- Вы не желаете поднимать и разрешать крестьянский вопрос? Тем хуже, господа, для вас. И не только для вас, а для России. Неужели все эти мужицкие бунты не заставили вас подумать, а что, если мужик сам начнет разрешать дворянский и крестьянский вопросы? Ведь это, господа, ужас! Мы вас хотим спасти от этого ужаса, вывести Россию из страшного тупика, а вы прячетесь за спину Государя императора…
Начиналась общая свалка. Крики, угрозы, взаимные оскорбления с вызовом на дуэль. Вся клубная публика приходила в возбуждение и толпилась около буфета. Врывались встревоженные жены и вытаскивали из буфета мужей. Потом жены ссорились между собою, и их растаскивали мужья.
Теперь городок Алатырь походил на одну сплошную санаторию для нервнобольных, а местный общественный клуб - на буйное отделение дома сумасшедших…
XII
В конце 1902 года разгорелся бой во всей провинции. Воевали в земских собраниях и в комитетах, и повсюду воевали не столько с местным правым лагерем, сколько через его голову с правительством. В этих словесных боях преимущество всегда было на стороне левого лагеря, богатого людьми научных познаний, исследователями и знатоками крестьянского быта, вооруженными цифрами и фактами. Правый лагерь не дал ни одного значительного по содержанию доклада и не выставил ни одного выдающегося, умеющего "глаголом жечь сердца" оратора. Этот лагерь был силен лишь сознанием силы самого правительства и поддерживающей этот лагерь придворной камарильи. И в этом были его мораль и право. Группы передовых помещиков из породы "кающегося дворянства" вступили в военный союз с бессословной интеллигенцией и развернули общее знамя борьбы - "Освобождение", как был назван появившийся за границей политический орган печати.
Несомненно, что в этом смешанном лагере были люди, искренно боровшиеся за права и благосостояние русского мужика, в чем усматривали благо и для своей родины, но большинство, говоря по правде, сделало из мужика только богатырскую палицу, которой сражалось с правительством за хартию гражданских свобод и вольностей.
Исключительно такую же роль стал играть "мужик" у социалистов-революционеров: конкретный живой мужик здесь был нужен лишь как материал для социальной революции. Очень хороший горючий материал для всероссийского бунта, а потому - "куй железо, пока горячо"!
А это железо было действительно раскалено докрасна расправами усмирения, что и позволяло успешно работать кузнецам социализма…
Неуловимые агитаторы шныряли по слободам, деревням и селам, по ярмаркам, базарам, постоялым дворам, по всему лицу мужицкого царства и беседами о "земле Божией", о "правде Божией" и раскидываемыми листовками раздували исторический аппетит мужика к барской земле и историческую же враждебность к помещикам и защищавшим их теперь всяким властям.
Улеглась было волна бунтов, надвинувшаяся с юга и юго-запада, но поднялась новая, с Волги: вся огромная Саратовская губерния начала вспыхивать пожарами беспорядков и волнений, искры которых перебросились в соседние губернии, а там снова откликнулись Рязань и Тула. И снова встала угроза общего пожарища, и пришлось правительству воевать на два фронта: в городах - с интеллигенцией, в деревнях и селах - с мужиком…
Неспокойно становилось и в Симбирской губернии, губернатор которой до сей поры гордился исключительным спокойствием во вверенной ему земле.
Залетали искрами всякие слухи из соседних губерний, и творились неведомым способом свои, местные. Несомненно, этому помогала война из-за мужика в земстве и в комитете. Пошел слух, что господам приказано добровольно передел земли сделать, что скоро должен манифест такой выйти, а может быть, он уже и вышел, а только прячут его помещики.
Поползли эти слухи и в никудышевской округе, особенно вокруг Замураевки. Вспомнилась старая обида: никудышевские господа, как воля вышла, обманули, посадили на дарственные участки; потом покойный барин подарил мужикам 100 десятин, чтобы рот-то замазать, вот они и думают, что мы все забыли. В Замураевке - другое: до воли у них по четыре с половиной десятины на душу было земли-то, а после воли господа только по три десятины оставили, с каждой души по полторы десятины незаконно себе забрали.
- Сказывают, что царь комитеты такие приказал сделать: разобрать все наши обиды. И в Алатыре такой комитет, бают, есть, а только от народа господа скрывают…
- Надо туда жалобу от общества подать… Планы старые должны разобрать, там видно, сколь земли у нас господа оттягали!
Узнали никудышевцы, что замураевские жалобу пишут в царский комитет, и тоже начали обсуждать это дело.
Приходили посоветоваться к "праведному барину", к Григорию Николаевичу, и просили прошение-жалобу написать в комитет. Отказался "праведный барин":
- Я ничего в этих делах не понимаю. Адвоката нужно…
Не поверили мужики: хотя и праведный человек, а все-таки - барин! Не может супротив родной матери пойти… Да и как осудить-то: сказано - "чти отца твоего и матерь твою и многодетен будешь на земли"! Лариса посоветовала одного человечка: в Алатыре жидок такой есть, они у нашей барыни мельницу арендуют, так вот он, сказывают, мастер эти жалобы писать!
- Нам чужого не нужно, отдай только, что по закону следовало!
- Это ты зря говоришь! Коли так напишешь, а закон выйдет всю землю нам отдать, у них документ будет, что мы только одну урезку согласны получить, то есть по полторы десятины на душу… Опять дурака сваляем!
Совещались около барского леса и мечтали о манифесте. Старики обсуждали, которые из господских полей должны к ним отойти и которые за господами остаться. Смотрели жадными глазами на поля и говорили:
- Земля у них жирная, а которую сдают нам, та много хуже!
- Еще бы! Эту в руку возьмешь, она тает!
- Как творог!
Они брали землю в пригоршню, мяли ее заскорузлыми пальцами и нюхали пахучий чернозем…
Выбрали стариков - жалобу составить и в алатырский комитет подать.
Старики отыскали Моисея Абрамовича Фишмана, крестника Анны Михайловны.
Моисей Абрамович выслушал стариков и никудышевцам наотрез отказал: ничего нельзя теперь сделать! А замураевским написал. Знал он, что и тут ничего не выйдет, но так как он состоял тайно в членах социал-демократической партии, земельная программа которой тогда требовала для мужиков "возврата отрезков", то Моисей Абрамович решил действовать по программе, принципиально.
- Чтобы сказать, что дело выиграете, так нет, не обнадеживаю. Но требовать можно.
- Напиши, сделай милость, мы тебя поблагодарим: за труды заплатим!
- Я вам составлю прошение даром, бесплатно, но только вы меня не выдавайте! Чтобы кто писал, так неизвестно! Мне неудобно, потому - сами понимаете: генерал Замураев - родственник никудышевской барыне, Анне Михайловне, а она моя крестная мамаша… В случае чего вы можете сказать, что прошение вам написали в Симбирске, в трактире, а кто писал - и сами не знаете…
- Будь покоен! Так и скажем…
Моисей Абрамович просто пошутил над мужиками. Прекрасно знал он, что комитет никаких прошений и жалоб не принимает, но очень уж захотелось ему воспользоваться подходящим случаем, чтобы всунуть таким путем новую распрю в "крестьянский" и "дворянский" вопросы этими программными "отрезками". Ведь, по существу, мужики правы: эти отрезки были-таки украдены у них при размежевании земель после раскрепощения.
Были у Моисея Абрамовича друзья в земской управе, однопартийны. Они тайно перестукали жалобу на земской пишущей машинке, а на конверте написали: "Доклад по крестьянскому вопросу. В Комитет по совещанию о нуждах сельскохозяйственной промышленности".
Старики пришли в канцелярию комитета ранним утром, когда сторож приводил в порядок помещение. Он и принял от них пакет, который очутился вместе с не распечатанной еще казенной почтой на столе председателя комитета, генерала Замураева…
Старики сделали добросовестно возложенное на них дело и, зная по опыту, что ответы в казенных учреждениях даются нескоро и письменно, ушли домой…
Во всякое другое время эта глупая история прошла бы бесследно либо попала в копилку газетных курьезов и шуток. Теперь из нее вышла история, весьма значительная по своим неожиданным последствиями.
Когда генерал, просматривая новую почту, уже с раздражением разорвал конверт с надписью "Доклад по крестьянскому вопросу" и прочитал жалобу некоторым образом на самого себя, да еще написанную на машинке, он сейчас же догадался, что это либо насмешка со стороны левого лагеря, либо работа агитаторов-революционеров. Мог ли генерал предположить, что это просто социал-демократическая шуточка Моисея Абрамовича?