Александр Васильич тотчас же приподнялся на постели, уморительно покачал головой, подражая вороне, и так; мастерски каркнул, что у Владимирки даже слюнки потекли. Он по крайней мере с минуту после этого смотрел брату в рот, признав себя решительно побежденным.
-- А сороку...-- попросил он.
Александр Васильич не менее мастерски изобразил ему и сороку, даже как-то особенно забавно подпрыгнул для этого несколько раз на постели. Тут уж Владимирко пришел в совершенный восторг и, как бы в знак начавшейся дружбы, вскарабкался на брюхо к брату.
-- А ты умеешь, Саша, ракетки делать? -- спросил он с замирающим сердцем.
-- Еще какие, брат, умею делать-то! -- засмеялся Александр Васильич.
-- Врешь? -- допытывался Владимирко.-- А красный огонь... умеешь?
-- И красный огонь сделаю.
Красный огонь был для Владимирки своего рода демоническим призраком, преследовавшим его воображение с того последнего фейерверка, на котором он в первый раз увидел этот огонь.
-- А ты как ракетки научился делать? -- спросил мальчуган с самым живым любопытством, причем его маленькое личико, обыкновенно довольно угрюмое, сияло полнейшим торжеством.
-- Сперва прочел в книге, как делаются ракеты; после попробовал сам сделать, раза три испортил, а потом ничего, хорошо вышло.
-- А книга эта у тебя есть?
-- Нет, не взял с собой.
-- А красный огонь тоже по книге научился делать?
-- Тоже по книге.
-- А из чего он, Саша, делается?
-- Ты не. поймешь: в него разные вещи входят, все мудреные названия.
-- Ска-а-жи, Саша!..-- уморительно упрашивал Владимирко,
-- Ну... азотнокислый стронциан входит, бертолетова соль входит, сернистая сурьма...
Лицо Владимирки мгновенно омрачилось: он смекнул сразу, хоть и смутно, что это уж не чета его селитре. "У-ух сколько!" -- подумал он с полнейшей безнадежностью приготовить красный огонь.
-- А вот постой,-- сказал Александр Васильич, заметив на его лице эту безнадежность,-- вон там у меня в чемодане книга есть, в красном переплете, толстая такая... дай-ка ее мне сюда.
Владимирко опрометью бросился к чемодану и мигом досгал оттуда книгу.
-- Химия!-- не утерпел он не объявить громко, пробежав глазами заглавие.
-- Да, химия,-- подтвердил Александр Васильич и стал перелистывать книгу.
-- Что это значит "химия", Саша? -- полюбопытствовал Владимирко.
-- Наука такая... Если выучишься ей, будешь знать, из чего, например, соль состоит,-- вот что к обеду подают,-- как железо получается, отчего оно ржавеет... одним словом, я расскажу тебе когда-нибудь об этом поподробнее, а теперь вот смотри, прочти вот здесь...
"Славная, должно быть, книжка!" -- весело подумал Владимирко и с жадностью прочел указанное место, подтвердившее ему слова брата о составе красного огня.
-- Ты дашь мне, Саша, почитать эту книжку... а? -- попросил он умильно.
-- Возьми, да только ты ничего не поймешь в ней.
-- Ничего, я почитаю...
-- Почитай, почитай.
-- А эти... как они называются?.. для красного-то огня... здесь нельзя достать? -- опять с замирающим сердцем спросил Владимирко.
-- Отчего нельзя достать? В любой аптеке можно купить.
Владимирко пришел было в неописанный восторг, но вдруг подумал о чем-то и омрачился.
-- Без лекаря не дадут в аптеке...-- сказал он печально.
-- Дадут и так,-- утешил его брат,-- без рецепта только ядовитые вещества не отпускаются, а эти продадут.
-- А дорого, поди?
-- Не особенно.
-- Поди, три рубля, Саша?
Три рубля всегда представлялись почему-то Владимирке роковой финансовой единицей, разбивавшей в прах все его планы и надежды.
-- Эк куда хватил: три рубля! -- засмеялся Александр Васильич,-- разве несколько копеек.
У Владимирки совсем повеселело на душе. Он бесцеремонно принялся тормошить брата, но при этом как-то нерешительно все поглядывал ему в глаза.
-- Саша! А, Саша!..-- робко проговорил он, наконец.
-- Что?
Владимирко вдруг покраснел весь как рак, застыдился чего-то и мгновенно исчез из комнаты, оставив брата в полнейшем недоумении. Минуты через две он вернулся с какой-то бумажкой в руках, по-прежнему красный как рак, и робко всунул ее Александру Васильичу. Но едва тот стал развертывать бумажку, Владимирко закрылся халатиком, закричал: "Не читай при мне, Саша!" -- и убежал снова. Бумажка оказалась запиской, лаконически молившей: "Зделай мне севодни красной огонь". Прочитав ее, Александр Васильич расхохотался до слез.
-- Володя! -- позвал он громко Владимирку, который, притаясь в соседней комнате, в углу, просто умирал от нетерпения.
-- Володя! Поди же сюда! -- повторил Александр Васильич еще громче.
Владимирко появился, наконец, в кабинете брата, но с таким сконфуженным и расстроенным лицом, что Александр Васильич и на этот раз не, мог удержаться от смеха, глядя на его комично съежившуюся фигурку.
-- Ах ты, проказник этакий! -- сказал он, все еще смеясь, и притянул к себе Владимирку за обе руки.-- Делать, брат, нечего -- надо исполнить.
Владимирко так и запрыгал на месте.
-- Сегодня, Саша? а? Сегодня? а? -- приставал он к брату, обвив руками его шею.
-- Сегодня, сегодня; вот только встану -- и распоряжусь.
Владимирко захлопал в ладоши, порывисто чмокнул брата в щеку и опрометью удрал из комнаты. Ему, по всей вероятности, захотелось сейчас же поделиться своей неописанной радостью... кто бы под руку ни подвернулся первый.
Прямым результатом этой нехитрой беседы было следующее: "наилюбезному камердинеру" стало в тот же день доподлинно известно, что у него были и мать и отец, только нехорошие, оттого что выбросили его на улицу; что они, может быть, потом и приходили посмотреть на своего сына, а он их не видал, или и видел, да не узнал. В этот же день "наилюбезный камердинер", к удивлению своему, узнал, что его следует называть "Ваней", а не "Ванькой", потому что он такой же мальчик, как и Владимирко. Вечером, около десяти часов, маленькая зала светловского флигелька осветилась на несколько минут ярко-красным огнем азотнокислого стронциана,-- и запиравший ворота работник, пораженный таким необыкновенным освещением в окнах хозяев, заглянув в одно из них, увидел торжественно сидящего на полу, на корточках, Владимирку, смотревшего с широко разинутым ртом на какую-то горевшую перед ним диковинку. Ночью же, когда все в доме спало крепким сном, совершилась никем не подмеченная тайна: Владимирко выложил на ладонь свою маленькую душу и отдал ее старшему брату...
IV СВЕТЛОВ У РОДСТВЕННИКОВ
На другой день Александр Васильич с утра собрался с визитами к родственникам, которых у него оказывалось порядочное количество. Старик Светлов с этой целью предоставил в полное распоряжение сына свою только что пред тем подновленную пролетку: ему хотелось, чтобы его старший наследник показался в люди прилично. Когда, перед самым отъездом, Александр Васильич, совершенно уже одетый, вышел в залу, семья не могла наглядеться на своего новоприезжего члена: так наряден показался он ей, хотя и был, по-видимому, одет очень просто.
-- Фу, каким ты аристократом, Санька! -- первая воскликнула в восхищении Ирина Васильевна.
-- Да ведь мы с отцом недаром же ведем свой род от какого-то якутского князька,-- отшутился сын.
-- Повернись-ка, парень, повернись,-- говорил старик Светлов, осматривая сына сзади и спереди и проводя рукой по его изящной бархатной визитке.-- Важно!
-- А что такая визитка стоит в Петербурге, Саша? -- полюбопытствовала Оленька.
-- Помнится, что я шестьдесят рублей заплатил; впрочем, с жилетом и с брюками.
-- Шутка ли, Санька, какие деньги! Ну, да уж и стоит: как игрушечка сидит на тебе,-- сказала Ирина Васильевна.
У крыльца в это время раздался стук подъехавшего экипажа. Александр Васильич заторопился.
-- Смотри же, батюшка, ко всем заезжай,-- говорила Ирина Васильевна, провожая сына до самого крыльца,-- а то после и не оберешься разных пересудов да капризов. Все ведь это на мою голову обрушится, а она у меня, признаться сказать, и так частенько побаливает. К дяде-то пуще, смотри, заезжай!
Александр Васильич поцеловал мать, сказал, что постарается побывать везде, и уехал.
-- А знаешь, мать, что: на кого у нас Александр-то походит?-- сказал Василий Андреич жене, когда та вернулась в комнату.
-- На кого? -- спросила Ирина Васильевна довольно равнодушно.
-- А вот на тех политических преступников, которых я возил... помнишь?
-- Тьфу ты! Типун бы тебе на язык, отец! Еще чего выдумал! Окрестись-ка ты, батюшка, окрестись!..-- вспыхнула, как порох, Ирина Васильевна, плюнув в сторону.
Она несколько раз серьезно перекрестила мужа и, не слушая его больше, сердито ушла.
-- А право, похож...-- подтверждал старик как бы про себя и зашагал по комнате.
Тем временем Александр Васильич завертывал уже за угол улицы. По правде сказать, он неособенно был расположен к сегодняшним визитам; по крайней мере к некоторым из них даже и вовсе не расположен. Светлов знал вперед, что многие родные посмотрят на него как на выскочку, то есть как на человека, пробившего себе прямую дорогу собственными боками. Сами они приучились выглядывать всю жизнь из-за чужой спины, подчиняться всякой нелепости, какую бы общество ни поставило им в условие спокойного существования. Такие люди не прощают независимости в других. Но Александру Васильичу хотелось доставить удовольствие матери.