- Что это? - прошептал побелевшими губами.
- Это бахтерец, по моему велению для тебя изготовленный. И для Федора тож есть.
Александр развернул бахтерец и едва не зажмурился от великолепия блях, так искусно изготовленных и пригнанных друг к другу, что не виден был за ними и бархатный кафтан, на котором крепились они.
- Спаси бог… спасибо, - шептал взволнованный княжич, оглаживая ладонью холодные пластины. Поспешно сбросив на лавку кафтанчик и оставшись в сорочке, Александр начал надевать бахтерец.
- Э-э, сыне, не так, - шепнул наблюдавший за ним Ярослав Всеволодич. - Видишь нагрудные бляхи - они крупнее. Стало, это перед.
Бахтерец - сорочка не легкая, и Александр сразу почувствовал его вес, едва надел. Но казалось это ему таким пустяком, что не заслуживало внимания, скорее, наоборот, тяжесть, ощущавшаяся плечами, наполняла его душу гордостью за принадлежность к настоящим мужам. Поверх бахтерца подбежавший тут же кормилец пособил княжичу надеть кафтан.
Юрий Всеволодич, поймав на себе благодарный взгляд мальчика, охватил его за плечи и спросил негромко, по-отечески:
- Ну, брате, проси еще, что хочешь.
Он заглянул ему близко-близко в лицо, выдохнул почти нежно у самого уха:
- Ну?
- Сорочонка, - прошептал Александр.
Юрий Всеволодович подумал, что ослышался.
- Кого, кого?
- Сорочонка. Наторенного сорочонка, - пояснил княжич. - У тебя тут во Владимире есть.
Юрий Всеволодович стиснул зубы, чтобы не засмеяться над детской причудой сыновца, спросил, сохраняя внешне серьезность:
- Где ты его видел?
- А как въехали мы, так один мальчишка бежал с сорочонком впереди нас.
Великий князь обернулся, поманил пальцем дружинника - слугу своего и Федора Даниловича. Когда они приблизились и стали почтительно у князя сбоку, он повелел им:
- Езжайте оба, найдите мальчишку с сорочонком. Я дарю ему их.
- Сорочонка? - спросил настороженно Федор Данилыч.
Юрий Всеволодич посмотрел на кормильца с укоризной.
- Обоих. Мальчишку и тварь эту.
Тогда слуга спросил тихо и учтиво:
- А ежели мальчишка из вольных, великий князь?
- Тогда купите, - бросил князь и отвернулся к застолью.
V
ЦЕНА ЧЕЛОВЕКА
Здоровенная девка шла вдоль тына и, перестукивая палкой колья, приговаривала весело:
- Богатый, бедный, вдовец, холостец… Богатый, бедный, вдовец…
Увлеченная этим немудреным гаданием, не заметила, как подъехал и едва не стоптал ее княжий дружинник.
- Ах! - вскрикнула с перепугу и убежать хотела, да куда там - пятеро конных окружили ее.
- Здравствуй, красавица!
- Здравствуй, да не засти.
- Ну, отроковица, кого нагадала? - спросил весело дружинник.
- Кого нагадала, про то мне знать, - огрызнулась девка.
- Ай, языкаста. Мало порота.
- А скажи нам, дева, - спросил седобородый. - Где тут горшеня живет?
- А который вам? Их тут целый край.
- А тот, у которого сынишка с сорочонком бегает.
- A-а, Петрила, - девка стукнула палкой по тыну. - Вот здесь и есть.
Конные подъехали к воротам, двое спешились и, передав поводья спутникам, вошли во двор. Девка осталась у тына. Людей княжеских она признала и теперь доведаться хотела, зачем они в этот захудалый край явились.
Петрила вместе с сынишкой Ратмиром хлебали из горшка чечевичную похлебку, когда на пороге явился боярин с княжеским дружинником. Вскочил Петрила. Не чаял не гадал чести такой для себя. Сынишку в бок толкнул: встань, дурень.
- Здравствуй, Петрила, - сказал Федор Данилович, хмурясь отчего-то и этим еще более пугая бедного хозяина.
- Здравствуй, светлый боярин! - отозвался поспешно Петрила и опять толкнул в бок сынишку: здоровайся, кланяйся.
Ратмир поклонился гостям низко. Боярин долго и внимательно смотрел на мальчика и, когда уже смутил его окончательно, сказал:
- Пусть отрок выйдет.
- Ступай в гончарню, - подтолкнул сынишку Петрила. - Меси пока глину.
Пришедшие проводили взглядами мальчика, прошмыгнувшего между ними, и это не ускользнуло от Петрилы. Тревога его возросла.
А меж тем Федор Данилович переглянулся с дружинником, но милостник и так понимал, что главный ответственный за это дело он - слуга великого князя. Кормильцу что: его дело - "подарок" принять.
Дружинник прошелся по избе, потом присел к столу, кашлянул. Видно было - не знал, как к разговору приступить.
"Молодо-зелено, - подумал Федор Данилович с неудовольствием. - Пока мужик напуган, надо начинать, а он тянет".
- Послушай, - вдруг заговорил дружинник, присмотревшись к Петриле. - Я где-то тебя видел. Где?
- Я тоже тебя сразу признал, господине, - отозвался Петрила. - Из-под Липицы мы вместе бежали.
- Так это ты тогда коня своего князю отдал?
- Я, - улыбнулся как-то криво и неохотно Петрила.
- А сам как же?
- Я что - мужик. Кому я нужен. Да и мне не привыкать. Камышами, камышами, так и убег.
- Не догнали, стало?
- Где там. Без коня-то оно сподручней хорониться.
Федор Данилович, поняв, что дружинник повел разговор совсем не в ту сторону, начал покашливать, покрякивать. Но милостник ровно оглох - никакого внимания на эти знаки.
- Ну а коня-то у великого князя спросил после? - допытывался он у Петрилы.
- Где там. До того ль ему тогда было, едва стола не лишился, в одной сорочке во Владимир прискакал. А тут еще бы я со своей клячей.
- Так, так, - многозначительно сказал дружинник и потрогал на поясе кожаную калигу. Расстегнул ее, вынул две серебряные гривны.
- За богом да князем, Петрила, ничего не пропадет. Вот тебе за твоего коня.
Бросил серебро на стол, любуясь впечатлением, которое произвел на мужика, и красуясь своей щедростью. А Петрила и впрямь онемел от богатства, неожиданно свалившегося на него.
- Это… Это князь… сам велел? - спросил он, заикаясь от волнения, охватившего его.
- Сам, сам великий князь, - подтвердил не сморгнув милостник.
- Господи, - закрестился Петрила, - пошли ты ему, нашему благодетелю, многие лета. Я уж и забыл про то… - лепетал он растроганно. - А он помнит. А?
- Ладно, ладно. Бери, не бойся. Все без обману. Вон и свидетель есть, что куны за коня ты получил, - кивнул милостник на Федора Даниловича.
Петрила сгреб гривны, поискал на пояске калиту, никогда там не бывавшую, жалко засмеялся над собственной бестолковостью и кинул их в горшок, стоявший на печи.
- А где же жена твоя? - спросил дружинник.
- Царствие ей небесное, - закрестился Петрила. - В прошлом году померла.
- Трудно без жены-то?
- Э-э, господине, куда как худо.
- А что ж во второй раз не женишься?
- Да оно бы ничего, оно бы… да мальчонка…
- Мешает, - подсказал милостник.
- Мешает, оно так, - поддакнул Петрила.
Кормилец с милостником быстро переглянулись, и Федор Данилович подумал уже с удовлетворением: "А не глуп милостник Юрия".
- Мешает, - повторил Петрила и вдруг, поймав эти взгляды, понял, что попался в ловушку. И тут сразу все их переглядывания, все их покашливания стали ясны ему как божий день. Сердце оборвалось от страшной догадки: "За Ратмиркой! Господи, пособи!"
- …Мешает глину с песком, - в отчаянье выкручивался Петрила. - Помогает… Я бы без него…
- Ну вот что, Петрила, - оборвал его дружинник, - твоего мальчонку мы берем на службу к князю.
Петрила испуганно замахал перед лицом руками, словно отгоняя страшное видение.
- Нет, господине… Не губи за-ради Христа. Помилуй. Какая с него служба.
Он упал на колени, пополз униженно к ногам дружинника, пытаясь ухватить его за полу кафтана.
- Ой, что ж я буду делать оди-ин…
- Пошто один? Женишься. Эвон девка у тына на тебя ворожит. Коня купишь, куны есть теперь.
Услыхав о кунах, Петрила вскочил, бросился к печке, вытряхнул гривны из горшка.
- Возьми их, возьми. Только не отымай Ратмирку.
- Отойди, дурило, - осердился дружинник, отводя его руку. - Это тебя за коня. И Ратмирку твоего не за так берем.
Он опять открыл калиту, отсчитал шесть гривен, бросил на стол. Поднялся, хмуря брови, приказал:
- Зови мальчишку.
Обезумевший от свалившегося на него несчастья, Петрила не видел денег на столе, не понимал толком, что говорят ему.
- Ой, не губи, господине! Не отымай дите!
- Кто у тебя, дурака, отымает? Тебе куны за него дают, - сердился все более дружинник. Выхватил еще гривну, бросил на стол.
- Семь гривен за мальчишку! Ты слышишь, семь гривен! - кричал он возмущенно.
Федор Данилович понял, что Петриле сейчас и пятьдесят гривен не в радость будут, надо по-другому с ним. Он подошел к Петриле, взял его за плечи почти ласково, кивнул милостнику, чтоб тот помолчал, а сам заговорил негромко и даже сочувственно:
- Сколько лет сынишке-то?
- Восемь, господине, восемь всего.
- Это не мало. А вот у княгини, чуешь, у княгини сынишку в три-четыре года отымают.
- Так у меня, окромя его, никого нет, - всхлипнул Петрила, почувствовав в тоне боярина участье. - Я ж как перст останусь.
- Что делать, Петрила, - вздохнул Федор Данилович, - такова воля князя. А кто ж против ее пойдет? А? Вот ты пойдешь?
Довод этот сломал Петрилу, он даже мыслить супротив князя не смел, не то что воле его противиться. Кормилец это сразу заметил и продолжал утешать: