеретинского царевича, велел лежать и тут же отправился к Витзену.
- Есть ли у вас добрый лекарь-костоправ?
- А что случилось, Пётр Алексеевич?
- Да один мой товарищ ногу подвернул.
- Есть у нас знаменитый врач, профессор анатомии Рюйш.
Пётр сам доставил пострадавшего к профессору, и когда тот, осмотрев ногу, взяв по-особому ступню и дёрнув так, что Аргилович вскрикнул, поставил сустав на место, Пётр тут же спросил:
- Господин профессор, объясните, как вы это сделали?
- Всё очень просто, молодой человек, кость выскочила со своего места, я её вернул туда, где ей положено быть.
- Но мне хочется знать, как это делается? - не отставал Пётр.
- Я могу вам это показать только на скелете, молодой человек, - отвечал Рюйш, надеясь, что таким ответом вполне удовлетворил любопытство. Кого угодно, но только не господина бомбардира.
- Значит, у вас есть скелет? - не отставал он.
- Есть.
- Вот и покажите, пожалуйста. Очень прошу вас.
- В таком случае пройдёмте в анатомический кабинет, молодой человек.
В анатомическом кабинете Пётр опешил - столь много удивительного было расставлено здесь по полкам, а у профессорского стола во весь рост стоял человеческий скелет.
- Ба-а, - воскликнул бомбардир в удивлении, - да у вас тут такие диковины!
- Это не диковины, молодой человек, - усмехнулся Рюйш. - Это препараты и пособия, изготовленные мной для демонстрации студентам во время лекций.
- Так вы читаете лекции, господин профессор?
- Да. По анатомии человека.
- Я смог бы на них побывать?
- А почему бы и нет?
- В таком случае я буду вашим слушателем, господин Рюйш.
- Завтра я веду студентов в госпиталь на практику. Приходите.
- Я обязательно буду у вас.
- А теперь смотрите сюда.
Профессор Рюйш подвёл Петра к скелету и подробно объяснил на костях ступни его, как происходит вывих и как надо сделать, чтоб вернуть кость на место. Пётр не удовлетворился объяснением, а, склонившись над ступней, несколько раз сделал скелету "вывих" и вправление кости на место.
- Только учтите, молодой человек, для пострадавшего эта операция очень болезненна. Поэтому вы должны это делать как можно быстрее, лучше мгновенно.
Увлечённые люди, а к таким именно и принадлежал Рюйш, очень ценят внимание и интерес других к их увлечению и стараются как можно больше и подробнее рассказать о любимом предмете. О лучшем слушателе, чем этот долговязый русский, и мечтать не надо было.
- А как вы изготовили скелет?
- Городские власти разрешили мне взять труп казнённого преступника, - начал Рюйш рассказывать об изготовлении этого учебного пособия в подробностях, объясняя, как вываривался скелет, как скреплялся, чем окрашивался.
После рассказа профессора Пётр шлёпнул скелет по черепу, молвил удовлетворённо:
- Служил дьяволу, а ныне - науке. Скажи спасибо, злодей.
- Вы совершенно правы, господин...
- Михайлов, - подсказал бомбардир.
- Господин Михайлов, благодарю вас за внимание, и если...
- Нет, нет. Ещё не всё, - сказал Пётр, почувствовав, что Рюйш собирается закончить беседу. - Пожалуйста, ознакомьте меня со всем, что есть у вас на этих полках.
- Но, господин Михайлов, для этого потребуется не один час. И потом, меня ждут.
- Хорошо, вы не возражаете, если я к вам ещё наведаюсь?
- Разумеется, нет.
- Тогда покажите мне ваш последний экспонат, который вы недавно изготовили и который на ваш взгляд наиболее удачен.
- Пожалуйста, - не задумываясь, сказал Рюйш. - Я недавно забальзамировал умершего младенца.
- Где он? - встрепенулся бомбардир.
- Пройдёмте в тот угол.
Пётр увидел там стеклянный ящик, в котором лежал обнажённый ребёнок.
- Да он как живой, - прошептал бомбардир восторженно, - и даже улыбается.
- Ну улыбку эту, разумеется, я сделал специально, дабы студенты не расстраивались.
- Расскажите, как вы бальзамировали его, профессор?
- Зачем вам это, господин Михайлов?
- Мне надо знать, господин профессор. Пожалуйста.
И Рюйш стал подробно объяснять секреты бальзамирования, впрочем ничего не скрывая от господина Михайлова, в котором вдруг почувствовал родственную душу. Но едва кончил рассказ, как "родственная душа" вдруг попросила:
- Позвольте, я сниму верхнее стекло?
- Зачем, господин Михайлов? - удивился Рюйш, которого ещё ни один студент не осмеливался просить об этом, мягко выражаясь, кощунстве. Да и сам он в мыслях не допускал открывать этот маленький саркофаг.
- Я хочу потрогать его. Вы не бойтесь, я не причиню ему вреда. Мне только надо убедиться, что это не кукла.
- Господин Михайлов, неужели вы думаете, что я позволю себе...
- Что вы, что вы, профессор, я знаю, что дитя настоящее. Но всё ж очень прошу, снимите стекло, оно отблёскивает и мешает подробно рассмотреть это чудо.
Рюйш, пожав плечами, сам снял стекло.
- Пожалуйста.
Пётр наклонился над ребёнком, потрогал тельце его осторожно пальцами и вдруг, склонившись ещё ниже, поцеловал прямо в губы. Выпрямившись, сказал восторженно:
- Господин Рюйш, вы волшебник!
- Спасибо, - усмехнулся тот, поражённый такой выходкой своего слушателя и одновременно польщённый высокой оценкой профессорского труда.
С трудом удалось Рюйшу увести бомбардира из анатомического кабинета в приёмный, где их терпеливо ждал вылеченный Аргилович.
- Ну что, Гамарджоба, - весело сказал ему Пётр. - Теперь побежишь сам?
- Нет, нет, - возразил Рюйш. - Мы сейчас наложим повязку, пусть он несколько дней полежит в покое. - И, уже уяснив, сколь дотошен его гость, пригласил: - Смотрите, как я это буду делать, господин Михайлов.
Пётр внимательно посмотрел, как перевязывал ногу Рюйш, и, едва тот сделал узел, сказал:
- А теперь я попробую.
И, развязав узел, смотал в клубок бинт и снова, уже сам, сделал перевязку. Кончив, спросил:
- Так?
- Так, господин Михайлов. Если собьётся во сне, утром поправьте.
- Всё сделаю, господин профессор. - Пётр вынул из кармана золотой, положил на стол. - До скорого. Ну, покалеченный, вставай, опирайся на меня.
На следующий день к Рюйшу заехал бургомистр:
- Были у вас русские?
- Были.
- Что там случилось?
- Ничего страшного. Вывих. Поставил на место. Но этот верзила, который привозил пострадавшего, меня весьма удивил.
- Он не вас одного удивляет, профессор.
- Кто он?
- А он как вам представился?
- Господин Михайлов. Любознателен сверх меры, в студенты напросился.
- Возьмите обязательно, господин Рюйш. Дело в том, что этот молодой человек русский царь.
- Царь?! - поразился Рюйш.
- Да, да. Только, пожалуйста, не говорите об этом никому и даже ему самому, если хотите сохранить с ним хорошие отношения. Он здесь инкогнито и ужасно сердится, если его называют величеством. В Саардаме, говорят, даже кого-то избил.
- Он может, - улыбаясь, покачал головой Рюйш. - Этот может, очень страстен. Я буду рад служить ему, господин Витзен.
- Ну и хорошо.
На следующий день после закладки фрегата Пётр написал патриарху Адриану письмо: "Пресвятой отче, мы теперь живём в Нидерландах в городе Амстердаме, живы и здоровы вашими молитвами, исполняя слово Божие, сказанное Адаму, трудимся в поте лица своего, делаем это не из нужды, а для того, чтобы изучить морское дело, чтобы по возвращении оставаться победителями над врагами имени Господня и освободить христиан из-под ига нечестивого, чего я до последнего дыхания своего не перестану желать".