Курфюрст принял их, восседая на троне, одетый в красное бархатное платье, усеянное бриллиантами. На голове шляпа со страусовым пером, на груди рыцарский знак. По сторонам трона стояли маркграф Альбрехт и герцог Голштинский, министры и вельможи тоже в богатых, сверкающих драгоценностями одеждах.
После обычных приветствий Фридрих спросил:
- Как здоровье великого государя Руси?
- Государь наш, слава Богу, здоров, - отвечал Лефорт, - и его неусыпными трудами держава день ото дня усиливается на страх врагам имени Христова.
- Мы рады слышать это и тешим себя надеждой иметь такого государя нашим другом и защитником.
- Наш великий государь будет счастлив иметь такого друга...
"Куда его понесло? - подумал Пётр. - Вот мне ещё глухарь на току явился". Сам он стоял у стены, смешавшись с посольской свитой.
- ...Наш государь велел передать вам благодарность за присылку инженеров, оказавших армии нашей неоценимые услуги при взятии Азовской крепости.
- Мы рады, что смогли помочь великому государю в его битвах с неверными. Там на полях сражений родилось прекрасное чувство притяжения между нашими народами, и оно должно час от часу крепнуть, и мы, государи, не должны мешать ему в его естественном стремлении к объединению.
"Ах ты, лиса бранденбургская, звон куда метнул".
Однако волновался Пётр напрасно, сии обоюдные любезности ничего не значили в дальнейшем, когда Великое посольство уселось за стол переговоров. Там его послы с завидной стойкостью выдержали натиск бранденбургских министров, настаивавших на письменном договоре о наступательном и оборонительном союзе.
В то время как внизу в одной из комнат шли переговоры, курфюрст и Пётр стояли наверху у окна и любовались фейерверком, взмывавшим в небо в честь Великого посольства.
- Ну как они там, - бормотал курфюрст, - договорятся до чего-нибудь?
- Не беспокойся, дорогой Фридрих, обязательно договорятся, - успокаивал Пётр, тщательно скрывая собственное волнение.
- Ты бы, Питер, хоть сказал бы им.
- Я здесь лицо частное, Фридрих, и стараюсь не вмешиваться в посольские дела. У меня другая задача.
- Какая?
- Как можно больше увидеть, узнать, научиться, дабы нести эти знания моему народу. Понимаешь?
- Понимаю. Кстати, как твоя учёба у инженера фон Штернфельда?
- Великолепно. Я уже сдал практику, не сегодня-завтра сдаю теорию. Скажу тебе честно, он специалист отменный. Научил меня и порох составлять, и высчитывать варианты пушек, мортир при их отливке. Я ему очень благодарен. И дивлюсь, что такой специалист ходит у тебя в подполковниках.
- А сам-то ты? - усмехнулся курфюрст. - Государь великой России, а всего лишь бомбардир или ещё командор.
- По знаниям и звания, дорогой Фридрих. Государь я по рождению, а командор по знаниям. Буду много знать, заслужу делом, даст Бог, и в генералы выйду. А твой Штернфельд у меня бы уже давно генералом был, ей-богу. Он заслуживает.
- Ладно. Уговорил. Присвою ему полковника.
Пётр оказался прав. Великие послы договорились с министрами Фридриха и даже подписали договор. Но не тот, на котором настаивал курфюрст Бранденбургский - не наступательно-оборонительный, а торговый.
Фридрих, узнав, был несколько обескуражен, но Пётр, полуобняв его, утешал:
- Милый Фридрих, ну что тебе эта бумага - договор? Что тебе её, на лоб клеить, что ли? Я думаю, слово государево ценнее всех этих бумажек. А? Ты согласен?
- Ну и что?
- Как что? Я тебе даю слово, что в обиду тебя никому не дам. Ты веришь мне?
- Эх, Питер, ты же частное лицо ныне, сам же говоришь.
- Отринь на миг. Я великий государь России, и вот тебе моё слово: кто нападёт на тебя, станет и моим врагом.
- И шведы?
- И шведы, и англичане, да хоть сам чёрт.
- Но почему ты не хочешь письменно это закрепить?
- Да пока я связан войной с Турцией, я не могу искать себе ещё и второго врага. Дай Бог с одним управиться. Я же не зову тебя: пойдём воевать Турцию.
- Ну, Турция от нас эвон где, - усмехнулся кисло курфюрст, - за тридевять земель.
- Вот видишь, я же это учитываю. Почему же ты не войдёшь в моё положение?
- Ладно, чего уж там, - вздохнул Фридрих.
Пётр поймал руку курфюрста, сжал в своей мозолистой и сильной ладони, мягкую и нежную, тряхнул крепко.
- Вот моё слово, Фридрих. Веришь?
- Верю, верю, Питер, - изморщился курфюрст, пытаясь освободить руку из этих тисков. Пётр сам догадался отпустить её.
На следующий день он явился к Штернфельду аттестоваться по теории.
- Герр Михайлов, если вы ответите на три вопроса без запинки, я более не задержу вас.
- Задавайте, герр подполковник.
- В каких пропорциях составляется порох?
- Семьдесят пять частей селитры, пятнадцать древесного угля и десять частей серы, - отчеканил, не задумываясь, Пётр.
- Какое дерево предпочтительнее для пороходеланья?
- Для пороходеланья надо использовать малоплотные породы, как-то: ива, орешник, тополь, черёмуха, осина, липа в возрасте не моложе двух и не старше десяти лет.
- Для какого калибра орудия предназначено двадцатичетырёхфунтовое ядро?
- Для шестидюймового орудия, господин подполковник.
- А двенадцатифунтовые ядра?
- Для четырёх и восьми десятых дюйма.
- Вполне достаточно, герр Михайлов, пришлите завтра ко мне вашего денщика за аттестатом. Вы обратили внимание, сколько я задал вам вопросов?
- Обратил, герр подполковник.
- Сколько?
- Вы обещали три, а задали четыре вопроса.
- Молодец, герр Михайлов. Теперь я убеждён, что мне не придётся краснеть за вас. Идите...
На следующий день сияющий Меншиков принёс аттестат, написанный ровным каллиграфическим почерком на немецком языке. Пётр позвал Шафирова, подал ему аттестат:
- Переведи, Петро.
- "Сие свидетельство выдано господину Петру Михайлову, - читал Шафиров, - в том, что благоупомянутый господин в непродолжительное время, к общему изумлению, такие оказал успехи и такие приобрёл сведения, что везде за исправного, осторожного, благоискусного, мужественного и бесстрашного огнестрельного мастера и художника почитаем быть должен. Чему свидетельствует главный инженер прусских крепостей фон Штернфельд и печать свою и руку прилагает".
- Алексашка, - позвал Пётр.
- Да, мин херц, - подскочил Меншиков.
- Возьми "сорочку" соболей и отнеси ему, скажи, сия плата ему за науку.
- Не жирно, мин херц?
- Марш. Исполняй.
9
Дела польские
Собственный успех в огнестрельном мастерстве был недостаточен для Петра. Затребовав список волонтёров, он сам отобрал пять человек и велел Меншикову:
- Вызови сне Степана Буженинова, Данилу Новицкого, Василия Корчмина и двух Иванов - Овцина и Алексеева.
- Вот что, братцы, красна птица перьем, а человек ученьем, - сказал Пётр, когда волонтёры явились и стали у дверей. - Я определяю вас на ученье по пушечному делу. Василий, ты будешь старшим и о том, как будете учиться, станешь писать мне регулярно. Понял?
- Слушаю, господин бомбардир, - отвечал Корчмин.
- Мы скоро отъедем в Амстердам, туда и пиши мне на имя Петра Михайлова. Всем сержанта Корчмина слушать, как меня. А буде кто вольничать и отлынивать от занятий, с тем я сам займусь опосля, да так, что небо тому в овчинку покажется. Слышь, Данила?
- Слышу, господин бомбардир, - отвечал, несколько смутившись, Новицкий.
- У тебя есть замашки выпячивать свою персону. Не спесись перед товарищами. А ты, Василий, мне в письмах пиши про успехи каждого и неуспехи тож. По окончании учёбы чтобы каждый имел на руках аттестат с оценкой. А воротитесь домой, ещё и сам проэкзаменую.
- А где мы начнём, господин бомбардир? - спросил Буженинов.
- Начнёте ученье здесь, а потом переедете в Берлин. Наперво выучите язык немецкий, учителя будут немцы. Ну с Богом, братцы, очень прошу, не осрамитесь.
- Не подведём, господин бомбардир, - отвечал за всех Корчмин. - Не изволь беспокоиться. Правда, ребята? Не подведём же.
- Не подведём, не подведём, - отвечали нестройно волонтёры.
Когда волонтёры вышли, Пётр сказал Меншикову:
- А ты говорил, не жирно ли за науку? Вот теперь Штернфельд разве откажется выучить ещё пятерых? А? Вот то-то. Смотреть дальше своего носа надо, Алексашка.
А меж тем в Польше в связи с выборами короля нарастало напряжение, и Великое посольство вынуждено было сидеть в Кёнигсберге, не двигаясь далее.
- Не дай Бог, изберут француза, - вздыхал Головин.
- Не моги и думать об этом, Фёдор Алексеевич, - сердился Пётр. - Кого угодно, хоть последнего пана, но только не Конти.
- Но Никитин пишет, что французская партия усиливается, а на него самого уже покушение готовится.
- Понятно, он им как кость в горле стоит.
- И сторонники Конти грозятся прямо в лицо нашему резиденту, что, как только выберут принца, пойдут у нас Смоленск отбирать.
- Ну, Смоленск, положим, они не отымут, - говорил Пётр. - Хуже, когда Польша из антитурецкого союза выпадет. Вот этого допустить нельзя.
- Близятся выборы, Пётр Алексеевич, может, ты сам напишешь Никитину?
- Я не только Никитину, я всему сейму напишу. Пусть он не свою глотку рвёт, а зачитает им царскую грамоту.
- Верно, Пётр Алексеевич. Пиши.
Пётр сел к столу, придвинул лист бумаги, взял перо, одно, осмотрев, отбросил. Взял второе и его швырнул в угол.
- Кто очинивал перья? - спросил раздражённо.