- Ну что ж, с королём так с королём, - сказал Пётр, всаживая топор в бревно.
- Чем-то недоволен, Пётр Алексеевич?
- Закладка затягивается, - вздохнул Пётр. - Вот уж две недели потеряли.
- Ничего себе "потеряли", - сказал подошедший Поль, - наворочали столько, что другим в месяц не управиться.
- Значит, неплохо трудятся наши гости? - спросил Витзен.
- Куда уж лучше.
- А когда действительно заложите корабль?
- Я думаю, через неделю. И если так же будут трудиться, я не удивлюсь, если в декабре спустят на воду готовое судно.
- Там поглядим, - сказал Пётр с оттенком упрямого несогласия.
Однако когда на следующий день Пётр и бургомистр ехали на свидание с королём, он был оживлён и всю дорогу выпытывал у Витзена, как осуществляется управление таким большим городом, как Амстердам. Бургомистр, насколько мог, удовлетворял это любопытство.
Перед выездом Пётр побрился, скинул рабочую одежду, пропахшую потом и смолой, надел новый камзол, купленный ему накануне Лефортом, белые чулки и новые блестящие туфли с серебряными пряжками.
- Мин херц, ты - картинка, - молвил удовлетворённо Меншиков, осматривая Петра в этом наряде.
- Ты лучше проследи, чтобы лапы зарубали с припуском небольшим, чтобы при стыковке не хлюпали, а входили плотно.
- Не беспокойся, мин херц, сделаем впритирку.
- Если припуск будет большой, расколете лапу.
- Да ладно, бомбардир, а то я не знаю. Далась тебе та лапа. Лепш о короле думай.
И хотя Пётр просил, чтобы встреча с королём была неофициальной, частной, всё равно камергер и церемониймейстер Вильгельма настояли на соблюдении некоего придворного этикета и протокола: "Вы должны дойти до середины залы и там встретиться с его величеством, поклониться учтиво, и если он подаст вам руку..."
Все эти наставления Пётр тут же отмёл, едва увидел короля, вступившего в залу с другой стороны. Пётр, зашагав широченными шагами, промчался через всю залу, мигом преодолев не только свой путь, отмеренный ему протоколом, но и королевский участок.
- О-о, ваше величество, как я рад! - искренне воскликнул Пётр, обнимая Вильгельма.
Ошарашенный такой бесцеремонностью, но не теряя самообладания, король молвил негромко, увы, тоже нарушив этикет:
- Я тоже, мой друг.
Церемониймейстер едва не упал в обморок. Однако король, сбитый с толку этим русским верзилой, и дальше продолжал не по-королевски. Взяв Петра под руку, повернул назад, шепнув:
- Идёмте ко мне, мой друг.
И они ушли едва не в обнимку. В зале все остались в некоем онемении от случившегося. Только Витзен, плотно сжав губы, беззвучно смеялся, и смех его выдавал лишь трясущийся живот да лучившиеся весельем глаза.
Вильгельм, предупреждённый Витзеном о том, что царь подчёркнуто настаивал на неофициальной встрече, называл Петра просто "мой друг", и именно это обращение более всего импонировало бомбардиру.
И когда они уселись в королевском кабинете на диван, Вильгельм, как хозяин, первым спросил гостя:
- Как вы нашли Голландию, мой друг?
- О-о, ваше величество, страна ваша прекрасна! - вполне искренне воскликнул Пётр. - А флот! А море! Ведь у меня моря-то почти нет. А у вас, ваше величество, такое раздолье.
- Да, чего-чего, а воды нам хватает, - улыбнулся король. - Иной раз хотелось бы поменьше этого раздолья.
- Ну что вы, ваше величество, это счастье иметь столько моря.
- Вы так считаете, мой друг?
- Конечно, - не задумываясь сказал Пётр. - Нам за море драться приходится. С великими трудами и кровью пробились к Азовскому, теперь, пока на Чёрное море выйдем, сколь сил понадобится. Вы счастливый монарх, ваше величество. Да, да. Обладаете двумя морскими державами - Англией и Голландией.
- Мой друг, вы считаете это счастьем?
- А как же? Монарх, владеющий армией, силён, но владеющий ещё и флотом - вдвойне сильнее.
- У вас есть сын, мой друг?
- Да.
- Сколько ему?
- Уже семь лет.
- Вот вы, мой друг, действительно счастливый человек.
- Я?
- Да, вы. Вы молоды, в два раза моложе меня, и имеете наследника. А я старая бесплодная смоковница.
- Неужели у вас нет сына, ваше величество?
- Нет, мой друг, ни сына, ни дочери, - вздохнул Вильгельм. - И жены нет.
- Как? - удивился Пётр.
- Вот так, мой друг. Жена моя Анна умерла два года назад, и остался я один как перст.
- Но можно ж ещё было б.
- В вашем возрасте, мой друг, можно б было, но не в моём уже. Мне пора к встрече с Всевышним готовиться, ответ держать.
- Да, - сочувственно вздохнул Пётр и умолк.
Петру и впрямь стало жалко старика, и он не знал, как это выразить да и нужно ли выражать. Вильгельм Оранский, известный прославленный воин, ещё оскорбится этим сочувствием.
Поймав взгляд Петра, скользнувший по картинам, висевшим на стенах, король спросил:
- Вам нравятся картины?
- Да как сказать, - пожал Пётр плечами. - Вроде ничего.
И тут взгляд его упал на какой-то механизм, стоявший на столике в углу кабинета.
- Что это за прибор? - спросил Пётр.
- Это механизм для определения направления и силы ветра.
- Да? - Пётр вскочил и направился туда. - Вот это интересно.
Вильгельм, поднявшись с дивана, пошёл следом за гостем. И стал объяснять несложное устройство:
- Вот видите, эти неподвижные штанги указывают стороны света.
- Да, да, да. А вот эти короткие - промежуточные румбы, - догадался Пётр.
- Совершенно верно. И когда дует ветер, вот эти оперения поворачивают стрелу навстречу ему.
- Так, так. - Пётр повертел прибор. - Это очень интересно. Ворочусь домой, обязательно сделаю такой же. Эту деталь выточу на токарном, эту откую в кузнице. Всё, ваше величество, я запомнил. Сделаю такой же обязательно.
- Я верю, - усмехнулся снисходительно король. - Мне говорили, что вы владеете многими ремёслами.
- Да. А разве это плохо?
- Ничуть, мой друг, ничуть. Но для монарха, увы, не это главное. Не это, мой друг.
- Я понимаю, что вы имеете в виду, ваше величество. Но это если у вас в стране отличные строители, моряки, мастера. А если у меня нет ни того, ни другого, что прикажете делать? Как я могу заставлять подданных строить корабль и плавать на нём, если сам не овладею и его постройкой, и управлением на море? Нет. Я считаю, сперва я должен освоить мастерство, а потом уж и требовать этого же с подданного. А он возьмёт да и скажет: "А сам-то умеешь ли?" Что я отвечу?
Вильгельм улыбнулся, слушая своего юного гостя, в глубине души завидуя ему, его молодости, любознательности. И одновременно осуждая: "Какой же он царь? Матрос! Плотник! Но только не монарх".
Уже Пётр с бургомистром готовились отъезжать, стояли у кареты, когда Витзена потребовали к королю.
- Я вас очень прошу, господин директор, всюду сопровождать его. Этот молодой человек завидно любознателен. Удовлетворяйте его любопытство насколько возможно, пожалуйста, - сказал Вильгельм.
- Хорошо, ваше величество.
- Когда его посольство намерено отправляться в Гаагу и приступать к переговорам?
- Наверно, где-то в сентябре.
- А в чём задержка?
- В нём же.
- Не понял вас.
- Ну, послы хотят дать ему от души потрудиться на верфи.
- A-а, - улыбнулся Вильгельм. - Ну что ж, ладно. Пусть трудится. Вы думаете, у них получится корабль?
- А как же, ваше величество. Мастер Поль ими доволен, говорит, что построят раньше срока.
- Ну что ж, дай Бог, дай Бог. Вы свободны, Витзен. Езжайте. Не забудьте о моей просьбе, пожалуйста.
15
Драка в харчевне
Из Архангельска и Холмогор прибыло ещё пополнение русских учеников для изучения "морского хода". Их было двадцать три человека, все незнатных фамилий, но они обрадовали Петра тем, что прибыли в Амстердам морем, а главное, в пути были не просто пассажирами, а матросами.
- Эти хлеб даром есть не будут, - говорил о них Пётр с удовольствием.
Оно и действительно, все они были из поморов, море для них было не в диковинку, и в Амстердаме им предстояло усвоить только голландские приёмы мореплавания. Некоторые из них встали на квартиры у голландцев, но большинство жило в палатках, разбитых у русского посольского двора. Кормовое содержание получали от посольства, но поскольку деньги были невелики, многие из них подрабатывали - портняжили, скорняжили.
Таким образом, с приездом поморов в нашем полку прибыло. А потому ближайшая от посольского двора харчевня не бедствовала, имея таких молодых и прожорливых посетителей. Ели они всё, что подавали, а в воскресные дни и пили вполне исправно, нередко упиваясь до бесчувствия, что среди русских считалось делом обычным.
Господин бомбардир сие не осуждал, потому как и сам был в свободное время привержен Ивашке Хмельницкому, как изящно именовал он попойки, о которых регулярно мимоходом сообщал своим московским корреспондентам даже в деловой переписке, получая и от них обстоятельные отчёты о выкрутасах Мельницкого в Москве.
И вот в один воскресный день среди перепившихся русских волонтёров и солдат началась в харчевне драка. После того как прозвучал известный клич: "Наших бьют!" - она переросла в мамаево побоище. А поскольку там все были "наши", то нейтральных не случилось. Изрядно досталось и хозяину харчевни, пытавшемуся спасти посуду и мебель от погрома. Даже окна не уцелели.