На другой день, в девять утра Ратх был в Доме дехканина. Несмотря на ранний час, на дворе жарко. "Кошчинцы" покинули свои душные комнаты - пьют чай на паласах. Тут же огромный самовар, целая батарея чайников и чайчи в белом замусоленном халате, - крутится, как волчок, между тахтами и самоваром.
Вышли из Дома дехканина всем скопом - запрудили оба тротуара. Фаэтонщики едут - смотрят с недоумением, опять что ли праздник? Прохожие сторонятся, останавливаются - смотрят вслед. Никто пока не знает, что это идет молодая гвардия сельского хозяйства. Идут представители союза "Кошчи", съехавшиеся на республиканское совещание.
Ратх Каюмов - впереди, с кожаной папкой. Перешли Октябрьскую, ступили на кривую пыльную улочку асхабадского аула. Дехкане смотрят, высунувшись из дворов. Ребятишки на крыши взобрались: понять не могут - откуда и куда идут эти люди. Но ребятня догадлива. Вот уже кричат сверху:
- Эй, комиссар, куда идешь?! Ишана в тюрьму возьмешь, да?!
"Кошчинцы" не замечают мальчишек. Топают, окутываясь с ног до головы аульной пылью.
Ребятишки тотчас пристроились к идущим. А вот и любопытные дехкане присоединились. Идут рядом с приезжими, расспрашивают: куда и зачем валит толпа. Ребятишки поняли - чего ради гости пожаловали в аул, кричат наперебой по-русски:
- Да здравствует коммуна!
- Смерть капиталистам!
Сбор в старой крепости Куня-Кала. Вон она - на окраине аула. Громадные желтые стены, разрушенные давними войнами и обветшавшие от времени, торчат, напоминая о безвозвратной гибели старого развалившегося мира. Вокруг крепости байские мелеки . Занимают они довольно обширную площадь: тянутся на восток к селению Аннау, и к горам Копетдага. От большого арыка в разные стороны расходятся маленькие арыки, насыщая влагой плодородные участки богачей. Дехканские дворы с черными войлочными юртами лепятся тут же, и выглядят они сиротливо. Хоть и пришла в аул Советская власть, но беднота, как была неимущей, так пока и живет. Не так-то просто вырвать из жадных рук землю и воду. До земельно-водной реформы пытались вырвать у богачей землю, но на каждом клочке этой земли пролилась кровь. Обиженные и оскорбленные сынки баев отправились в пески, объединились в басмаческие отряды. Несколько лет кряду разгуливали по пескам: налетали на бедняцкие кочевья, на аулы.
Поднялись "кошчинцы" по оплывшим, поросшим верблюжьей колючкой буграм, во двор крепости Куня-Кала. Двор огромен и разделен на мелеки. Растет на них джугара, клевер, картофель. Это угодья первой сельской коммуны. Урожай, кроме картошки, давно убран. Зерно ссыпано в сарай. Два стога сухого клевера рядом с сараем. Конюшня тут же. Несколько лошадей, несколько верблюдов, три омача и один железный плуг, присланный из России. Как привезли его, бросили у стены, так он и лежит. Пробовали в него запрячь верблюда, но бедный инер не смог потянуть такую тяжесть. Махнули рукой: ай, пусть лежит, будем омачами пахать.
Председатель коммуны - Артык, молодой, высокий, жилистый парень лёт двадцати восьми. Хмурый на вид. Есть отчего хмуриться. Отца и мать в восемнадцатом убили. Артык до двадцать четвертого ездил в добротряде по Каракумам, мстил басмачам за отца и мать. Многие бандиты заплатили ему кровью, но и сейчас Артык не мог спокойно смотреть на богачей. А они - вот: тоже явились на сход. Старый арчин Каюм-сердар с ними, ишан тоже тут. Артык хмурится: "Ратх Каюмов хоть бы отца спровадил отсюда!" Знает Артык младшего Каюмова, верит ему во всем, но отец у него, все-таки, богач: не место ему здесь.
Артык, пожимая руку Ратху, сказал недовольно:
- Товарищ Каюмов, эти старики-отщепенцы тоже, что ли, записались в коммуну?
- Не сердись, Артык, пусть присутствуют. Они никак не хотят расстаться со своими мелеками, вот инервничают. Все еще надеются на что-то.
- Ратх, если б Каюм-сердар не был твоим отцом, я припомнил бы ему!
- Не горячись, Артык, когда дело касается бедняков, для меня все богачи становятся врагами: отец тоже, - резко ответил Ратх.
- Ладно, товарищ Каюмов, в вас-то я никогда не сомневался. Вы - человек Ленина.
- Шефы-железнодорожники придут? Напомнили им о сходе? - спросил Ратх.
- А как же! Утром сам к ним ездил. В депо был, в кондукторской, в управлении дороги. Будут обязательно.
- Комсомольцев всех оповестил?
- Все здесь. Вон они рассаживаются. Непес поехал за шефами.
- Ладно, Артык, давай показывай гостям свое хозяйство, а я с комсомолом поставлю стол для собрания.
Артык повел "кошчинцев" по крепостному двору, по мелекам, рассказывая - с чего начинали, что сеяли, какой урожай сняли.
Вскоре за крепостной стеной, со стороны железной дороги донеслась музыка духового оркестра. Это шли на сход шефы-железнодорожники. Ребятишки с криком бросились к воротам, и вот целая процессия поднялась на крепостной двор. Музыканты впереди, следом телега с сельскохозяйственным инвентарем. Комсомольцы, в основном русские парни и девчата, с транспарантами над головой: "Да здравствует мировая коммуна!". На какое-то время смешались в общую толпу свои - аульчане, приезжие "кошчинцы" и железнодорожники-шефы.
- Товарышы, прошу соблюдать порядки! - прокричал представитель управления Среднеазиатской железной дороги, лысый азербайджанец, в белом кителе: - Кто тут старший?
- Я старший, - сказал Ратх. - Сейчас начнем. Пусть ваши люди рассаживаются.
- Если не ошибаюсь, вы - инструктор ЦК? Хорошо бы, товарыш инструктор, начать собрание с "Интернационала".
- Так и начнем. Прошу вас тоже за стол президиума. Речь скажете?
- А как же, дорогой! Все-таки, мы шефы!
В президиум, к столу, накрытому красной сатиновой скатертью, подошли человек десять. Сесть не на что. Собрание начали стоя. Дехкане - напротив, в первых рядах, уселись прямо на земле. Представители рабочего класса - железнодорожники - тут же. Аульные богачи, баи, ишаны, муллы и прочие тунеядцы - в сторонке. Стоят, словно вызов сделали: кто - кого. В центре у нихКаюм-сердар.А у стола, в центре президиума, сын его младший - Ратх. Дехкане, да и богачи переговариваются: вот ведь как распорядилось время, - сын на одной стороне, отец на другой. Богачи шепчутся с насмешкой: "Постыдился бы идти против родного отца, болшабик!" Дехкане переговариваются, глядя с презрением на Каюм-сердара: "Хоть бы постыдился родного сына. Позорит его при всем народе!"
- Итак, дорогие земляки и представители рабочего класса, разрешите собрание считать открытым, - объявил Ратх.
Тотчас азербайджанец в белом махнул рукой, и оркестр заиграл "Интернационал". Комсомольцы, услышав гимн, встали и замерли. Дехкане тоже поднялись, не понимая, зачем слушать музыку стоя. Богачи в сторонке зашевелились, начали посмеиваться. Кто-то из них не очень уверенно прокричал:
- Эй, Артык-кошчи, зачем нам капырская музыка?! Никто на крикуна не обратил внимания, и он смущенно смолк и спрятался за плечами Каюм-сердара. Как только оркестранты опустили трубы, Артык сказал, бросив угрожающий взгляд на аульных богачей:
- Это вам - не прошлый раз. В тот раз мы не смогли вам скрутить руки, а теперь - большая земельно-водная реформа!
Дехкане, вновь усаживаясь на земле перед столом, одобрительно загудели. Каждый вспомнил недавнее. Три года назад впервые они избрали комитет бедноты, выбрали председателя и пошли делить воду арыка. Отвели ее от байских мелеков, пустили в сторону бедняцких кибиток, сказали: "Каждый может пользоваться водой пять часов". Дехкане обрадовались, почувствовали собственную силу, да беда в том, что поливать нечего - земли своей ни у кого нет. Позлорадствовали, посмеялись над богачами и вновь им отдали воду. Об этом случае и напомнил сейчас Артык. И едва он это сказал, как из толпы богачей вновь донесся голос:
- Артык-хозяин, раньше земли у дехкан не было. Теперь разве есть?
Тотчас крикуна узнали: сельский джарчи, верный слуга богачей. Когда-то он ходил по аулу, разносил вести - кто женится, кто сыну обрезание делает, у кого сын родился. За его ослиную глотку кормили его неплохо: с каждого дастархана кусок мяса и лепешку имел.
Артык засмеялся со злостью:
- Эй, джарчи, раньше ты перед каждым тоем кричал. А теперь, по подсказке баев, орешь перед каждым собранием! Тебе, джарчи, тоже полгектара земли на этот раз выделили: возьмешь у Топчи-бая!
Дехкане засмеялись, а богачи насторожились. Топчи-бай завертелся на месте, посмотрел на Каюм-сердара, на святого ишана, ища поддержки. Джарчи тоже не понял, почему он должен взять полгектара у Топчи-бая и, подумав, что Артык смеется, вновь прокричал:
- Артыж-болшабик, зачем смеешься надо мной?
- Не смеюсь, джарчи, - успокоил его Артык и посмотрел на сидящих дехкан: - Дорогие бедняки! Дорогие безземельные и безлошадные братья! Комиссия по реформе, вот землемер, вот наш кузнец, вот я тоже с ними, составили списки безземельных дехкан. С сегодняшнего дня они будут пользоваться байской землей.
Гул удовлетворения прокатился по рядам. А толпа богачей застыла в ожидании: что еще там придумала Советская власть?!
Артык подал лист бумаги одному из комсомольцев и велел читать. Парень, в городской европейской одежде - он учился три года у муллы, а затем в гимназии, за что был прозвав "гимназист", начал:
- Комиссия решила лишить земли следующих баев и отдать их земли беднякам. Майлы-бай - первый. Он отдает свою землю… - И "гимназист" зачитал десять бедняцких фамилий.
- Артык-джан! - взмолился один из дехкан, едва "гимназист" назвал его фамилию. - Не надо мне байской земли! Пусть Майлы-бай подавится своей землей. В прошлый раз я на пять часов воду взял - теперь не знаю, как с ним расплатиться. Все время напоминает: "Ты у меня в долгу".