- А ты как думал! - проговорил Чары-ага. - Но Иван, дорогой мой друг, не таким оказался. Встал он и пошел в аул за одеждой. Пошел через кладбище. Как раз утро было. Люди только проснулись, из кибиток вышли. И вдруг - человек, весь в белом, с кладбища идет. Сын мой, Сердар, кричит: "Отец, отец, скорей убегай, мертвец из могилы встал - посмотри!" Я выскочил из кибитки, чтобы посмотреть, а народ уже к Амударье бежит, только пятки сверкают. Испугались все. Женщины кричат, дети плачут… Собаки только молодцы - эти не испугались: бросились на "мертвеца" и загнали его в колодец. Сын мне кричит: "Отец, он в колодец прыгнул, я сам видел!"
- Слушай, Чары, прекрати ты ради бога! - взмолился Иргизов.
- Ладно, сейчас, Ваня, ты не обижайся. Мои собаки кого угодно могут загнать в колодец. Но главное дело во мне. Мы с сыном бросились к колодцу и вытащили "мертвеца"… Остальное сам расскажи.
Иргизов облегченно вздохнул.
- Ядовит ты, Чары-ага. Ты же совершенно беспомощным человеком меня представляешь. Что могут подумать братаны! Ведь они могут подумать, что не командовал я взводом и не записал в свой отряд твоих джигитов-аульчан. Они могут подумать, что и ты не был моим заместителем, пока с басмачами бились!
- Ну-ну, ты зубы нам не заговаривай, - лукаво заметил Чары-ага. - Ты давай к делу. Ты расскажи, как "воскресал", товарищ командир.
Ратх и Аман продолжали смеяться, глядя, как добросердечно подшучивают друг над другом старые приятели. И Иргизов, напустив на себя наивную кротость, сказал:
- Последнее, что я запомнил, это была псиная морда с громадными клыками. Потом упал в колодец, как в преисподнюю, и потерял сознание. Очнулся, открыл глаза - вижу - кто-то лежит на мне. Дотронулся рукой - шерсть. Боже мой, неужели в ад к чертям угодил?! Хочу вылезти - никак не могу - руки и ноги ослабли. Тут Чары-ага подскочил и снял с меня огромную хивинскую шубу. Оказывается, они меня вытащили из колодца, уложили на кошму, и шубой накрыли.
Ратх смеялся от всей души и чувствовал, как эта непринужденная встреча сближает его с этими добропорядочными людьми.
- Вы тоже делегат Съезда Советов? - спросил Ратх.
- Делегат, - подтвердил Иргизов. - Делегат - от личного состава красноармейцев и командиров артиллерийского полка.
Аман, доселе не вступавший в беседу, не без гордости пояснил брату:
- Иван помог мне устроиться старшим конюхом. Он тоже любит лошадей. Я ему рассказывал, как мы с тобой когда-то в цирке Добржанской джигитовали.
- Да, я уже наслышан о вас, - подтвердил Иргизов. - Как-нибудь приглашу к себе в гости. Я тут недалеко живу - возле, площади.
- Спасибо, Иван. С удовольствием принимаю ваше приглашение, - с благодарностью отозвался Ратх.
- Только, дорогой Ратх, не надо к нему и ко мне обращаться на "вы", - попросил Чары-ага. - Конечно, в Москве можно, - тут же отшутился бородач. - Москва большая. Но Полторацк - городок небольшой, можно называть друг друга на "ты".
- Ладно, друзья, - улыбнулся Ратх. - Прекрасные вы люди. И ты, Чары-ага, и ты, - Иван. Буду считать, что мне повезло в дружбе.
- Не ошибешься, - заверил Чары-ага. - Вместе будем строить новую жизнь, каждый покажет себя в деле. - Главное сейчас, товарищи, создать нам на селе крепкие партячейки. - Ратх обвел взглядом сидящих на тахтах дехкан. - Вот если эта сила возьмется, засучив рукава, за дело, то мы в самый короткий срок построим на земле туркмен социализм.
- Поработаем, конечно, - согласился Чары-ага. - Приеду в свой Карабек - соберу всех своих активистов: и партийцев, и кандидатов.
- Кстати, о кандидатах, - тотчас вернулся к разговору Ратх. - Партийный съезд считает, что кандидатские ячейки в аулах были созданы без учета реальных возможностей. Вместо них надо создавать и укреплять ячейки "Кошчи" - в них самая суть советизации аула.
- Да, дорогой Ратх, это я хорошо знаю. Но мне непонятно, почему так волнуешься о союзе "Кошчи" ты сам? - заинтересовался Чары-ага.
- Чары-ага, не прими в обиду, - улыбнулся Ратх, - но тебе придется постоянно иметь дело со мной. Я назначен инструктором сельхозотдела ЦК.
- Бай-бой, вот, оказывается, с кем меня свела судьба! - бородач замер, затем пристально посмотрел на Ратха, словно только что его увидел. - Ну, что ж, если так - я готов подчиниться.
Аман тем временем поставил на тахту чайники. Слева на тахте, где сидели делегаты из Мерва, зазвенел дутар и запел звучным пронзительным голосом бахши. Все сразу повернулись в ту сторону и просидели, слушая певца, до поздней ночи. Было уже двенадцать, когда Ратх посмотрел на часы и решительно встал.
- Ну, что, друзья, будем считать, что это не последняя наша встреча. Пора отдохнуть. Аман, завтра утром жду тебя - приходи, перенесем чемоданы…
Распрощавшись с братом и друзьями, Ратх пошел к себе. Дверь открыла Тамара.
- Какой ты молодец, что оказался дома! - воскликнула она радостно. - Я думала - опять отправился в аулы. Юра, решив, что ты уехал, - уснул. Проходи, раздевайся. Я не буду включать электричество, - Ну, как у тебя - был у своих?
- Завтра перебираемся. У них там, оказывается, две комнаты свободны, в которых когда-то жил Черкез.
- Как тебя встретил, отец?
- Хорошо, как будто бы. Вида не подал, что когда-то ссорились. Вот только взгляды у него прежние.
- Ничего, как-нибудь найдете общий язык, - успокоила мужа Тамара Яновна. - Все-таки, отец есть отец… Я тоже сегодня попутешествовала. В общем, приняла должность главврача в облздраве, потом ездили по городу. Была на Хитровке. Дом мадам Дамкиной, в котором я жила, оказывается, цел, стоит, как ни в чем не бывало. У меня даже мурашки по коже прошли. Вспомнила все сразу - Людвига, Ксану…
Тамара Яновна рассказывала о своих встречах и впечатлениях, о том, что ей предстоит сделать в первые же дни, а Ратх думал об отце. Думал о том, что скора начнется земельно-водная реформа, дело коснется воды и земли, скота и имущества, а ведь отец не из бедных дехкан. У него и вода, и земля, и овец две отары. Да и по-прежнему заражен старым духом. Трудновато будет найти с ним общий язык.
III
На углу Артиллерийской левую половину дома - две комнаты и коридор - снимали брат и сестра Иргизовы. До приезда сестренки частенько к Иргизову захаживала семидесятилетняя старушонка - уборщица. Приходила днем, когда "комиссара", как величала старуха Иргизова, - дома не было. Подметая пол или занимаясь мытьем тарелок, частенько она отвлекалась - рассматривала его имущество. В одной комнате стоял стол и старый коричневый буфет, в другой - письменный стол, кровать и полки с книгами. Два месяца назад, когда Зинка приехала в Полторацк и пришла к брату, - застала старушку за разглядываньем картинок в книге. Подивилась Зинка нимало, узнав, что книжка принадлежат брату, а старушка - всего лишь его уборщица. "И чего вы тут копаетесь, бабушка?" - "Да ведь бог его знает, чем он тут занимается, - отозвалась уборщица. - От книг, говорят, мозги на бок сползают, а ведь у него только и на уме - книги. Да наган, еще держит. Захожу раз к нему, в выходной день, отворила дверь, а он лежит, значит, на кровати и наган на меня наставил. Глаз прищурил, целится и молчит. Я обмерла вся, счас, думаю, застрелит. А он руку с наганом опустил и опять вытянул. Не бойся, говорит, Матрена, это я руку тренирую, чтобы не дрожала во время стрельбы"…Зинка посмеялась тогда над страхами уборщицы, а когда встретилась с братом и выплакалась с дороги как следует у него на груди, сказала строго: "Ты чего же по-буржуйски живешь? Уборщицу себе завел. Маманя в деревне с голоду померла, а ты тут буржуйничаешь. Я сама буду подметать и мыть обе комнаты". Иргизов дал уборщице расчет, и с той поры в доме хозяйничала двенадцатилетняя Зинка, - длинная, голенастая девчонка, с веснушками под глазами и большими, как у брата, голубыми глазами…
Первого мая Зинка со своей школой была на демонстрации. Там купила разноцветные шары, но мальчишки тотчас прокололи их иголками. Зинка бросилась за одним, надавала ему подзатыльников и опять купила шарик. Чтобы не прокололи и этот, ушла она с шумной улицы в переулок и выбралась на свою. Хотела отсюда пробраться на площадь, поближе к трибунам, и тут увидела на крыльце своего дома мальчугана. Он сидел на ступеньке и грыз семечки.
- Эй, ты, чего здесь соришь-то?! - возмутилась Зинка. - Только и знают, что шары прокалывают, да семечки лузгают. Чего ты тут уселся-то, спрашиваю?
- Ничибо, - отозвался паренек. Был он в чистом синем хлопчатобумажном костюме, в фуражке с лакированным козырьком и черных заплатанных ботинках.
- Иди, иди отсюда, - в приказном тоне заговорила Зинка, и тут подумала, что где-то уже видела этого мальчишку. Мгновенье, другое - и вспомнила. - Тебя Сердаром зовут? Твой отец Чары-ага Пальванов?
- Да, ми есть Сердар, - сказал он и встал.
- Извини, что нагрубила, - улыбнулась Зинка. - Я тебя знаю. Ты на фотокарточке у нас, с отцом. На, держи шарик, я открою дверь. - Зинка покопалась в карманчике юбки, достала ключ, открыла дверь, и они вместе вошли в комнату.
- А дядя Иван игде? - спросил Сердар.
- На параде, где же ему быть еще. Придет скоро, не беспокойся. Давай-ка познакомимся. Меня зовут Зиной; я приехала из России. С Урала. Может, слышал?
- Слышал, - кивнул Сердар. - Мне дядя Иван рассказывал.
- Чай пить будешь? Туркмены, почему-то, все любят чай, а ты?
- Ай, давай попьем…
Зинка выбежала в коридор, разожгла примус и скоро вернулась с фарфоровым чайником. Она сама налила ему и себе в пиалы, достала с полки шоколадку и разломила ее пополам. Сердар без всякого восторга, отправил свою долю в рот, разжевал и сморщился. Зинка засмеялась: