- Тома, тебе было всего семнадцать, когда ты меня просвещала в смысле революционной борьбы партии и ее фракций. Мы с тобой немножко одомашнились, а молодые люди только начинают жить, - сказал Ратх.
Иргизов решил, что Лилия Аркадьевна и Ратх умничают, и вышел на веранду, покурить. Прикурив и затянувшись дымком, он облокотился на перила и увидел во дворе паренька лет пятнадцати.
- Ты, вероятно, сын Ратха Каюмова?
- Угу… Мы из Москвы сюда приехали.
- Как тебя зовут?
- Юркой вообще-то.
- А в частности?
- Кто как, - улыбнулся Юрка. - Мать и отец зовут Юрок, дед - Юврук, а по метрикам Юрий Ратхович.
- Молодец, за словом в карман не лезешь. Дед почему на русских обижен? Мать твоя звала его к себе за стол, а он отказался.
- На русских он не обижен, - возразил Юрка и пояснил: - Если хотите знать, до революции все его главные друзья были русские. Генералы да полковники разные. Он все время с ними заодно был. А теперь, когда мы победили, вот он и злится на всех бедняков. Он их босяками называет.
- Значит и отца твоего не признает?
- Признает, но все время сердится. Все время другого своего сына, дядьку моего хвалит. Дядя Аман и сейчас у него… Там много у дедушки людей собралось.
- Силен старик, - заметил Иргизов. - А бабушка есть?
- Есть. Она добрая. Ей все равно - царский строй или советский, лишь бы хлеб был.
- Учишься?
- Угу… В седьмом.
- Ну, идем за стол, а то без тебя там скучают.
- Я потом, - отказался Юра, но гость уже потянул его в комнату.
- Вот он - явился, не запылился! - воскликнула Тамара Яновна. - Садись, поешь плова - не каждый день праздник.
- Он у вас между двух огней, - сказал Иргизов. - И родителей жалко, и деда. Занял, так сказать, нейтралитет, чтобы никого не обижать.
- Дед наш сам кого хочешь обидит. Пока я на службе в Наркомздраве, он тут распоряжается внуком, как хочет. В своего вестового превратил. Гоняет - то к ишану, то еще к кому-то.
Странно складывалась у Тамары Яновны жизнь на этом старом подворье. Все тут было не так, как в Москве. Там она была полновластной хозяйкой в доме. Здесь, едва приехали, сын оказался в руках Каюм-сердара, да и сама она то и дело попадала по его прихоти в самые неловкие положения. Сначала старик понять не мог, как можно позволять женщине уходить из дому чуть свет и возвращаться ночью. Но постепенно узнал, что невестка разъезжает по всему городу и даже по окрестным аулам, людей лечит, и удивляться перестал. Зато ей самой теперь приходилось даваться диву. Однажды к Каюм-сердару пришел старик-туркмен, поклонился, как встарь, и подал баранью ляжку, завернутую в мешковину. Каюм-сердар сухо напомнил: "Я давно не арчин. Зачем мясо принес? Разве я могу чем-то помочь тебе?" - "Помог уже, - заулыбался гость. - Думали, внучка помрет: совсем плохая была. Потом твоя невестка пришла, вылечила". Теперь такие гостинцы приносил и чуть ли не ежедневно.
Тамара полушутя-полусерьезно рассказывала о причудах Каюм-сердара, когда в комнату бесцеремонно и шумно вошла Галия-ханум:
- О, да здесь, оказывается, пир горой идет! А меня наш почтеннейший отец послал за мужчинами. Говорит, позови Ратха и его приятеля.
- Только мужчин просит? - улыбнулась Тамара Яновна.
- Если он пригласит к себе женщин - людям небо на голову упадет! - беззлобно упрекнула свекра Галия. - Это такой феодал, каких свет не видывал. Простите, я даже не поздоровалась ни с кем. - Галия, поочередно подавая руку, защебетала: - Вас, Иргизов, я уже знаю - однажды на ипподроме видела. А вас, милочка, вижу впервые. Меня зовут Галия.
- А меня Лилия Шнайдер.
Ратх тотчас добавил:
- Между прочим, дорогая Галия-ханум, ваша новая знакомая работает в Наркомпросе. Вы, если не изменяет мне память, завидовали нынешним учителям и бранили Амана за то, что он вам не позволяет работать. Я думаю, Лилия Шнайдер могла бы помочь вам устроиться учительницей в школу.
- С большим удовольствием выполню вашу просьбу! - Лилия Аркадьевна посмотрела в глаза импозантной ханум. - Вы что окончили, какое заведение?
- Ах, что вы, Лилечка! - всплеснула руками Галия. - Я окончила пансион в Петербурге, но это было так давно. Кому теперь нужны мои знания! Тем более, что и жизнь начинается по-новому. Всеобуч, ликбезы. Мне это непонятно.
Ратх, видя, что Галию, в общем-то, можно уговорить, подсел к ней поближе.
- Галия, добрейшая душа, вы меня знаете - и я ни разу в жизни не солгал вам. Кроме хорошего вы от меня ничего не видели, верно ведь?
- Верно, деверек, не отрицаю.
- Так вот поверьте мне, ханум. В настоящий момент учитель - самое нужное, самое дорогое лицо во всем обществе. Вы знаете, что сказал Михаил Иваныч Калинин об учителях! О, Галия, я сам слышал его слова. Я сопровождал его в поездке по Туркмении. Мы были в Иолотани, он встретился с одним сельским учителем, выслушал его внимательно и сказал нам: "Мне кажется, учителей, проработавших определенное число лет в отдаленных местах Средней Азии, Сибири и Далеком Севере, надо бы вознаграждать орденом трудового Красного Знамени, как за особое геройство и самопожертвование".
- Неужели, Ратх, такое отношение к учителям? - глаза у Галии заискрились.
- Галия-ханум, вы могли бы обучать женщин грамоте прямо здесь, у вас во дворе. Если согласитесь, я помогу вам собрать женщин нашего аула, - предложила Шнайдер.
Иргизов, следивший с любопытством за беседой, подморгнул озорно Лилии Аркадьевне, затем перевел взгляд на Галию:
- Ханум, эта женщина говорит только правду - верьте мне. Она ведет у нас политэкономию в Доме Красной Армии, и мы все, командиры и красноармейцы, уже знаем прибавочную стоимость наизусть.
- Не очень мудро, Иргизов, - сухо заметила Лилия Аркадьевна.
- Ох, что же я! - спохватилась Галия. - Я же пришла за мужчинами. Ратх, дорогой, и ты тоже, Иргизов, оторвитесь на минуту. Каюм-сердар что-то хочет вам сказать и ждет вас. Я пойду туда - надо подать чай. - И она удалилась так же шумно, как и вошла.
Ратх посмотрел на Иргизова, пожал плечами:
- Отказываться неудобно. Давай заглянем, послушаем, что им от нас надо. Доброго, конечно, ничего не жди. Сейчас они как разворошенное осиное гнездо.
IV
В комнате Каюм-сердара тесно. На ковре человек восемь: шестеро в папахах и халатах, двое в европейских костюмах. Сам старик в центре внимания. Сидит на красном месте, потчует гостей едой, подливает в пиалы чай. Увидев младшего сына с гостем, привстал, широко улыбнулся:
- Ну, вот и Ратх. Очень хорошо, что пришел, а то люди уже хотели уйти. Садись сюда. Проходите и вы, уважаемый, - пригласил он Иргизова.
Ратх, поглядывая на гостей, узнал в одном посланца Джунаид-хана: недавно он выступал на съезде Советов, ему дали слово. Кажется, его имя Сейид-оглы. Он просил прощения, клялся во всех грехах, совершенных против народа, и просил, чтобы заблудшим душой и умом людям дали место в новом государстве туркмен. Съезд Советов простил басмачам: что ж, коли одумались, пусть займутся мирным трудом. Но что же еще надо этому курбаши?
- Выслушай нас, Ратх, - обратился Каюм-сердар. - Люди очень внимательно следили за вашими собраниями, но не все поняли. Вот уважаемый гость Сейид-оглы хотел бы…
- Я слушаю вас, уважаемый, - сухо сказал Ратх, посмотрев на рябого курбаши с одним глазом.
- Два вопроса у нас, - произнес тот с чванливым достоинством, отпивая из пиалы чай. - Первый вопрос будет таким: являются ли прощенные полноправными людьми?
- Безусловно, уважаемый гость. А почему вы сомневаетесь? - мгновенно отозвался Ратх.
- Но если мы полноправные, то почему ни Джунаид-хана, ни меня, ни других из наших не выбрали в правительство?
Ратх даже удивленно хмыкнул от столь циничного вопроса, а Иргизов откровенно засмеялся.
- В правительство избраны самые достойные и умные люди, - терпеливо пояснил Ратх.
- Да, - раздумчиво процедил Сейид-оглы. - Выходит - они умнее нас, а мы глупее их. Нет, это неправильно. Вы должны нам дать несколько мест в правительстве, иначе Джунаид не сможет жить мирно. Он обид не прощает, а за унижение наказывает. Передайте наши слова, уважаемый, Атабаеву, Айтакову и Сахатмурадову - пусть они подумают, пока еще не поздно.
- Ладно, передам, - согласился Ратх, кривя от ненависти к басмачу губы.
Иргизов, внимательно следивший за басмаческим курбаши, спросил:
- Приятель, но вы же еще месяц назад занимались грабежом и убийствами. Вы убивали неповинных дехкан. Неужели они станут вам подчиняться?
- Мы получили прощение, - уточнил Сейид-оглы. - Съезд нас простил, значит - все дехкане простили. Теперь у меня другой вопрос. - Он вновь уставился на Ратха: - Что такое репорм и зачем репорм?
- Реформа, вы хотите сказать? Да, мы продолжаем земельно-водную реформу. Смысл ее в том, чтобы наделить землей и водой всех бедняков.
- Как же вы это сделаете? - ухмыльнулся курбаши. - Разве появилась дополнительная земля и вода?
- Мы сделаем это очень просто и по совести, - пояснил Ратх. - Мы урежем землю и воду у богатых и отдадим беднякам. Мы оставим каждому, кто будет трудиться, по полгектара земли и по тридцать пять голов овец. Этого вполне достаточно.
Сейид-оглы усмехнулся:
- Уважаемый, вы говорите, что Советы достойнее и умнее нас, но сами вы ведете себя неразумно. У вашего отца, почтенного Каюм-сердара, - курбаши с улыбкой посмотрел на старика, - в песках пасутся две отары: каждая по тысяче голов. Мы, его преданные слуги, охраняем овец от волков. Если понадобится, мы защитим его овец и от большевиков. Но я думаю, вы - сын Каюм-сердара, богатого и знатного аксакала, не посмеете поднять руку на отца.