XX
Лилия Аркадьевна жила в том же особняке, на Гоголя, с дочерью - девятилетней Шурочкой и состарившейся матерью. Сам инженер Шнайдер еще до войны умер - о нем в доме вспоминали редко. Больше говорили о Чепурном, называя его всяк по своему. Дочь называла "папкой", жена - Васылем, а теща всегда и неизменно, стоило о нем заговорить, произносила три слова - "мой милый зять". Раз в полмесяца Чепурной присылал очередное письмо. Сначала писал из мест, где формировалась Южная дивизия, затем два письма с дороги, когда ехал на фронт. В июне сообщил, что дивизия заняла позиции во втором эшелоне. Последнее письмо от него было в июле, а потом он надолго замолчал. Лилия Аркадьевна нервы собрала в комок, все время думала о самом жутком - возможной смерти мужа: ведь на войне никто не застрахован, тем более, что на Курском направлении идут такие жестокие бои. В сводках Совинформбюро сообщалось, что немцы в районе Понырей продвинулись на десять-двенадцать километров, а на Белгородском направлении - на тридцать пять. Прут "тиграми", "пантерами", "фердинандами". Теряют каждый день сотни машин и тысячи людей, но прут. У Лилии Аркадьевны заходилось сердце при мысли о гибели мужа. Разгоряченное воображение рисовало перед ней самую страшную картину: Чепурной ранен, стонет, истекает кровью, и никого рядом нет. Лилия Аркадьевна по ночам долго не могла уснуть - ворочалась, вздыхала. Мать, Вера Сергеевна, успокаивала ее: "Спи, спи не переживай - ничего плохого не будет. Не такой он, чтобы сразу поддаться смерти". Лилия Аркадьевна взбодрилась, когда на всю страну и на всех улицах Ашхабада прозвучал Приказ Верховного Главнокомандующего о разгроме фашистских войск под Курском и салюте в ознаменование взятия Орла и Белгорода. Но отгремели торжества, и фронт продвинулся к Харькову и Донбассу, а писем от мужа все не было. Снова начали жечь сомнения. Вечером, а иногда и поздно ночью, Шнайдер возвращалась домой, открывала дверь и чувствовала, как отвратительно неприятно замирает сердце. Мать, понимая ее состояние, спешила улыбнуться, и Лилия Аркадьевна облегченно вздыхала. И вот наконец-то долгожданное письмо. Мать ей позвонила тотчас, как только почтальон вручил конверт с почерком Чепурного. Лилия Аркадьевна, оставив службу, прибежала домой и застала мать странно растерянной.
- Мама, что с тобой? Что случилось? Что с Васылем? - содрогаясь от страха, выпалила Лиля.
- Жив он… жив, - печально проговорила Вера Сергеевна… - Другого убили… Иргизова…
- Как? - не поняла Лилия Аркадьевна. - Убили Иргизова?
И села на кровать. Сжалось у нее сердце, сделалось маленьким, как детский мячик. А потом, словно кто-то стал его надувать горячим воздухом. Сердцу все труднее становилось в груди - не хватало места. Лилия Аркадьевна схватилась обеими руками за грудь, за горло и заплакала. Долгое душевное напряжение и острая жалость к Иргизову разрядились обильными слезами. Лилия Аркадьевна на какое-то время забыла о письме. Оно лежало рядом на подушке и казалось совершенно ненужным, ибо все уже было сказано матерью. Что там было еще в письме? - это пока совершенно не интересовало Лилию Аркадьевну. Она плакала и не замечала, с каким страхом и отчаянием смотрит с другой кровати на нее дочь Шурочка. Девочка, не понимая - почему плачет мать, выговорила дрожащим голосом:
- Мама, но живой же папка, чего ты так плачешь! Бабушка сказала, что он живой!
Искреннее недоумение дочери привело Лилию Аркадьевну в себя.
- Жив, - сказала она. - Папка твой жив, не бойся за него. Это я просто так - давно не плакала.
Девочка села с ней рядом и положила тощую маленькую руку на плечо матери.
- Он же скоро приедет? - спросила Шура.
- Конечно, маленькая… Он скоро приедет…
Вера Сергеевна, понимавшая свою дочь, может быть, даже больше, чем Лиля понимает самою себя, сказала тихо:
- Не надо, Лиля - это судьба. Ты не смогла бы ничего изменить в его судьбе, если б даже он был твоим. Я всегда видела, что ты носишь в своем сердце двух, но что поделаешь - таковы женщины.
Лилия Аркадьевна не возразила матери и даже не задумалась над смыслом сказанного. С минуту она еще просидела молча, собирая силы, чтобы взять с подушки письмо и прочесть его. Развернув убористо исписанный химическим карандашом листок, принялась читать. Мельком пробежала первые строки и словно споткнулась на строке в самой середине письма:
"Милая Лиля, погиб Иргизов… Погиб смертью настоящего героя… Мы были с ним почти рядом, но я не знал об этом. Полк, в котором служил Иргизов, пополнил нашу дивизию где-то в начале июля. Если б я знал, что в ней Иргизов, то конечно бы разыскал его. Но я не знал, а случайной встречи не произошло, ибо дивизия - это тысячи человек. Уже после того, как мы отбросили фашистов, я неожиданно в штабе дивизии повстречал Морозова… Да, да, не удивляйся - Сергея Кузьмича. Он рассказал мне о том, как артиллеристы, где со своим радистом был и Иргизов, уничтожили шестнадцать "тигров" и около ста немецких автоматчиков. Уничтожили, но ни одного не пропустили. Я был на месте разыгравшейся геройской трагедии. Это небольшая березовая роща, а за ней шоссейная дорога… Их похоронили в братской могиле. Командир дивизии всех представил к награде посмертно. Живым вышел из боя лишь один - сержант Супрунов. Официально о геройской смерти героев сообщено родным, так что жена, сестра и сын Иргизова, наверное, уже знают об его участи. Но ты сходи к ним, Лиля, взбодри их, чтобы, поплакав, не сгибали головы, а гордились Иргизовым. Это был настоящий человек - человек широкой души и большой отваги…"
Несколько дней Лилия Аркадьевна находилась во власти памяти. Она ложилась спать и просыпалась с образом Иргизова. Молодой, синеглазый командир с вопрошающей улыбкой смотрел ей в глаза, и, казалось, спрашивал: "Так кто же из нас виноват?" Как давно все это было - и ухаживания Иргизова, и размолвка с ним, но Лилии Аркадьевне казалось - это случилось вчера.
Лилия Аркадьевна позвонила в госпиталь дней через десять. Зины на дежурстве не оказалось - трубку подняла дежурная медсестра. Шнайдер сначала сказала "очень жаль, что ее нет", и тут же решила спросить: все ли в порядке, в семье Зины Иргизовой. "Да ну, какой там порядок! - с сожалением воскликнула дежурная. - У них же траур!" Лилия Аркадьевна не стала ни о чем расспрашивать, лишь предупредила, чтобы сообщили Зинаиде Иргизовой, что ей звонила Шнайдер.
После этого дня прошло еще недели две. Утопая в служебных делах и заботах по дому - начался учебный год, дочь пошла в третий класс, она постепенно стала забывать об Иргизове. Помнила о нем, но переживала уже не столь остро. Тревоги о муже опять стали заполнять ее сердце. Снова что-то долго не было писем от него. И вот в такой тоскливый для Лилии Шнайдер день пришла к ней Зина Иргизова. Переступив порог и прикрыв дверь, Зина всхлипнула, припала к плечу Лилии Аркадьевны и заплакала:
- Жалость-то какая… Сереженька сиротой остался… Некому теперь его приласкать… Только я одна у него…
- Ну, ты не плачь, не плачь, Зинуля. - Шнайдер гладила по голове Зину и, успокаивая ее, про себя недоумевала: "Почему же она Нину Михайловну так не любит? Ведь, все-таки, она мать Сережи!"
- В школу все пошли, а Сережки нет. Сбежал из дому - где-то на кирпичном заводе прячется со шпаной. Я ходила - искала его по всем печам - не нашла, - продолжала, всхлипывая, Зина.
- А мать его где? - Лилия Аркадьевна повысила голос. - Почему ты, да ты? Что ж, разве Нина Михайловна ему - не мать?
Зина вздрогнула, недоуменно посмотрела на Лилию Аркадьевну, спросила, пожав плечами:
- Как… Разве вы не знаете, что… Нина тоже погибла?
Лилия Аркадьевна растерялась - побледнела. Зина произнесла тише:
- Погибла она! Тоже там - на фронте… Ездила куда-то под Ленинград, на Северо-Западный фронт. Машина взорвалась на мине… Нина сидела в кабине с шофером - вот оба и погибли. А остальные - ничего.
- Горе ты мое! - Лилия Аркадьевна взялась за голову. - Да что же это такое… Это прямо злой рок… Когда это случилось?
- В июне еще, а узнали в прошлом месяце. Я думала - вы знаете, поэтому и позвонили мне в госпиталь, - сказала, вытирая лицо, Зина.
- Я знала об Иргизове… Письмо Чепурной прислал - сообщил о гибели твоего брата. Но, оказывается, и жена его тоже погибла. Действительно, как же теперь быть Сереже? Ему уже четырнадцатый год. Он совсем уже большой.
- Школу Сережка бросил, - с болью выговорила Зина. - В восьмой не пошел, со шпаной связался. Говорят, видели его на кирпичном заводе - там все огольцы собираются.
- Ну, успокойся, успокойся. Садись, вместе подумаем - что делать. - Лилия Аркадьевна усадила Зину в кресло.
- Я бы отыскала его, но у меня же совсем времени нет. Я - то в госпитале, то на фабрике в медпункте. А теперь и дома - все хозяйство на мне. Свекровь болеет, третий месяц не встает. Чары-ага к Сердару уехал в Куйбышев. В госпитале он… Целая история… - Зина неловко улыбнулась - Как-то не так все получилось. Поехал Чары-ага самолет вручать на военный завод, а приехал в госпиталь. Оказывается, Сердар схватился с двумя "мессершмиттами" - одного сбил, а второй поджег его. Три дня назад телеграмму от Чары-аги и Сердара получили: "Не беспокойтесь, через месяц приедем". Странная телеграмма… То ли Сердар прибудет в отпуск, после ранения, то ли - насовсем.
Зина замолчала, думая о муже и о встрече с ним, и Лилия Аркадьевна вернулась к прежнему разговору.
- Знаешь, Иргизочка, что мы сделаем? Ты положись целиком на меня. Я обещаю тебе отыскать Сережу и помочь ему вновь вершиться в школу. Ты иди и работай, я позвоню тебе…