- С чем же я вернусь в Полторацк? - спросил он растерянно. - Кто мне поверит, что не я скрутил "кошчинцев"? Меня сразу же бросят в тюрьму. Ты подумал об этом, Сейид-оглы?
- Зачем тебе ехать в Полторацк? - спросил басмач. - Поедешь с нами на Уч-кую. А хочешь поедем сразу в Иран? Овец туда угоним, а потом и семью твою переправим. Можешь не беспокоиться - это я тебе говорю, Сейид-оглы.
- Нет! - вскрикнул Аман. - Нет!
- Ну и чего ты ревешь, как осел, если "нет", - обозлился Сейид-оглы. - Можно подумать, мы собственных овец вырвали из рук большевиков. Запомни, Аман, мы отобрали у них твои отары. Ты и твой отец хозяйничаете, а мы только кормимся возле вас.
- В песках мне делать нечего, - повторил Аман.
- Выходит, ты ищешь себе дело у большевиков, раз в пески не хочешь, - размыслил вслух Сейид-оглы. - Но подумал ли ты об этом, как следует? Ты ничем не отмоешься от своего происхождения. Черного козла белым не сделаешь. Можно, конечно, черного козла обсыпать белой мукой - станет белым, но надолго ли? Сейчас ты прячешься за спину Ратха. А если его не будет, тогда за кого спрячешься?
- Дорогой Овезкули-Сейид-оглы, - назвал басмача полным именем Аман. - Я думаю не о своей шкуре, а о своей жене и детях. Жена у меня, сын и две дочери. Дети учатся. Жена нашла подходящее место. Пусть мне будет плохо от большевиков, лишь бы их не трогали. А если я уйду с вами, то их сразу презреют. Жену со службы уволят, а дети в школе глаз не смогут поднять от стыда за собственного отца.
- Раньше ты таким не был, Аман, - сказал басмач. - Раньше ты был нашей душой - лихим наездником-джигитом. Тебе все мои удальцы завидовали. Неужели Советская власть тебя переделала?
- Сейид-оглы, ты ведешь со мной честный разговор, и я тебе тоже отвечу, не покривив душой. Постарел я для песков. Мне уже сорок. Это как раз такой возраст, когда надо думать о спокойной семейной жизни. Советская власть дает мне такую жизнь. Если я ей не наделаю зла, она не побеспокоит меня, даст дожить спокойно до самой старости.
Наступило долгое молчание. Сейид-оглы обдумывал - что сказать на это сыну Каюм-сердара. Ни убивать, ни уводить его силой с собой он не собирался.
- Ну что ж, - ответил с раздражением. - Поезжай домой и скажи им так: Сейид-оглы напал со своими джигитами, овец отобрал и угнал. Отцу за овец отдашь вот это. - Басмач бросил к ногам Амана туго набитый кожаный мешочек. - Тут золото в деньгах и слитках. Я думаю, Каюм-сердар не обидится, но чтобы я был уверен, что полото ты передашь отцу, - оставлю на несколько дней твоих друзей "кошчинцев" при себе. А если ты вздумаешь подшутить надо мной… Если отдашь золото Совнаркому, то этих трех несчастных я убью и заявлю, что сделал это ты, спасая отцовские отары. Тогда тебе трудно будет выкрутиться из их рук: они тебя расстреляют, как самого злобного врага. Ты меня понял, сын Каюм-сердара? Ишачий помет тебе в рот, ты не достоин своего отца, и мне трудно называть тебя его сыном. Ты - сын паршивой овцы, которую обгулял дикий кабан.
- Вах-хов, что ты со мной делаешь, Сейид-оглы? Зачем так? - с тяжелым вздохом пролепетал Аман.
- Я тебя еще раз предупреждаю - не вздумай с нами шутить. Каюм-сердар сразу же мне сообщит - отдал ты ему золото или нет. А себя спасай, как можешь…
Аман отправился в путь. И утром, после того как в Полторацке проревел деповский гудок, въехал в город и вскоре был на своем дворе. Рассчитал точно: брат с женой на службе, все дети в школе. Мать доит козу. Отец один встретил. Улыбнулся, крикнул старухе:
- Мать, Аман вернулся, слава аллаху!
- Пусть зайдет поест с дороги, - отозвалась она.
- Сейчас, не спешите. Всему свое время, - сказал Аман. - Дайте сначала в свой дом заглянуть.
Привязав скакуна, он направился к своей мазанке и увидел на веранде нескольких женщин. Они сидели на полу, держа на коленях книги. Галия тоже была с книгой.
- Эй, женушка, ты чего там?
- Аман, я женщин грамоте обучаю. Я видела, как ты приехал, но не успела тебя встретить! - весело сказала она. - Благополучно ли съездил?
- Да, ханум, кажется, благополучно, - неуверенно отозвался Аман. - Ну, ладно, ты занимайся своими делами - потом поговорим.
Аман торопливо вошел в свою комнату, поискал глазами - во что бы отсыпать золота из мешочка, ничего подходящего не нашел, и отсыпал в кружку. Спрятал кружку в сундук и направился к отцу.
Старик поджидал его на айване. Все это время, пока Аман ставил коня и разговаривал с женой, Каюм-сердар внимательно следил за сыном, опершись на клюку и положив на руки бороду. Следил, словно старый беркут за петляющей лисицей.
- Чего застрял-то? - спросил он, ехидно посмеиваясь, когда сын поднялся на айван.
- А куда спешить, отец! Дело, слава аллаху, сделано.
- Золото где? - сузив глаза, строже спросил отец.
Аман даже вздрогнул от неожиданности: откуда отцу известно о золоте? Неужели он заранее договорился с Сейид-оглы?
- Отец, ты откуда знаешь?
- Давай сюда золото, - властно потребовал Каюм-сердар. - Я все знаю.
- Вот оно, - упавшим голосом произнес Аман. - Затем и шел к тебе, чтобы отдать.
- Почему мешочек не полный? - тотчас спросил Каюм-сердар. - Ночью у меня был человек, от Сейида-оглы, сказал - мешочек полный, под самую завязку. В нем на десять тысяч туманов золота, а ты даешь мне половину. Где остальное?!
- Зачем тебе так много? - заартачился Аман. - Ты совсем старый. В могилу ведь не возьмешь с собой богатство.
- Не твоего ума дело! Принеси, что взял.
- Что ж, принесу. - Аман спрыгнул с айвана и скоро вернулся с небольшой эмалированной кружкой. - На, возьми.
- Ратху ни слова, - строго предупредил Каюм-сердар. - Если он узнает, то и меня, и тебя в Сибирь сошлют. Ты меня слышишь?
- Слышу, будьте вы все прокляты!
Аман с обидой удалился и, войдя в свою комнату, лег на ковер. Лицо прикрыл подушкой. "Сколько же подлостей всяких в мире, - с досадой подумал Аман. - Не пойти ли, да рассказать обо всем, как оно было? Если ничего не скрыть, то все закончится тем, что золото у отца отберут… А я не виноват, что отец до сих пор не развязался с басмачами. Я ехал к чабанам с чистыми намерениями - отдать отцовских овец Советской власти. Вот только жалко - "кошчинцев" басмачи убьют. Да и отца могут посадить…" Аман тяжко вздыхал, не зная, как ему поступить, и пролежал до тех пор, пока не вернулся с работы Ратх. Услышав во дворе его голос, Аман вышел.
- Здравствуй, младшенький. Вот, вернулся я.
- Здравствуй, Аман, с приездом. Все ли прошла благополучно? Сдал овец?
- Нет, Ратх-джан, - упавшим голосом произнес Аман. - Налетел со своими Сейид-оглы: "кошчинцев" они связали, овец угнали на дальние колодцы. Меня Сейид-оглы не тронул. Поезжай, - сказал, - домой и моли аллаха, что родился сыном Каюм-сердара.
- "Кошчинцев", говоришь, связали? Овец угнали? - Ратх начал застегивать пуговицы на рубашке. - Но ты-то не виноват? Ты не способствовал басмачам?
- Что ты, Ратх! О чем ты говоришь!
- Вот что, Аман, давай побыстрее пойдем и заявим, куда следует. Давай, давай - иначе будет поздно. Промедление смерти подобно. Шайку Сейид-оглы еще можно догнать, и овец отбить.
VII
Слушая Амана, председатель ячейки "Кошчи" Артык смотрел сосредоточенно в окно, но по спине, по тому, как она то напрягалась, то вздрагивала, легко угадывалось настроение башлыка. Наконец, он "опустил поводья", дал выход своим натянутым нервам:
- Пропади все на свете, я знал, что именно так и получится! На сходке в Куня-Кала мы вслух говорили об отарах вашего отца, а богачи это наматывали себе на ус, и в первую очередь сам Каюм-сердар! Я не сомневаюсь, что ваш отец предупредил басмачей, чтобы спасли его отары.
Ратх сидел за столом, расстроено смотрел на свои, сжатые кулаки, и постукивал ими по столу.
- Ты, конечно, прав, Артык, - согласился он. - Только мне непонятно: если этому научил басмачей мой отец, то зачем ему понадобилось ждать, пока приедет на урочище Аман с добротрядовцами? Ведь они могли угнать овец подальше, в пески, не дожидаясь Амана.
- Этого и мне не понять. Но чувствую, без Каюм-сердара дело не обошлось.
Аман глуповато, как невинный ребенок, смотрел то на Ратха, то на председателя "Кошчи" и тоже, казалось, бился над решением этой загадки. Но Аман все давно понял: курбаши Сейид-оглы специально дождался Амана, чтобы именно через него передать золото. Другому можно и не доверить, а этот никуда не денется. Да и не только в этом дело. Курбаши просто-напросто затянул Амана в преступное дело, чтобы далеко не уходил сын Каюм-сердара от "святых" исламских дел.
- Ну, что будем делать, товарищ Каюмов? - устало спросил Артык. Решай сам - ты инструктор ЦК, а я всего лишь председатель бедняцкой ячейки. Как скажешь, так и будет. Скажешь - "замнем дело", - замнем. Я ведь тоже виноват: дал в охрану Аману всего трех джигитов. Надо бы весь отряд послать, тогда бы беды не случилось.
- Конечно, Артык! - обрадовался Аман и даже сделал шаг навстречу, к стоящему у окна председателю.
Ратх распрямился, встал из-за стола:
- Спасибо, Артык, но это дело не семейное. Придется начать следствие. Вызови милицию и составь протокол.
- Ратх, да ты что?! - бросился Аман к брату. - Ты в своем уме? Неужели ты считаешь, что я…
- Ничего я не считаю. Я только знаю, что все должно быть по закону, пригласи милицию и поручи дело следователю. Если понадоблюсь следователю я, - пусть позвонит мне. У меня все - я пошел.