- Кто тебя избил?! Кто связал?! - растерянно спрашивал Ратх, освобождая отца от опутавшего его руки и ноги кушака.
В другой комнате женщины ахали и восклицали над Нартач-ханум.
- Они меня хотели задушить, - плача, жаловалась старушка. - Они требовали у меня какое-то золото. Тамара-ханум, Галия-ханум, откуда у нас золото? У нас, бедных, ничего нет.
Каюм-сердар неторопливо, с каким-то несвойственным ему видом, мстительно выговаривая проклятия, обмыл под рукомойником бороду, утерся и попросил Ратха, чтобы помог ему слезть с крыльца.
Опираясь о плечо сына, он тяжело спустился во двор, остановился и показал в угол:
- Ратх, под нашим старым ландо, под колесом, я закопал золото. Возьми лопату и откопай его… Отдай золото Совнаркому - пускай пойдет на пользу беднякам.
Ратх удивленно посмотрел в угол двора. Каюм-сердар, видя его нерешительность, подсказал:
- Там спрятано золото, которое мне отдал Сейид-оглы за отары. Сегодня ночью он прислал своих людей, чтобы взять золото назад.
Ратх подумал и, отыскав глазами Тамару, решительно сказал:
- Иди вызови милицию.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Минуло восемь лет.
В самый разгар азиатской жары вернулся в Ашхабад, с женой и сыном, Иргизов. Вышел из вагона с двумя чемоданами - высокий, возмужавший, в просторном парусиновом костюме и соломенной шляпе. Нина, в белом шелковом платье, модно причесана, осторожно, чтобы не помяться, вывела, держа под мышки, на перрон Сережку. Малыш был в матроске и туфельках с застежками.
- Ой, какая образцовая семейка! - восхищенно воскликнула Зина, целуясь поочередно с каждым. - Выглядите - шик, не то что мы, ашхабадские!
Зина взяла за руку племянника и повела через перрон, на привокзальную площадь, где на солнцепеке жарилась целая вереница фаэтонов, а кучера стояли у арыка, под деревьями, жадно высматривая пассажиров.
- Ну, как ты тут? - Иргизов догнал сестру. - Скучала, наверно? Или - наоборот… Приехали - стесним тебя, не рада будешь.
- Да хватит тебе, - обиделась Зина. - Ждала его с ласковыми словами, а он о какой-то тесноте.
Иргизов не стал пока ее ни о чем расспрашивать. Сунул в багажник фаэтона оба чемодана, усадил на заднее сиденье женщин, Сережку взял к себе на колени, и поехали по Октябрьской, обрамленной с обеих сторон зелеными кронами карагачей. Под колесами коляски и копытами коней загремела мостовая. Далеко, в самом конце тенистого коридора улицы, открылся вид на Копетдаг.
А вот и родная Артиллерийская. Все тут по-прежнему. Дом, правда, побелили и окна покрасили. А в коридорах запах керосина, как и раньше. В комнатах у Зины темно - окна занавешены. Слышно как в темноте жужжит муха. Зина торопливо открыла окна, двери.
Иргизов с Ниной прошли в свою комнату. Тут - никаких перемен. Та же кровать, шкаф, этажерка. Только книги на этажерке другие - медицинские, по акушерству и гинекологии. Зина улыбнулась, видя с какой серьезностью брат читает названия учебников, отстранила его от этажерки.
- Ладно, поставишь свои, археологические… А сейчас что же, отдыхать, наверно, с дороги будете?
- Да, ну, какой еще отдых, - возразилаНина и, отщелкнув замки чемодана, начала вынимать вещи. - Надо перестраиваться на новый лад. Откровенно говоря, мне больше здесь нравится. Хоть и мала квартирка, но своя, а там мы целых восемь лет жили в роли постояльцев. Перебирались от одних хозяев к другим. Ты думаешь, я прихоти ради, после родов уехала с малышом в Саратов, к маме? Останься в Ташкенте, я ни за что бы не выходила малыша. Болел все время. Потом уж, когда подрос, вернулась. Да и Ваня выхлопотал для Сережки место в детском садике. Зинуля, а ты не смогла бы помочь нам в устройстве Сережи в детский сад?
- Надо подумать… По-моему, можно, - не очень уверенно пообещала Зина. - Поговорю с директором.
- Чары-ага, друг мой закадычный, как живет? - поинтересовался Иргизов. - Писал я ему на первых порах, да ни одного ответа. Потом уж только вспомнил, что у Чары - никакого образования.
- Как так?! - удивилась Зина. - А как же он заготовителем работает? Что-то ты путаешь.
- Ничего не путаю. Смекалка у него хозяйская… Сердар еще не вернулся из Вольска?
- Вернулся. - Зина вздрогнула и заметно смутилась. - Летчик он. Как увидимся, все время спрашивает о тебе.
- А Каюмовы?
- Тамара Яновна - в Наркомздраве. Муж ее, по-прежнему, в Осоавиахиме, а сын заканчивает нефтяной институт в Москве. Прошлым летом видела его - приезжал в Нефте-Даг, на практику, ну и в Ашхабад, к своим заглянул. Видный такой стал. Без пяти минут инженер. А старики - оба умерли. Давно уже, года три назад. Новостей, как видишь, накопилось много, пока вас не было. Между прочим, Лилия Аркадьевна замуж вышла. - Зина неловко улыбнулась.
Иргизов вздрогнул, почувствовал, как трепыхнулось в груди сердце. Почему-то жаль стало первую свою возлюбленную. И Нина тотчас вышла в переднюю.
- И за кого же она вышла замуж? - спросил с интересом.
- За одного военного… за Чепурного. Дочка у них недавно родилась. А сама она учится заочно, на юридическом, в Баку.
- Перемен, действительно, много, - заметил Иргизов. Расхотелось ему расспрашивать о других знакомых. Неожиданная новость о замужестве Лилии Шнайдер сразу расставила все точки над "и", все встало на свое место. Теперь уже не было смысла - ни жалеть Лилию Аркадьевну, ни тяготиться своим безжалостным поступком по отношению к ней. До сегодняшнего дня Иргизав осуждал себя за то, что так решительно, словно саблей взмахнул, отказался от Лилии Шнайдер, хотя и понимал: сам он тут ни при чем - так распорядились его горячие чувства, мгновенно переросшие в любовь к актрисе Нине Ручьевой. И сейчас он был привязан к Нине, как влюбленный мальчишка, и никогда бы не поступился ничем в ущерб своей привязанности, но черт возьми, почему-то досадовало сердце за такой, как ему теперь казалось, нелепый исход: Лилия Шнайдер вышла замуж за Чепурного. Он, Иргизов, никогда не сомневался в том, что Лилия Аркадьевна смотрит на Чепурного как на хорошего товарища; что между ними никогда не возникнет взаимных чувств любви и тем более супружеской связи. И вдруг Чепурной стал ее мужем! Может быть Иргизов просто ошибался в ней? Может быть, она была неискренна с ним?
- Иргизов, тебя кажется тронуло известие о замужестве Лилии Аркадьевны? - улыбаясь, небезразличным тоном спросила Нина. - Вот уж не думала, что ты ее помнишь до сих пор.
- Да что ты, - отмахнулся он и отошел к окну. - Просто вспомнилось прошлое.
- Может зайдем к ней - поздравим с законным браком и рождением малышки? Я - не ревнива, - предложила она.
- Ни к чему, Михаловна, ни к чему. - Он обнял ее за плечи. - Не надо упрощать столь житейские перипетии. Всякое упрощение ведет к пошлости.
- В простоте гениальность, - не согласилась она.
- И пошлость тоже от простоты… От упрощенной простоты, - уточнил он, подумав.
- Знаешь что, приятель, - обиделась Нина. - Давай не будем умничать. Все надо принимать как должное, как от судьбы идущее. И если уж хочешь совсем начистоту, то скажу тебе так: ты боишься встречи с Лилией Шнайдер, потому что все еще неравнодушен к ней.
- Чепуха, Михаловна, чепуха! - захохотал Иргизов. - Ничего подобного я не испытываю. А что касается тебя - ты, оказывается, ревнива.
Подшучивая друг над другом и препираясь, они обнялись посреди комнаты, замолкнув в поцелуе. Зина оторопела:
- Вот дают! Сережку хоть бы постеснялись!
Нина счастливо засмеялась и, вырвавшись из рук мужа, склонилась над сыном.
Вечером Иргизов отправился к Каюмовым. Дома оказались только женщины - Тамара Яновна и Галия. Ратх - в командировке, Аман - на конезаводе, придет позже. Гостю пришлось добрых два часа просидеть на тахте за чаем и ужином, переговорить обо всем на свете. Он рассказал все, что мог рассказать о Ташкенте, о себе и Нине. Пообещал в следующий раз привести с собой Сережку.
Галия-ханум, которой Иргизов привез письмо от Акмурада туг же на тахте прочитав его, то и дело отвлекалась от общей беседы и задавала пытливые вопросы:
- Так, выходит, Акмурад живет все же в военном училище, а не у нее?
- Акмурад живет, как и все курсанты военного училища, в казарме… А к ней он ходит по увольнительной, - пояснил Иргизов.