Комната действительно оказалась небольшой, с одной деревянной кроватью, столь древней, что казалось, она доживает последние дни. Скрипела, качалась, угрожая полным и внезапным разрушением в любой миг. По понятным причинам её уступили герру Питеру, и он тут же попросил у Киста кое-какой инструмент и принялся за ремонт сего одра, наперво разобрав его на части. Нашёлся в доме и столярный клей, который Пётр быстро развёл в баночке. Из каких-то обрезков дров настругал клиньев. И через час кровать была собрана.
- Как новая, - радовался Кист и сел на кровать, тщетно ожидая услышать скрип. - Грета, иди посмотри, что сделал герр Питер.
Жена опробовать кровать не пришла, но мужу выговорила:
- Сразу видно, что у герра Питера золотые руки, не то что у тебя. Десять лет обещал: сделаю, сделаю. Человеку надо было из России ехать, чтоб сделать твою работу. Герр Питер, не желаете ли ухи похлебать?
- Нет, спасибо, госпожа Кист, мы только что из трактира. Сыты.
Ясно, что сердце хозяйки было завоёвано. И чем? Пустяком, для герра Питера разумеется.
Чуть свет Пётр поднялся и, умывшись прямо из канала, отправился с Меншиковым искать магазин, где продавался бы инструмент. Нашли. И хотя магазин ещё был закрыт, Меншиков сумел уговорить хозяина, скорее всего сунув ему несколько гульденов.
Инструмент отбирал сам Пётр. Наперво выбрал два топора, затем несколько стамесок и долот, два коловорота, молотки, киянку, ручную пилу, гвоздодёр, футовик и ещё ящик с ручкой для инструментов.
- Алексашка, расплатись.
- Пятьдесят гульденов, - щёлкнул на счетах заспанный продавец.
Расспросив у хозяина магазина, как найти верфь Линста, они отправились туда. Перешли через мост, прошли вдоль берега и ещё издали у плотины, отгораживавшей Саардам от моря, увидели рёбра шпангоутов строящегося на стапеле корабля.
- Сдаётся мне, это будет гукар, - сказал Пётр, - грузовое судно о двух мачтах с гротом и бизанью. Впрочем, возможно, я ошибаюсь.
- А Гаврила Иванович не обидится, что мы без него ушли? - спросил Меншиков.
- Пусть поспит старик, пока мы разведаем, а Аргил тем более поспать любитель. ("Старику" Головкину было 37 лет.)
Басом на верфи оказался седой, но ещё крепкий и доброжелательный старик Ригге.
- Хорошие плотники нам всегда нужны.
- Мы вроде неплохие, - сказал Пётр.
- Посмотрим, - усмехнулся Ригге. - С недельку испытаем вас, а там и примем напостоянно.
- Договорились, - обрадовался Пётр. - Давайте работу.
- А что ж об условиях-то не спрашиваешь, молодой человек? - удивился бас.
- Да, да, конечно, - спохватился Пётр. - Сколько платить будете?
- Пять гульденов в неделю.
- Негусто, - вздохнул Пётр, слегка изображая некоторое колебание. - Но мы согласны.
- Как вас зовут?
- Меня герр Питер, его Александр.
- Ты, Питер, будешь отёсывать и зарезать бимсы, а Александр пусть пока долбит гнезда для мачт в кильсоне. Места уже там размечены.
- А чертежи есть? - спросил Пётр. - Бимсы-то разной длины должны быть.
- Есть. Вот смотри, герр Питер. Начни с носового, самого короткого. Постарайся выдерживать точно по размеру.
- Постараюсь, господин Ригге, - сказал Пётр, доставая из ящика топор, пилу и футовик.
Меншикову понадобились долота и молоток. И они приступили к работе. Ригге с первых же ударов намётанным глазом определил, что эта ребята опытные, и подумал: "С той недели, если так пойдёт, можно накинуть им по паре гульденов".
Обедали они в ближайшей от верфи харчевни, а после работы там и поужинали. Когда перешли мост и направились к своей квартире, за два дома до неё Пётр сказал Меншикову:
- Ты иди, Алексашка, а я зайду к вдове Клауса Муша. Посмотрю, как она живёт.
Женщина возилась на кухне у очага, когда на пороге её жилища появился высокий молодой человек.
- Здравствуйте, госпожа Муш.
- Здравствуйте, - отвечала она, вопросительно глядя на вошедшего.
- Я плотник Пётр Михайлов, недавно приехал из Москвы и вот пришёл попроведать жену моего друга Клауса. - Пётр перекрестился.
- Господи, - всплеснула женщина руками. - Вы знали Клауса?
- Да. Мы работали вместе.
- Проходите, пожалуйста, господин Михайлов, садитесь вот сюда, - засуетилась вдова. - Рассказывайте.
- Что рассказывать, - сказал Пётр, усаживаясь у стола. - Работник он был хороший. Царь его очень ценил.
- Да, да, да, - закивала вдова, отирая ладонью вдруг явившиеся слёзы. - Царь ведь прислал мне пятьсот гульденов. Да. Я таких денег в жизни в руках не держала. Как они выручили меня. Вы...
- Герр Питер, - подсказал Пётр.
- Вы, герр Питер, когда-нибудь сможете увидеть царя?
- Да, конечно.
- Пожалуйста, передайте ему моё огромное спасибо. Он так помог мне, так помог... - Вдова всхлипнула.
- Я ему передам, мадам, обязательно передам.
- Не хотите ли отужинать со мной, герр Питер?
- С удовольствием, госпожа Муш, - снял Пётр шляпу и положил на лавку.
- Зовите меня просто Маргрет.
- Хорошо, Маргрет.
Несмотря на то что Пётр только что был в харчевне и довольно плотно поужинал, он и у вдовы Муш с удовольствием навернул тарелку бобов и съел целый калач. Закончив ужин, Пётр положил на стол два гульдена.
- Зачем, герр Питер, - сказала вдова, - я от чистого сердца, как друга Клауса.
- Всякий труд требует оплаты. И потом, мне твой ужин очень понравился, Маргрет. И чем мне оставлять деньги в харчевне, лучше я буду оставлять их у тебя. Если не возражаешь, я стану заходить к тебе ужинать?
- Конечно, герр Питер. Я буду только рада.
- Ну и всё. А деньги тебе на продукты понадобятся. Бывай, Маргрет, - поднялся Пётр, надевая шляпу.
- А что вам приготовить, герр Питер?
- То, что умеешь хорошо готовить. А у плотников аппетит, сама знаешь, - съедят и жареное долото.
На следующий день Пётр повёл на верфь всех своих спутников, и им там нашлась работа. И ими вполне был доволен бас Ригге. Глядя на Петра, никто из них не смел делать плохо или лениться, даже имеретинский царевич Аргилович, которому была поручена нехитрая операция - строжка рубанком, трудился до пота. Пётр, глядя на его старания, поощрял:
- Молодец, Гамарджоба, я из тебя сотворю плотника, с голоду не помрёшь.
Старику Корнелию пришло письмо от сына, находившегося вот уже два года в России. В нём он, в частности, писал: "...недавно отправилось в Голландию русское Великое посольство, в числе которого поехал и сам царь. Он очень хотел побывать в Саардаме, о котором нас много расспрашивал. Поехал он под чужой фамилией, так как хочет быть неизвестным. Но его легко узнать среди других, он очень высок ростом, на правой щеке у него бородавка, голова у него трясётся, и больше всего он размахивает правой рукой. По этим приметам, отец, вы его легко узнаете".
Корнелий побежал с этим письмом к цирюльнику, так как это был человек уважаемый в Саардаме, которого знали все, и он знал всякую собаку.
- Виль, прочти вот письмо от сына. Что ты на это скажешь?
Цирюльник прочёл с интересом, взглянул на старика и промолвил:
- Вполне может быть, Корнелий, что к нам приедет сам царь. Вполне.
- Ну а к тебе такой господин не являлся?
- Да нет вроде.
Так сидели они и мирно беседовали, как вдруг дверь отворилась и на пороге появились русские плотники. Корнелий и цирюльник поразинули рты, так как во главе их стоял высокий, под потолок, плотник с бородавкой на правой щеке.
- Свят, свят, - пробормотал испуганно Корнелий, словно сон увидел нехороший.
- Бреем? - спросил плотник громко.
- Б-бреем, - сглотнув от волнения слюну, промямлил Виль.
Великан прошёл к креслу, сел, взглянул на себя в зеркало, провёл ладонью по щетине. Приказал:
- Всё снять. Оставить лишь усы над губой.
Цирюльник, взбивая трясущимися руками мыло в стакане, не знал, как подступиться к делу. Он видел эту самую бородавку, вот она рядом, и голова у клиента нет-нет да встряхивалась. Порой у Виля перехватывало дыхание: "Господи, царь! Вне всякого сомнения. Он! Как же мне быть? Проклятый Корнелий подсунулся со своим письмом. Лучше б я ничего не знал. А теперь как же я буду брить? У меня ж руки трясутся, как у пьяницы. Боже мой!"
- Ну чего ты? - покосился на цирюльника клиент, и взгляд его словно молнией ударил бедного Виля.
- Сейчас, сейчас я, - лепетал Виль, затягивая время в надежде, что руки наконец перестанут трястись. Взбил мыло, взялся точить на оселке бритву.
- Ты что, пьян? - неожиданно спросил Пётр.
- Нет, что вы, сударь...
- Ладно. Я сам управлюсь, - сказал клиент и начал намыливать лицо, потом забрал бритву из рук оробевшего цирюльника. Побрился. Сказал другому, такому же долговязому:
- Садись, Алексашка.
Быстро побрил его, оставив такие же, как у себя, усики. Бросив на столик серебряный гульден, молвил:
- Не за работу, за инструмент.