Вивальди без дальнейших промедлений отправился в сторону виллы Альтьери. Оживившийся Пауло вприпрыжку устремился за ним, не переставая вслух гадать о причинах их недавнего плена и последующего беспрепятственного освобождения, но Вивальди, даже имея теперь возможность на досуге все обдумать, не мог помочь ему понять происшедшее. В одном лишь не приходилось сомневаться: с разбойниками его недруги не имели ничего общего. Но кому же тогда понадобилось запереть его на ночь, а утром выпустить на волю?
В саду, окружавшем виллу Алыъери, Винченцио с удивлением заметил, что, несмотря на ранний час, оконные решетки в нижнем этаже кое-где были подняты. Стоило юноше вступить в портик, как удивление его сменилось ужасом: из передней слышались жалобные стоны, а в ответ на громкий оклик раздались крики Беатриче. Дверь была заперта, и открыть ее экономка не могла. Винченцио, а за ним и Пауло прыгнули в растворенное нижнее окно и обнаружили в передней зале привязанную к колонне Беатриче; они узнали, что Эллена ночью была похищена вооруженными людьми.
Ошеломленный этим известием, Винченцио на мгновение онемел, но тотчас, не давая Беатриче и рта раскрыть, принялся засыпать ее вопросами. Когда же он набрался терпения, чтобы выслушать ответы, выяснилось, что неизвестных было четверо, лица всех скрывали маски и двое бандитов перенесли Эллену в сад на руках, а двое других привязали Беатриче к колонне, угрожая смертью, если она поднимет шум, и следили за ней, пока не исчезли из виду их сообщники вместе со своей добычей, а экономку оставили в плену. И это было все, что Беатриче могла поведать. О судьбе Эллены она больше ничего не знала.
Едва к Вивальди вернулась способность хладнокровно рассуждать, он тотчас уверился, что ему известны как зачинщики ночного нападения, так и питаемые ими подлые замыслы; прояснились также и причины его недавнего пленения в крепости Палуцци. Представлялось очевидным, что Эллена была похищена по приказу родных Винченцио с целью предотвратить намеченное бракосочетание; его же самого заманили в ловушку, дабы он не расстроил планы заговорщиков, что неминуемо бы произошло, окажись он вовремя на вилле Алыъери. По всей видимости, домочадцы Винченцио, памятуя о его интересе к крепости Палуцци (юноша не утаил от них свои прежние там приключения), воспользовались его любопытством, чтобы завлечь его в подземелье крепости. О дальнейшем развитии событий гадать не приходилось: поскольку крепость располагается на прямом пути к вилле Алыъери, Вивальди неизбежно попадал в поле зрения клевретов маркизы, каковым оставалось лишь, дабы не прибегать к силе, пустить в ход хитроумный маневр.
После краткого раздумья Вивальди склонился также к мысли, что преследовавший его монах - не кто иной, как отец Скедони, и что последний, будучи тайным советчиком маркизы, измышлявшим козни против ее сына, располагал всеми возможностями воплотить в действительность свои же мрачные предсказания. При всем том юноша не переставал удивляться, припоминая недавнюю беседу с отцом Скедони в кабинете маркизы: как тот принял вид оскорбленной невинности, когда отвергал инвективы Винченцио, как с кажущимся простодушием перебирал вслух те детали облика и поведения незнакомца, что могли бы бросить тень на него же самого. Эти воспоминания вновь поколебали уверенность Вивальди в коварстве духовника маркизы. "Но кто же, помимо отца Скедони, - говорил себе Винченцио, - знаком с самыми интимными обстоятельствами моей жизни, да и кому еще придет мысль столь неуклонно противиться моим стремлениям, если не этому клирику, который, безусловно, получает за свои усилия щедрую награду. Нет, монах и отец Скедони - одно и то же лицо; странно лишь, что духовник пренебрег необходимой маскировкой и, принимая на себя таинственную роль, не потрудился сменить облачение!"
Но какова бы ни была роль отца Скедони в недавних событиях, в одном сомневаться не приходилось: похитители Эллены соблюдали волю семейства Вивальди, и поэтому Винченцио немедленно отправился в Неаполь с целью потребовать от родителей возвращения девушки. Он рассчитывал не на снисхождение, а на случайную обмолвку, которая могла бы пролить свет на интересовавший его вопрос. Если же таким образом напасть на след Эллены не удастся, Винченцио рассчитывал посетить Скедони, прямо обвинить его в двуличии, принудить его объяснить свои поступки и по возможности выпытать сведения о месте заключения Эллены.
Дождавшись наконец встречи с маркизом, Винченцио бросился к его ногам, умоляя вернуть Эллену домой. Неподдельное недоумение, выразившееся на лице маркиза, изумило и обескуражило юношу; и вид и поведение маркиза с несомненностью убедили Вивальди, что он не имеет ни малейшего касательства к похищению Эллены.
- Как бы дурно ты себя ни вел, - начал маркиз, - ничто не может побудить меня запятнать свою честь обманом. Если бы я и хотел положить конец твоей недостойной связи, я не унизился бы до гадкой хитрости, чтобы добиться своей цели. Буде в твои намерения доподлинно входит брак с известной нам особой, мне нечего противопоставить твоей воле, кроме предупреждения, что я лишу тебя права называться моим сыном.
С этими словами маркиз покинул комнату, и Винчен-цио не сделал попытки его удержать. В речах отца выразилась уже знакомая юноше непреклонность; поразила не она, а впервые прозвучавшая беспощадная угроза. Впрочем, страсти более могущественные тут же вытеснили из памяти молодого Вивальди впечатления от неприятного разговора. Стоило ли страшиться того, что произойдет в более или менее отдаленном будущем (если произойдет вообще), перед лицом вполне реальной опасности тотчас и навсегда лишиться предмета своей сердечной привязанности? Ни о чем другом юноша не в состоянии был думать, как только о недавнем несчастье - утрате Эллены.
Винченцио отправился затем к матери - и беседа с ней резко отличалась от разговора с отцом. Проницательность, обостренная любовью и отчаянием, помогла Вивальди сорвать покров, за которым прятала свою двойную игру маркиза; Винченцио убедился в вероломстве маркизы столь же быстро, сколь в искренности ее супруга. Но больше он ничего сделать не мог, ибо взывать как к жалости, так и к чувству справедливости оказалось равно бесполезно: ни единого намека, который мог бы помочь ему в поисках Эллены, добиться от маркизы не удалось.
Однако оставался еще Скедони, в чьей злокозненности Вивальди более не сомневался, видя в нем исполнителя замыслов маркизы и пособника удаления Эллены. Был ли он тем самым монахом, что, подобно призраку, бродил в развалинах крепости Палуцци, требовалось еще выяснить; немало обстоятельств говорило в пользу этого предположения, но им противоречили другие, не менее веские.
Покинув покои маркизы, Вивальди посетил монастырь Спирито-Санто и осведомился там об отце Скедони.
Послушник, отворивший ворота, сообщил, что монах пребывает в своей келье. Вивальди, нетерпеливо шагнув во двор, попросил привратника проводить его.
- Я не смею, синьор, оставить без присмотра ворота, - услышал он в ответ, - но если вы пересечете двор и подниметесь по лестнице, которая виднеется чуть правее, за дверным проемом, то вам останется лишь отсчитать третью дверь в галерее на верхнем этаже, и вы найдете там отца Скедони.
Полное безлюдье и глухая тишина, царившие в святилище, сопровождали Вивальди вплоть до верхней площадки лестницы, где слуха его достигли слабые звуки, напоминавшие горестные причитания. Вивальди заключил, что их произносит грешник на исповеди.
У третьей двери Винченцио, следуя указаниям, остановился и тихонько постучал; голос умолк - и вновь воцарилась прежняя нерушимая тишина. Не получив ответа на повторный стук, Вивальди решился приоткрыть дверь. Сумрачная келья оказалась пуста, но юноша продолжал осматриваться в надежде обнаружить кого-нибудь в потемках. Кроме матраца, стула, стола и распятия, в комнате почти ничего не было; на столе посетитель заметил несколько богослужебных книг; из них две-три были написаны незнакомым шрифтом; поблизости лежали какие-то орудия пытки. При беглом взгляде на них Вивальди содрогнулся, хотя и не знал точного назначения этих инструментов. Он поспешно захлопнул дверь и возвратился в монастырский двор. Привратник высказал предположение, что, если отец Скедони покинул келью, он мог направиться либо в церковь, либо в сад, ибо за ворота он в то утро не выходил.
- А вчера вечером вы его видели? - В голосе Вивальди слышалось нетерпение.
- Да, он вернулся в монастырь к вечерне, - отвечал недоумевавший послушник.
- Вы не ошибаетесь, друг мой? Можете вы поручиться, что предыдущую ночь отец Скедони провел в стенах монастыря?
- Кто вы такой, - вскричал возмущенный послушник, - и кто дал вам право задавать подобные вопросы? Не иначе, синьор, что вам незнакомы требования нашего устава: членам братства надлежит, под страхом сурового
наказания, ночевать единственно в пределах обители, а отец Скедони не из тех, кто дерзнет нарушить устав. Мало кто в монастыре сравнится с отцом Скедони в благочестии, мало у кого хватает мужества следовать по избранному им суровому пути. За свои добровольные страдания он воистину заслуживает звания святого. Чтобы отец Скедони отлучился на ночь из обители? Ступайте в церковь, синьор, скорее всего, вы найдете его там.
Вивальди поспешил в церковь.
- Что за лицемер! - бормотал он, пересекая четырехугольный монастырский двор, примыкавший к церкви. - Но я сорву с него маску.
В храме было так же пусто и тихо, как и во дворе.
- Куда же подевались здешние обитатели? - гадал Вивальди. - Все вокруг как вымерло, куда ни пойдешь, слышишь только эхо собственных шагов! Сейчас, вероятно, настало время сосредоточенного размышления, и братья уединились в своих кельях.