Шарло лежал на боку, Матье видел его добрые красные щеки и широко растянутые губы.
- Я хотел бы знать, - тихим голосом сказал Шарло. - Мы сегодня отправимся?
На его улыбчивом лице беспрестанно мелькала смутная тревога.
- Сегодня? Не знаю.
Они покинули Морброн двенадцатого, все началось как беспорядочное бегство, а потом вдруг эта остановка.
- Что мы здесь делаем? Ты мне можешь сказать?
- Вроде бы ждем пехоту.
- Если пехотинцы не могут выбраться, то почему мы должны влипнуть на пару с ними?
Он скромно добавил:
- Понимаешь, я еврей. У меня польская фамилия.
- Знаю, - грустно ответил Матье.
- Замолчите, - одернул их Шварц. - Слушайте! Послышался приглушенный продолжительный грохот.
Вчера и позавчера он длился с утра до ночи. Никто не знал, кто стреляет и в кого.
- Сейчас должно быть около шести, - сказал Пинетт. - Вчера они начали в пять сорок пять.
Матье поднял запястье к глазам и повернул его, чтобы посмотреть на часы:
- Сейчас пять минут седьмого.
- Пять минут седьмого, - повторил Шварц. - Я удивлюсь, если мы уйдем сегодня. - Он зевнул. - Что ж! Еще один день в этой дыре.
Сержант Пьерне тоже зевнул.
- Ладно, - сказал он. - Нужно вставать.
- Да, - согласился Шварц. - Да, да. Нужно вставать.
Никто не пошевелился. Рядом с ними зигзагами промчалась кошка. Внезапно она притаилась, будто собираясь прыгнуть; затем, забыв о своем намерении, небрежно удалилась. Матье приподнялся на локте и проследил за ней взглядом. Вдруг он увидел пару кривых ног в обмотках цвета хаки и поднял голову: перед ними стоял лейтенант Юлльманн; скрестив руки и подняв брови, он смотрел на них. Матье отметил, что он небрит.
- Что вы здесь делаете? Ну что вы здесь делаете? Вы что, совсем рехнулись? Скажете вы мне, что вы здесь делаете?
Матье несколько мгновений подождал, и поскольку никто не отвечал, не вставая, ответил:
- Мы решили спать на свежем воздухе, господин лейтенант.
- Смотрите-ка! При вражеских-то облетах! Ваши капризы могут нам дорого обойтись: из-за вас могут разбомбить дивизию.
- Немцы хорошо знают, что мы здесь, потому что мы совершали все перемещения среди белого дня, - терпеливо возразил Матье.
Лейтенант, казалось, не слышал.
- Я вам это запретил, - сказал он. - Я вам запретил покидать крытую ригу. И что это за манера лежать в присутствии старшего по званию?
На уровне земли произошла вялая возня, и восемь человек сели на одеялах, моргая полусонными глазами. Голый Шарло прикрыл половой член носовым платком. Было прохладно. Матье вздрогнул и поискал вокруг себя куртку, чтобы набросить ее на плечи.
- И вы тоже здесь, Пьерне! Вам не стыдно, вы же сержант! Вы должны бы подавать пример.
Пьерне, не отвечая, поджал губы.
- Невероятно! - воскликнул лейтенант. - Вы, наконец, объясните мне, почему вы покинули ригу?
Он говорил без убеждения, голосом свирепым и усталым; под глазами у него были круги, и свежий цвет его лица поблек.
- Нам было слишком жарко, господин лейтенант. Мы не могли уснуть.
- Слишком жарко? А что вам нужно? Спальню с кондиционером? Сегодня ночью я пошлю вас спать в школу. С остальными. Вы что, забыли, что мы на войне?
Лонжен махнул рукой.
- Война закончилась, господин лейтенант, - сказал он, странно улыбаясь.
- Она не закончилась. Постыдились бы говорить, что она закончилась, когда в тридцати километрах отсюда парни гибнут, прикрывая нас.
- Бедняги, - не унимался Лонжен. - Их гонят на гибель, в то время как на носу перемирие.
Лейтенант сильно покраснел.
- Во всяком случае, вы пока еще солдаты. Пока вас не отошлют по домам, вы остаетесь солдатами и будете повиноваться своим командирам.
- Даже в лагерях для военнопленных? - спросил Шварц.
Лейтенант не ответил: он с презрительной робостью смотрел на солдат; люди отвечали на его взгляд без нетерпения и смущения: им нравилось новое удовольствие - вызывать робость. Помешкав, лейтенант пожал плечами и круто повернулся.
- Будьте любезны быстро встать, - сказал он через плечо.
Он удалился, очень прямой, танцующим шагом. "Его последний танец, - подумал Матье, - через несколько часов немецкие пастухи погонят нас всех на восток толпой без различия в чинах". Шварц зевнул и заплакал; Лонжен закурил сигарету; Шарло вырывал вокруг себя пучками траву: все они боялись встать.
- Видели? - спросил Люберон. - Он сказал: "Я вас отошлю спать в школу". Значит, мы не уходим.
- Он сказал просто так, - возразил Шарло. - Он знает не больше нашего.
Сержант Пьерне внезапно взорвался:
- Тогда кто знает?! Кто знает?!
Никто не ответил. Через какое-то время Пинетт вскочил на ноги.
- Ну что, умываться? - предложил он.
- Хорошо бы, - зевая, сказал Шарло.
Он встал. Матье и сержант Пьерне тоже встали.
- Ой, какой у нас младенец! - крикнул Лонжен.
Розовый, голый, без растительности, с розовыми щеками и маленьким толстеньким животиком, обласканный светлым утренним солнцем, Шарло был похож на самого красивого младенца Франции. Шварц, крадучись, подошел к нему сзади, как каждое утро.
- Ты дрожишь от страха, - приговаривал он, щекоча его. - Ты дрожишь от страха, младенец.
Шарло смеялся и, извиваясь, вскрикивал, но не так резво, как обычно. Пинетт обернулся к Лонжену, тот с упрямым видом курил.
- Ты не идешь?
- Куда?
- Умываться!
- К чертям! - сказал Лонжен. - Умываться! Для кого? Для фрицев? Они меня и таким возьмут.
- Никто тебя не возьмет.
- Да ладно уж! - прикрикнул Лонжен.
- Можно еще выкарабкаться, черт возьми! - сказал Пинетт.
- Ты что, веришь в сказки?
- Даже если тебя возьмут, это еще не значит, что надо оставаться грязным.
- Я не хочу умываться для них.
- Какую ерунду ты несешь! - возмутился Пинетт. - Глупее не бывает!
Лонжен, не отвечая, ухмыльнулся: он с видом превосходства лежал на одеяле. Люберон тоже не пошевелился: он притворился спящим. Матье взял свой рюкзак и подошел к желобу. Вода текла по двум чугунным трубам в каменное корыто; она была холодная и голая, как кожа; всю ночь Матье слышал ее полный надежды шепот, ее детский вопрос. Он погрузил голову в корыто, легкое пение стихии стало немой и свежей прохладой в его ушах, в его ноздрях, букетом влажных роз, цветами воды в его сердце: купание в Луаре, тростник, зеленый островок, детство. Когда он выпрямился, Пинетт яростно мылил шею. Матье ему улыбнулся: ему нравился Пинетт.
- Он осел, этот Лонжен. Если фрицы притащатся, нужно быть чистым.
Он засунул палец в ухо и яростно завращал им.
- Если уж ты такой чистюля, - со своего места крикнул ему Лонжен, - вымой заодно и ноги.
Пинетт бросил на него сострадательный взгляд.
- Их же не видно.
Матье начал бриться. Лезвие было старым и жгло кожу. "В плену отпущу бороду". Солнце вставало. Его длинные косые лучи скашивали траву; под деревьями трава была нежной и свежей, ложбина сна на боках утра. Земля и небо были полны знамений, знамений надежды. В тополиной листве, повинуясь невидимому сигналу, в полный голос защебетало множество птиц, это был маленький металлический шквал чрезвычайной силы, потом они все вместе таинственно замолчали. Тревога вращалась кругами посреди зелени и толстощеких овощей, как на лице Шарло; ей не удавалось нигде остановиться. Матье старательно вытер бритву и положил ее в рюкзак. Сердце его было в сговоре с зарей, росой, тенью; в глубине души он ждал праздника. Он рано встал и побрился, как для праздника. Праздник в саду, первое причастие или свадьба с крутящимися красивыми платьями в грабовой аллее, стол на лужайке, влажное жужжание ос, опьяненных сахаром. Люберон встал и пошел помочиться к изгороди; Лонжен вошел в ригу, держа одеяла под мышкой; затем он появился, апатично подошел к желобу и намочил в воде палец с насмешливым и праздным видом. Матье не было необходимости долго смотреть на это бледное лицо, чтобы почувствовать, что праздника больше не будет, ни сейчас, ни когда-либо после.
Старый фермер вышел из дома. Куря трубку, он смотрел на них.
- Привет, папаша! - сказал Шарло.
- Привет, - ответил фермер, качая головой. - Э! Да уж. Привет!
Он сделал несколько шагов и стал перед ними.
- Ну что? Вы не ушли?
- Как видите, - сухо сказал Пинетт. Старик ухмыльнулся, вид у него был недобрый.
- Я же вам говорил. Вы не уйдете.
- Может, и так.
Он сплюнул под ноги и вытер усы.
- А боши? Они сегодня придут? Все засмеялись.
- Может, да, а может, нет, - ответил Люберон. - Мы, как и вы, ждем их: приводим себя в порядок, чтобы встретить их достойно.
Старик со странным видом посмотрел на них.
- Вы другое дело, - сказал он. - Вы выживете. Он затянулся и добавил:
- Я эльзасец.
- Знаем, папаша, - вмешался Шварц, - смените пластинку.
Старик покачал головой:
- Странная война. Теперь гибнут гражданские, а солдаты выкарабкиваются.
- Да ладно! Вы же знаете, никто вас не убьет.
- Я же тебе говорю, что я эльзасец.
- Я тоже эльзасец, - сказал Шварц.
- Может, и так, - ответил старик, - только когда я уезжал из Эльзаса, он принадлежал им.
- Они вам не причинят зла, - уговаривал его Шварц. - Они такие же люди, как и мы.
- Как и мы! - внезапно возмутился старик. - Сучий потрох! Ты тоже смог бы отрезать руки у ребенка?
Шварц разразился смехом.
- Он нам рассказывает сказки о прошлой войне, - подмигивая Матье, сказал он.