- Прости меня за горькую правду. Мне тоже было нелегко ее высказать, но для материнского сердца нет преград. Оно все преодолевает. Oui , дорогой Мстислав, тебе необходимо жениться на Стефании. C’est une occasion , который может больше не представиться. Неужели ты думаешь, что княгиня стала бы желать и даже добиваться замужества, если б бедная Стефания была хоть чуть-чуть красивей? Будь уверен, что нет. Нашелся бы какой-нибудь князь или граф de vieille roche а на Помпалинского никто и смотреть бы не стал. Я вижу, тебя это оскорбляет. А мне… думаешь, мне это не боль* но, не унизительно? Одному богу известно, сколько я бессонных ночей провела, думая об этом, сколько слез пролила! Но теперь я смирилась и не ропщу больше… но это не значит, что я разучилась трезво смотреть на вещи и не желаю для сына лучшей доли…
Графиня встала с важным и величественным видом, как мать, исполнившая тяжелый долг. Но, прощаясь, сказала уже ласково и примирительно:
- Ну что, убедила я тебя, Мстислав? Теперь ты понял, что надо поступиться своей антипатией, кстати, совершенно неоправданной, ради вещей более важных? Ради собственного счастья, наконец?
По лицу Мстислава было видно, что гнев и раздражение борются в нем с почтением, какое всякий благовоспитанный сын обязан питать к матери. Последнее победило, и, прикоснувшись губами к холеной руке графини, он сказал небрежно, с легким неудовольствием:
- Chère maman, я уже давно перестал верить в любовь, счастье и тому подобные absurdités , да, наверно, и никогда не верил. Женщины мне тоже давно безразличны. Но все-таки я не понимаю, зачем нужно добровольно обрекать себя на жестокую пытку - жить под одной крышей с княжной. C’est une aversion enfin, une aversion qui est plus forte que moi… Я ничего не могу с собой поделать…
Графиня нахмурилась, и в ее ласковых глазах сверкнул гнев. Но она хорошо знала сына: когда дело касалось его прихотей или желаний, тут и гнев и ласка оказывались бессильны - все доводы разбивались о каменную стену его упрямства. Оставалось ждать и исподволь, потихоньку добиваться своего. И нежная мать, озабоченная будущим любимого дитяти, сдержалась и кончила ласково:
- Надеюсь, ты еще одумаешься и господь бог в бесконечной доброте своей вразумит тебя и наставит на путь истинный… А пока au revoir, cher enfant. Пусть покой и уединение помогут тебе сосредоточиться и довершат начатое мной.
Вернувшись к себе, графиня несколько минут быстро ходила по комнате, наморщив лоб и сосредоточенно обдумывая что-то. Вскоре явился присланный по ее приказу Павел.
- Paul, - безо всякого вступления начала графиня, продолжая ходить по комнате. - Мстислав должен быть сегодня с тобой в Большом театре.
Павла не озадачило это странное приказание, и, хотя на душе у него кошки скребли, он задорно улыбнулся.
- Позвольте, графиня, но Мстислав гораздо выше меня и сильнее - я с ним не справлюсь…
- Quel mauvais ton prenez-vous depuis quelque temps, Paul! Кто тебя заставляет тащить его силком? Уговори его, убеди…
- С Цезарием это было бы легче…
- Легче или трудней, ты сделаешь так, как я хочу, Paul, - продолжала графиня, останавливаясь посреди комнаты и меряя Павла злым, деспотическим взглядом привыкшей к повиновению самодурки (но, может, так лишь казалось в полумраке гостиной?). - Мстислав должен быть в театре. On donne "Moise"… там будут княгиня с дочерью. Naturellement, в ложе вы будете вдвоем, но пусть Мстислав в первом же антракте появится в ложе княгини… Пусть их увидят вместе, заметят, что он не избегает княжны, - это очень важно. On en parlera , пока и этого достаточно…
- Но граф Мстислав, наверно, устал - он только сегодня вернулся, - попробовал возразить Павел.
- Ah, quelle idée! Что значит такое путешествие pour un jeune homme! Ведь он останавливался в Вене, потом в Кракове… а оттуда всего двенадцать часов пути - сущий пустяк!
Павел поклонился и хотел уйти, но графиня его остановила.
- Paul, я тебе доверяю и целиком полагаюсь на тебя в этом важном деле… Кто, как не ты, обязан по-
могать мне и моим сыновьям в наших планах? Ведь ты член нашей семьи! Тебе не могут быть безразличны наши заботы. Ты вырос у нас в доме, воспитывался вместе с моими сыновьями, и я думаю, что мы во всех важных случаях можем рассчитывать на тебя.
Павел снова молча поклонился и, не задерживаемый больше, вышел из комнаты. Минуту спустя он уже был у Мстислава. Тот почти в полной темноте лежал в шезлонге, пытаясь, по совету матери, сосредоточиться и время от времени лениво поднося ко рту сигару. Только это движение выдавало, что он не спит. При виде Павла он сказал, еле шевеля губами:
- Хорошо, что ты пришел, Paul! Позвони Жоржу, пусть принесет свечи. Этот бездельник забывает о своих обязанностях, а до звонка я не могу дотянуться. Если бы не ты, я так и лежал бы в темноте до скончания века.
Звонок и в самом деле был далеко - на противоположной стене. Павел дернул за шнурок раз, другой, но никто не появился.
- Что он, в своем уме, этот Жорж! - рассердился Мстислав. - Ну ладно, авось в конце концов явится, сделает милость. А ты садись пока, Paul, и расскажи мне поподробней эту забавную историю про моего брата и мадемуазель… мадемуазель Занозу. Может быть, это меня немного развлечет.
- Хорошо, расскажу, - сказал Павел, садясь, - но только после театра.
- После театра? Quelle idée! Уж не собираешься ли ты в театр?
- И даже надеюсь, что мы пойдем вместе.
- Diable! Хотел бы я знать, кто это уговорит меня пойти в театр, да еще в Варшаве.
- Я тебя вовсе не уговариваю… Просто мне хочется сегодня в театр. Если ты не пойдешь, куплю билет на галерку, но в театре все равно буду.
Мстислав даже привскочил.
- На галерку? Ты - на галерке! Мой кузен и воспитанник графини Помпалинской - на галерке? Что за вздор!
- Как же быть? Я не хочу лишаться удовольствия только из-за того, что может пострадать честь вашего имени. Меня ведь никто не спрашивал, хочу ли я быть
Помпалинским. А дорогое место мне не по карману.
- Иди один в нашу ложу.
- Этого я никогда не посмел бы сделать, да и графиня мне строго-настрого запретила одному появляться в ней. В Варшаве меня не знают и могут принять за самозванца, а самозванцу в графской ложе не место.
- Возьми там, в бюро, мой кошелек и купи себе билет в кресла.
- Спасибо, но билеты в кресла уже распроданы, а потом я решил не брать у тебя денег ни на что лишнее, - серьезным тоном сказал Павел.
Мстислав раздраженно пожал плечами:
- Откуда вдруг такое решение?
- Совсем не вдруг, я уже два года так поступаю, ты не заметил разве?
- Это правда, денег ты тратишь немного, но хватит о деньгах! Са m’embête. Не то что говорить, а смотреть на них не хочу! Где? Корж, почему он не несет свечей? Позвони еще раз, mon cher!
Павел позвонил и снова сел.
- Значит, мы идем или, если угодно, едем, в театр, но сперва…
- Mais, mon cher,- попытался воспротивиться Мстислав.
Но Павел не дал себя перебить.
- Но сперва я хотел попросить тебя… вернее, даже не попросить, а оказать тебе услугу…
- Услугу? Мне? Tu deviens amusant, mon cher!
- Я хочу помочь тебе сделать доброе дело, исполнить долг человеколюбия…
- Mais… добрые дела, человеколюбие et tout ce qui s’en suit - это по части моей матери и дядюшки Святослава, обратись к ним.
- На этот раз я решил обратиться к тебе.
- Ты что, решил совсем меня замучить, Paul? Ну, говори, только поскорей. Mais où est George? Почему он не несет свечей?
- Хорошо, я буду краток, В Варшаве живет некий пан Вандалин с семьей, vous savez, comte, раньше им принадлежал Квечин, там еще любил охотиться граф Август…
- Eh bien! Eh bien! Mais où est George? Здесь темно, как в преисподней!
- Одним словом, они очень нуждаются - просто бедствуют…