- Почем я знаю? Бабушка Микелашвили сказала - большой человек. Уж верно, очень большой. Шляпа у него с полями, в руках вот такой ящик, - мальчик растопырил руки.
Председатель поднялся с места.
- Ну беги, передай, что я сейчас приду. Вы все ступайте и делайте, как я сказал. Давайте по местам, приглядывайте каждый за своим делом. А с тобой, Тедо, мы вечером еще поговорим.
3
Шавлего шел по рощам и зарослям алазанской поймы. Временами он останавливался и глядел вокруг.
Огромные дубы, горделиво расправив могучие плечи, вздымали к небу свои узловатые ветви. У их подножия дремали деревца мушмулы и кизила. Местами же виднелись среди мелколесья кусты бредины, стройные грабы и ольхи.
Путник шел бодрым шагом, продираясь сквозь пышные заросли репейника, конского щавеля и дикой крапивы и поглядывая вверх, на зеленые шатры густолиственных вязов. Ползучие лианы, обвившие ветви ольшаника, свешивались среди листвы. Покрытые серо-землистой морщинистой корой, они были похожи на толстые витые канаты и, сплетясь с частыми ветвями калины, делали рощу почти непроходимой.
Шавлего спустился в высохшее русло одного из боковых протоков Алазани и двинулся вверх, к его началу. Проток наполнялся лишь в половодье, а сейчас ложе было пусто, и только прозрачный, чистый ручеек струился среди песка и гальки. Оба берега заросли хвощом и мать-мачехой, а местами чинно приплясывали под прибоем крохотных волн, покачивали склоненными головками камыши.
Шавлего остановился у заводи и заглянул в голубое водяное зеркало, в глубине которого носились стремительными серебристыми искорками проворные хариусы и усачи, плотвички и пестробрюхие форели. Солнечные лучи проникали сквозь толщу воды до самого дна и семицветной радугой расцвечивали их веселую игру.
Долго смотрел в воду Шавлего, наслаждаясь зрелищем, а потом, когда испуганные брошенным камнем рыбы исчезли как по волшебству и волна кругами разбежалась по встревоженной зеркальной глади, продолжал свой путь.
Над отвесными берегами высохшего речного протока нависли привольно разросшиеся кусты орешника и тонкоствольные ольхи. Узкое русло было сплошь затенено их густой листвой. Тихо шелестели осины над каменистым обрывом. В густой листве ворковали дикие голуби. Вдали куковала кукушка. А внизу, кружа над цветами, гудели пчелы.
Шавлего остановился на берегу.
Широко раскинулось ложе Алазани. Там и сям на островках тянулись ввысь прямые, стройные осины и веретенообразные тополя, а на песчаных отмелях кудрявились серебристые ветлы и грустили, свесив косы в воду, плакучие ивы.
Посреди просторного булыжного русла - с одного его берега едва был виден другой - катила говорливые волны быстрая Алазани и ласковым своим шепотом баюкала дремотную окрестность.
Шавлего увидел заводь у изгиба реки и, пройдя дальше по берегу, остановился над ней. Здесь был омут с водоворотом - Алазани, скатываясь с горы, всей стремниной билась с разбегу в скалу и, отразившись от нее, кружилась волчком.
Скинув одежду, путник бросился в воду. Длинными саженками рассек он кипучие струи, доплыл до спокойной воды посредине заводи и лег на спину, закрыл глаза, затих под отвесными лучами солнца.
Когда ему наконец наскучило лежать без движения, он перевернулся и устремился вниз головой в глубину, исчез под водой. Через несколько мгновений над зеркальной гладью омута вновь всплыли черные волосы, и пловец выплюнул камешек, который подобрал ртом со дна.
Он поплавал еще немного, вышел на берег и растянулся на песке.
Навалявшись вволю, он напоследок снова кинулся в воду, смыл прилипший к телу песок, потом перенес свое платье через реку и не спеша оделся. Теперь Шавлего брел, не разбирая дороги, кружа без цели. Лето во всей своей пышной красе царило вокруг. Деревья отбрасывали на траву укороченные, сплетающиеся тени.
Шавлего шел, то и дело нагибаясь и срывая цветы.
Желтые, лиловые, белые, розовые, лазурные чашечки и венчики ромашек и васильков, сурепицы, цикория, колокольчиков, лютиков и вьюнков пестрели в траве. Шавлего нарвал огромный пук цветов и пошел дальше.
Старая, заброшенная дорога тянулась по просеке. Она заросла ситовником и осокой. А дальше перед путником поднялись стеной камыши, и ему пришлось разуться, чтобы пройти по мочагу.
Некоторое время он месил ногами вязкую грязь, пробирался между лезвиями жесткой травы, а потом ушел с просеки в рощу, поставил чемодан под дубом, глянул, на свои облепленные грязью ноги и нахмурился.
- И сюда добралась слякоть от старого рукава! - пробормотал он и уже собрался было двинуться дальше, но тут ему послышались в отдалении какие-то неясные звуки. Немного погодя он различил голоса - сначала низкий, хриповатый мужской, а потом перебивший его ясный, звонкий женский. И путник раздумал возвращаться на просеку.
Что может быть для влюбленных желаннее такого уединения в цветущей лесной глухомани? Вся роща дремлет, разнежившись в зное, и ветерок затаился в верхушках осин, чтобы ни единым вздохом, ни даже еле слышным шелестом не помешать им, не нарушить любовные чары. И разве не для них разостлан вокруг ковер нетронутой шелковой муравы, усеянной ромашками? Под каждым деревом - манящая прохладная тень, чуть ли не на каждой ветке стонет вяхирь…
Так пусть же все покорится непобедимой силе любви!
Путник решил было уйти, углубиться в заросли, но тут до слуха его ясно и четко донеслись сказанные резким тоном слова:
- Знала бы я, Варден, что вы можете быть таким несносным, ни за что бы не поехала с вами!
С тех пор, как ты появилась в деревне, Русудан, все пути-дороги мои запутались. Покоя лишился, самых красивых девушек за версту обегаю! Люблю тебя, слышишь, - неужели ты этому не рада? Ведь сколько женщин обо мне мечтает, а я даже глядеть на них не хочу!
- Не хвастайтесь, товарищ Варден, очень уж вы гордитесь своей внешностью. Я никогда не любила красавчиков.
- Кто же способен тебя увлечь?
- Настоящий человек, с мужественным, сильным характером.
- А я, по-твоему, кто?
- Вы? Инструктор райкома, прикрепленный к нашему колхозу в связи с уборкой урожая.
- Только и всего?
- Да, только и всего!
Звук в лесной тишине разносится далеко, и путник услышал разговор задолго до того, как показались говорившие. Наконец из-за поворота просеки выехала двуколка, и он смог разглядеть тех, кто в ней сидел. Правила двуколкой девушка. Подобрав вожжи, она осторожно направляла лошадь.
- Ну, вот что, Русудан. Поговорила, и хватит! Теперь слушай меня хорошенько. Мы с тобой одни в этих болотных зарослях. Кричи, зови на помощь - никто тебя не услышит. Ни одна человеческая душа в эту глушь не забредет - жди хоть до завтрашнего вечера.
- Пожалуйста, не угрожайте мне и вообще бросьте этот тон, Варден, не то мне придется высадить вас.
- Ты сейчас в моих руках, Русудан, и тебе не уйти. Зачем же ты заставляешь меня просить? Захочу, всю тебя изломаю!
- Не трогай меня, наглец, ничтожество, не смей ко мне прикасаться! Бессовестный человек, убирайся, сойди сейчас же, слышишь? Сию минуту сойди! Нет? Ну, так я сама сойду! - Девушка бросила вожжи и хотела было выпрыгнуть из двуколки, но спутник ее оказался проворней: вскочил, схватил беглянку за локти и вернул на место.
- Куда, Русудан? Сама ведь знаешь - тебе от меня не уйти!
Девушка обернулась к нему.
- Ах вот как, инструктор? Ну ладно, посмотрим, кто кого изломает!
От неожиданного и сильного толчка мужчина ударился о крыло двуколки, потом ноги его мелькнули в воздухе, и он с размаху грохнулся оземь.
Девушка дернула вожжи и пустила лошадь во весь опор.
Двуколка пронеслась мимо дуба, въехала в трясину и сразу погрузилась по самую ось в вязкую грязь.
Ни кнут, ни лихорадочные понукания не смогли стронуть увязшую в болоте лошадь с места.
Разъяренный Варден вскочил и с выражением злобного торжества на лице кинулся к двуколке.
- А теперь куда уйдешь?
Девушка вскочила и замахнулась кнутом.
Хлюпая по топкой трясине, мужчина приближался к ней.
Брови у девушки грозно сдвинулись, щеки ее горели от гнева; она стояла в двуколке, выпрямившись во весь рост и была необычайно красива.
- Попалась, жар-птица?
- Попробуй только полезть сюда ко мне - я тебе все лицо исполосую! Не смей! Говорю, не смей! Слышишь?
Но мужчина, не слушая ее, ступил облепленной грязью ногой на ступеньку двуколки.
Ступил - но не влез. Железная рука подхватила его, подняла в воздух, вынесла из болота и посадила, барахтающегося и беспомощного, на траву.
Растерявшись от неожиданности, девушка так и осталась стоять с поднятым кнутом в руке. Между тем спина незнакомца скрылась под двуколкой, кузов ее заколебался, и, не удержав равновесия, девушка упала на мягкое кожаное сиденье.
Двуколка поднялась, колеса понемногу вылезли из вязкой трясины. Лошадь, почувствовав облегчение, тронулась с места и без труда вытащила легкий возок на сухое место.
Девушка наконец опомнилась и тут только разглядела незнакомца. На нем была белоснежная рубаха с раскрытым воротом, разорванная у правого плеча. Из-под закатанных штанин виднелись облепленные грязью сильные, высокие икры.
Он почтительно склонился перед девушкой, приложив к груди вымазанную грязью руку.
- Прошу прощения за дерзость. На этой дороге вы болота больше не встретите.