- Курени! - воскликнул Никифор. - Значит, поблизости должен быть и починок.
Все приободрились, хотя путь по-прежнему лежал через чащу. Продираясь сквозь хвойную завесу, путники, наконец, вышли на поляну, где курились кучёнки. Спросили у углежогов, где Давыдовский починок. Те глянули хмуро и с подозрением.
- А вам на что?
- Не бойтесь, сказывайте, не с худом пришли.
Еле-еле уговорили показать тропинку. Один вызвался проводить.
- Тут незнакомый человек заблудится.
- Вот это нам и надо, чтобы не знали, где мы якорь бросили.
Починок состоял из трех дворов. Дворов, собственно, и не было, даже вереи не были врыты. Избы свеже срублены, одна еще и не закрыта. Возле нее широкоплечий сутулый старик гнул ободья для саней.
- Не ты ли дедушка Давыд?
- Я самый. А что вам надобно?
- Нас послала к тебе Дуняша.
Старик оставил работу и пригласил нежданных гостей в избу.
- Оставайтесь. Места у нас скрытные. Поживете, сколь поглянется. Вот я клеть начал ставить, так поможете.
- Поможем, дед.
До черноты закопченные дымом стены избы показались беглецам, иззябшим и голодным, краше дворцовых покоев. В двух отдельных избах жили женатые сыновья Давыда. Они работали дроворубами в куренях. Местность была до того глухая, что лес подступал прямо к окнам.
- Тут только в небо дыра, - тоскливо сказал Никифор, почесывая затылок. - Ну, и добрались до жительства, неча сказать. Здесь, кроме медведя да лешего, никого не повстречаешь.
- Лучше уж с лешим повстречаться, нежели с полицейской командой, - резонно заметил Мясников.
- Отдохнем, братцы, и за работу, станем жилье себе строить, - сказал Андрей.
- Верное слово, атаман, - откликнулся Никифор.
- Ты меня атаманом не зови. Кончилось мое атаманство. Теперь каждый из нас над своим горем атаман, только и всего.
- Нет, уж ты мне не прекословь. Как ты мне помог из Чермоза бежать, с той поры я тебя и стал звать атаманом. Ты мне заместо отца родного…
Андрей только рукой махнул. Он присматривался к новому жительству и думал, что зиму здесь прожить надо по-человечески: в труде. Он твердо решил не возвращаться разбойником на большую дорогу.
Целыми днями друзья работали в лесу, валили деревья, обрубали сучья, подтаскивали к жилью. Благо, ходить недалеко - все было под боком. Домой, возвращались усталые. Давыд учил их, как и что нужно делать.
- Глядите, братцы, красота какая! - позвал товарищей Андрей, показывая на сосну, гордо и широко простершую могучие ветви с густой темно-зеленой хвоей.
- У нас на Колве много таких красавиц, - сказал Мясников и вздохнул.
Никифор смерил сосну взглядом снизу доверху.
- Спилить, так дров-то на ползимы хватит. Доброе дерево.
- Сам ты дерево, - сказал Андрей с досадой.
Как-то среди работы со стороны починка услышали они девичий голос.
Ты, заря ли, моя зоренька,
Заря вечерняя, полуночная.
Высоко ты, заря, восходила:
Выше лесу, выше темного,
Выше садика зеленого…
- Чья это залетная пташечка? - спросил Никифор.
- Палага, наверно, - усмехнулся Мясников. - Ты не пошел к ней, так она сама прибежала.
Когда они на валках затаскивали на двор очередное бревно, увидели девушку. Она стояла на крыльце, выжимая вехоть, простоволосая, босая, в подоткнутой юбке.
- Здорово, Дуняша! - крикнул Андрей.
Девушка застыдилась и скрылась в избе.
Обедали все вместе. Мясников поглядел на стены, на пол.
- А ведь ровно в избе светлее стало, когда хозяйка пришла.
- Как же это ты, Дуняша, решилась? - спросил Андрей.
- Давно думала убежать. Тятенька без меня бобылем живет.
"Хитришь, девка", - подумал Андрей.
В тот же день возле избы между ними произошел разговор снова о побеге.
- Не будут тебя искать?
- Пускай ищут, - ответила девушка. - Я на все решилась.
- Разве так плохо жилось у барыни?
- Плохо ли, хорошо ли, а хочу по своей воле жить… Помнишь, просилась тогда с тобой? Отчего не взял? Вот и пришла сама.
Андрей взглянул на ее просветлевшее лицо. Девичьи глаза, большие, ясные, смотрели прямо и доверчиво, как будто говорили: вот я, вся твоя.
Андрей обнял ее и поцеловал в мягкие покорные губы. Он не знал еще, любит ли ее, но чувствовал, что именно с ней ждет его простое и долгое счастье.
Они стояли под высокой елью. На ветке, раскинув хвост, сидела белка и, сверкая черными бусинками глаз, с любопытством смотрела на обнявшуюся пару, как будто хотела спросить:
"А что вы тут делаете, любезные?"
Дни заметно становились короче, моросил дождь, и друзья торопились закончить жилье до снегу. Вскоре подъехали из куреней сыновья Давыда, и тогда работа пошла вдвое спорей. Венец за венцом ложились на мох под дружное пенье плотников:
Ой, раз - взяли,
Еще раз - взяли!
- К Михайлову дню вселяться можно, - объявил Давыд.
Сам он бил из глины большую русскую печь. Решили новую избу сделать не по-черному, а по-белому.
- Надо одну комнату отделить, - лукаво заметил Никифор.
- Для тебя, что ли? - опросил Мясников. - Палашку хочешь привести?
- Нет, для молодых.
- Для каких молодых?
- Для атамана и Дуняшки.
Андрей рассердился.
- Будет тебе брехать.
- Чего брехать, видал, как вы целовались.
- Ну, и пес!
Мясников захохотал.
- Он тебя выследил, чтобы самому по закону с Палахой начать жить. Я их, ильинских, знаю: мастера в мутной воде рыбу ловить. Недаром возле Камы живут.
- Пускай ведет Палашу, - добродушно согласился Андрей. - Заживем семейно. Будет кому щи варить да чистоту наводить.
- Ну, и живите, а мне оставьте место хоть на голбчике, - пошутил Мясников.
Избу все-таки разделили на две половины.
В Михайлов день справляли новоселье. Мягкий пушистый снег лежал на поляне, на крышах изб, на ветвях деревьев. И от чистой его белизны было светло вокруг.
Давыдовы снохи напекли пирогов, сварили жирные щи, состряпали кулебяку. Старик вытащил из подполья заветный лагунец медовухи. Дуня накрыла на стол чистую скатерть. В новой горнице вкусно пахло свеже выстроганным деревом, на стенах выступили прозрачные клейкие капли.
Когда все сели за стол, Давыд перекрестился.
- Освятить бы надо жилье-то, да где попа достанешь.
- Сами освятим, Давыд Маркелыч, - отозвался Никифор.
- Помолчи, шуторма! Крест - от нечистой силы оборона.
Дуняша принесла ржаную ковригу, старик в благоговейном молчании всего застолья разрезал ее на ломти. Посреди стола поставили большой пирог с рыбой.
Давыд налил всем по чарке.
- Ну, детушки, и вы, гости любезные, выпьем за новый дом, чтобы жилось в нем в труде и радости…
И все выпили по чарке. Женщины стояли поодаль.
Когда выпили по третьей, Никифор повеселел.
- А что же это бабоньки-то притолоки подпирают? Али места за столом не хватает?
- Ладно им и так, - ответил Давыд. - Не отсохнут ноги… Дунька, неси брагу!
Дуняша налила кружку и поднесла сначала отцу. Тот отпил. Дочь опять налила с верхом и так обошла всех. Когда очередь дошла до Андрея, он сказал тихо:
- За твое счастье, Дунюшка!
Девушка ответила нежной улыбкой.
- Пейте на здоровье!
Никифор, больше всех выпивший медовухи, раскис:
- Хорошие вы мои! Мы с вами проживем… Как родные, будем жить… Вот как!
- Ежели к нам с добром, так и мы добрые, - говорил Давыд. - Вон мы с женой сорок лет прожили, как с катушки скатились…
Заговорили и молчавшие до того его сыновья.
- У нас в куренях один углежог в кучёнок провалился, еле живого вытащили.
- Все одно помрет мужик, шибко обжегся.
- Вы хоть ради новоселья-то не болтали бы про такое, - рассердился Давыд. - Нешто другого разговора нет.
Мясников пил и не пьянел, только становился еще мрачнее. У Андрея слегка кружилась голова.
Женщины тоже выпили медовухи и сели рядом с мужьями за стол.
- А тебе, Дуня, и места нет? - пожалел Никифор. - Садись со мной рядом… Нет, не садись - у меня невеста есть. Палашкой зовут…
Дуня села рядом с Андреем, Давыд глянул на нее с гневным изумлением и даже крякнул: "Это что же за бесстыжая!" Но ради праздника не сказал ничего.
"Точно свадебный пир", - подумал Андрей.
Он ощущал рядом теплоту девичьего тела и с нежностью думал:
"Не ты ли моя суженая, с кем идти мне рука об руку всю жизнь до гроба?"
Дуняша как будто угадала его мысли, повернулась и быстро шепнула:
- Не гляди на меня; тятенька гневается.
Давыд переводил взгляд то на дочь, то на Андрея: ему по душе был этот ловкий и сильный парень, он бы с радостью отдал за него дочь, но вот беда: кто он таков, не известно, сегодня здесь, а завтра ищи его, как ветра в поле. А проклятая Дунька глаз с него не спускает. Надо дать ей острастку!
С этой мыслью он тяжело поднялся из-за стола, за ним поднялись и сыновья. Дуня осталась убирать остатки еды.
- Выходи за меня замуж, Дуняша, - сказал Андрей, обнимая девушку за плечи. Она спрятала у него на груди счастливое лицо.