Для Игнатьева, как и для всех логически не осмысливающих сущность происходящего на планете, - по бумагам русский он и есть русский - следовательно, как и в 1812 году, способный проявлять геройскую стойкость.
Но русские разные.
Есть исполнители, а есть неугодники.
Только неугодники способны действовать так, что Наполеон погружался в трудности с мочеиспусканием, а у враз поседевшего Гитлера начинали трястись руки и ноги. А вот исполнители, отцы будущих комсомольцев, полками бегали с позиций с воплями о наступлении японской кавалерии - хотя у японцев кавалерийских частей вообще не было.
Однако граф Игнатьев в теории стаи недоразобрался: для него существовал только русский солдат его первой молодости - времен рекрутских наборов. Только такого русского солдата Игнатьев знал досконально, его застал до поступления в Академию, о нем же он читал у Толстого в "Войне и мире" и в "Севастопольских рассказах", и его, солдата-рекрута (и, видимо, Льва Толстого), любил.
Естественно, раз он не мог не любить их общества, то, следовательно, не мог не любить и территории, их притягивающей.
Что это именно так, показали дальнейшие события жизни графа Игнатьева. Выбирая между обществом неугодников и обществом ужирающегося водкой на ворованные деньги, а впоследствии ушедшего в эмиграцию офицерья и немецкого генералитета, граф Игнатьев предпочел Россию.
Предпочтение это стоило графу Игнатьеву всего его состояния.
Вот как это было.
После далеко не самого позорного мира с выдохшимися и обескровленными японцами граф Игнатьев был переведен на дипломатическую работу военным атташе (дипломатический представитель, занимающийся еще и военными вопросами, в том числе и закупками вооружений, оборудования и материалов) или, как тогда говорили, военным агентом. Начал работать в странах, по тем временам предельно захолустных, - скандинавских, а за несколько лет до начала Первой мировой войны был переведен военным атташе Российской империи во Францию. Началась четырехлетняя Мировая война. Потом грянули российские революции. Фамильные поместья были, естественно, конфискованы. Жалование Игнатьеву - к тому времени уже генералу - платить перестали. Пришлось ограничивать себя в средствах, жить впроголодь, - и это при том, что на руках его оставались колоссальные казенные средства, сотни миллионов золотых франков!
Во Франции, где под видом служения Родине в разного рода государственных комиссиях спасались от фронта сынки и родственнички многих влиятельных лиц распутинско-миколькиной субстаи, казенные суммы были в ведении многих. В конечном счете, все эти суммы перекочевали в карманы за них ответственных персон - благо поводы к оправданию хищений придумать было не сложно: ликвидация выдававшего жалование царя-батюшки, претензии на компенсацию за конфискованные имения, "справедливая" доплата за услуги в ничем не занимающихся комиссиях, - словом, один к одному рассуждения Иуды-предателя - хранителя денежного ящика со средствами, пожертвованными Христу и Его ученикам на проповедь Евангелия, - Иуды, о котором в Евангелии так и написано - вор (Иоан. 12:6).
Граф же Игнатьев поступил довольно странно, а для офицеров из комиссий и вовсе "неудобно": несмотря на подступившую бедность, к казенным суммам он не притронулся, более того, тщательно их от притязаний различных лиц охранял, да еще периодически напоминал новому российско-большевистскому правительству о существовании этих денег. Однако, этим многочисленным напоминаниям не верили - как это может быть: классовый враг и вдруг рвется в социалистическое государство? - и графу Игнатьеву даже не отвечали.
Разум ли, дух ли, или то и другое одновременно подвигли графа Игнатьева к биофильному решению, которое обеспечивало его материально в течение нескольких лет, прежде чем он был вновь принят на российскую дипломатическую службу. Решение было изящнейшее. Непосредственно перед окончательным поражением немцев в 1918 году - а именно тогда, когда немцы предприняли последнее свое наступление, и притом мощное - граф Игнатьев продал немногочисленные драгоценности своей второй безродной жены (в момент немецкого наступления драгоценности, естественно, в цене поднялись) и на полученные деньги приобрел дом в Сен-Жермене, предместье Парижа, которое подвергалось немецким бомбардировкам, и где дома, подвергавшиеся риску разрушения или же захвата немцами, продавались срочно и за бесценок.
Более выгодного момента - а ненавистных офицеров генштаба армейские офицеры-пропойцы обзывали "моментами" за их утверждение, что на все есть свой момент, - подобрать было невозможно: буквально через несколько дней соотношение цен на дома и драгоценности резко качнулось в противоположную сторону.
Приобретенный дом был необычный: одной стены в нем не было, ее заменяла скала. Каждый этаж состоял только из двух-трех комнат - просторных - зато таких этажей было где три, где четыре. Этот необычный дом, как впоследствии выяснилось, построил в конце XVII века для своего верного человека бежавший из Англии король Иаков - ему было что прятать. Дом был построен над обширнейшими подвалами, их соединяли переходы, вся эта система заканчивалась подземным залом с нишами, к появлению графа уже вскрытыми, хотя некоторые ходы еще оставались по-прежнему замурованными.
Силач граф Игнатьев, умевший ценить то особенно легкое состояние души и раскованности ума, которое возможно только внутри метанации, и любивший общество безродных неугодников, совершенно закономерно не стал заниматься кладоискательством, а взял в руки лопату и, самолично впрягшись в тачку, обустроил подземную плантацию шампиньонов.
(Вообще говоря, читая различные мемуары, невольно обращаешь внимание, что те выходцы из знатных семейств, которые, невзирая на Советскую власть, предпочли остаться в России, - иными словами, остаться с неугодниками, - в трудные годы гражданской войны при материальных затруднениях выбирали занятия ремеслом или сельским хозяйством подобно графу Льву Толстому - водоносу, косцу и сапожнику, а вот разворовавшие казенные средства эмигранты, впоследствии оказавшиеся на стороне Гитлера, выбирали занятия торговых посредников, шоферов такси, вообще прислуги; тот же глава Временного правительства адвокат и демократ Керенский, тайно бежавший из Зимнего дворца, служил лакеем-лифтером, а закончил жизнь в Америке, а их родовитые женщины с ужимками страдалиц уходили на панели в проститутки. Уже из одного этого выбора профессий можно догадаться об истинной сути происходивших в России событий при установлении Советской власти - очищения России от многих ярких носителей стайного начала!)
Созидательное крестьянское занятие не было первым ремеслом графа Игнатьева - еще в Манчжурии в периоды бездействия японских войск он занимался поварством, в чем, судя по тому, что другие офицеры, оставив офицерскую столовую, перебрались обедать к нему, преуспел.
Наконец, на исходе первого десятилетия Советской власти руководство большевиков смогло заставить себя отреагировать на одного из тех, кто может не украсть тогда, когда за это точно не накажут, - и миллионы золотом от шампиньонщика с мозолистыми руками Алексея Игнатьева приняло. И опять о существовании русского, рвавшегося в страну неугодников, было забыто. Прошло еще несколько лет, прежде чем Игнатьеву предложили работу в советской зарубежной торговой организации. Затем прошло еще четыре года, и Игнатьеву удалось добиться советского паспорта.
Итак, блестяще образованный человек и ремесленник (знакомые мотивы: вспоминаются Толстой, партизанский отряд Батеньки) граф Игнатьев не скрывал, что мыслит он все-таки, как и свойственно здоровому человеку, не только логически, но еще и образно: русского рекрутского солдата он предпочел дипломированной пьяни в погонах, на языке теории стаи - предпочел биофильное начало некрофильному. За что и отдал не только мнимое ощущение безопасности, но и все свое зарубежное имение - удивительный дом и сотни миллионов золотых франков.
Интересно и то, что граф Игнатьев также почувствовал, что после завершения гражданской войны в России, по сравнению с довоенной (до 1914 года) порой, дышаться стало легче!
Что с точки зрения теории стаи не удивительно: ведь несмотря на то, что к власти вместо ослабевшего Николая II пришли Ильич и Троцкий, на выступлениях которых толпы буквально сходили с ума, а затем сын бескорыстной ("внешница") шлюхи из Гори, - несмотря на все это, психоэнергетически Россия, как это ни покажется на первый взгляд странным, стала более биофильной!
В самом деле, из кого состояла так называемая "первая волна" (1918-й и далее) эмиграции? Пусть дипломированная, пусть увешанная орденами и обогащенная денежными наградами, пусть государственно-набожная и родовитая - все это в некрофилогенной культуре выдается за ценности, - но - никуда не денешься, - волна состояла из проститни, пьяни и потомственных в десятках поколений священников, "авторитетов" в искусстве, суверенитической науке, - словом, угодников-некрофилов.
Это были не только немцы-"внешники", подставлявшие русских под уничтожение не только в 1853 или 1904 годах, не только власть предержащее дворянство, но и сотни тысяч "внутренников" - купцов и богатых евреев (адвокатов, журналистов и тех же купцов).
А вот неугодники - смысл и сущность России - остались на Родине или из эмиграции возвратились.