- Ничем не могу помочь, сейчас начинаем.
- Пойте, дорогая! Я обожаю ваш голос! - уговаривал Николетту поклонник, целуя ей руки.
- Директор!
- Что, мое сопрано?
Директорша указала на Янку, стоявшую возле кулис.
- Начинающая, - ответил он на взгляд жены.
- Берешь?
- Пожалуй, в хор… От сестер из Праги пришлось избавиться, вечно скандалят.
- Не слишком хороша собой! - определила Цабинская.
- Но лицо сценическое. И голос приятный, хотя весьма необычный.
Янка не пропустила ни слова из этого разговора. Она слышала и другое: как все хвалили директоршу, а потом зло издевались над ней. С недоумением смотрела она на происходящее и никак не могла понять, что все это значит…
- Со сцены! Со сцены!
Все ушли за кулисы, а на сцену дружно высыпала толпа хористок.
В хоре было, наверно, женщин пятнадцать. Худые лица ярко накрашены. Несмотря на то, что почти все были молодые, их уже иссушила лихорадка театральной жизни. Блондинки, брюнетки, миниатюрные, рослые, тощие, полные - пестрая смесь из разных слоев общества. Были там лица мадонн с вызывающим взглядом и расплющенные, круглые, и невыразительные физиономии девиц из простонародья. Только две черты были у них общие - модный покрой платья да выражение беззаботности и цинизма в глазах, какое приобретается только в театре.
Начали петь.
- Хальт! Все сначала! - проревел дирижер с огромными бакенбардами на массивном красном лице.
Хористки отошли назад, затем очень нескладно пытались повторить все сначала, затянув что-то на мотив канкана, но стук дирижерской палочки о пюпитр снова остановил их.
- Хальт! Сначала! Быдло! - рычал дирижер, размахивая палочкой.
Хор репетировал довольно долго.
Актеры разбрелись по залу, одни зевали от скуки, а те, кто должен был участвовать в вечернем представлении, беззаботно расхаживали за кулисами, ожидая своей очереди репетировать. В мужском гардеробе Вицек чистил ботинки режиссеру и торопливо докладывал о своем визите на Хожую.
- Ответ есть?
- Вот! - Он подал Топольскому продолговатый розовый конверт.
- Вицек! Если сболтнешь кому слово, знай, оболтус, тебе это даром не пройдет!
- Ясное дело! Дама то же самое сказала, только с рублем в придачу.
- Морис! - резко позвала Майковская, появившись в дверях гардероба.
- Подожди… Не идти же в одном начищенном ботинке.
- Почему прислуга не почистила?
- Прислуга-то, собственно, у тебя, меня она и слушать не хочет.
- Тогда возьми другую.
- Ладно, но только для себя.
- Николетта, на сцену!
- Эй, там, позовите! - крикнул со сцены Цабинский в зал.
- Скорей, Морис, сейчас начнется потеха!
- Николетта, на сцену! - кричали из зала.
- Сейчас! Иду…
С бутербродом в зубах и коробкой конфет под мышкой Николетта бежала так, что гудел пол.
- Черт побери… репетиция… ждем… - недовольно ворчал дирижер. В театре его называли Хальт.
- Не одну меня ждете.
- Только вас и ждем, и, имейте в виду, мы не любезничать пришли сюда… Начинайте!
- Я еще ничего не знаю! Пусть поет Качковская… Это ее партия!
- Вы получили роль? Да? О чем же еще говорить! Начинайте!
- Директор, может быть, после?.. Я теперь…
- Начинайте! - гневно рявкнул Хальт и стукнул по пюпитру.
- А вы попробуйте. Это партия для вашего голоса… Я сама просила директора дать ее вам, - с дружелюбной улыбкой подбадривала Цабинская.
Николетта слушала, переводя взгляд с одного на другого, но лица у всех были неподвижны, и только из кресел нежно улыбался поклонник.
Хальт взмахнул палочкой, вступил оркестр, суфлер подал первые слова. Николетта, известная тем, что никогда не могла выучить роль, споткнулась на первой же фразе и запела невероятно фальшиво.
Начали второй раз; теперь пошло лучше, но Хальт умышленно сбился с такта, и Николетта дала неслыханного петуха.
На сцене раздался дружный хохот.
- Корова музыкальная!
- В балет с таким голосом!
- Пригодится кур созывать, когда станет помещицей.
Николетта, чуть не плача, подошла к Цабинскому.
- Я говорила, что не могу сейчас петь… Не было времени даже заглянуть в роль.
- Ага, значит, не можете? Дайте сюда роль! Петь будет Качковская…
- Я буду петь, но не теперь… Не хочу позориться!
- Кружить голову поклонникам есть время, строить козни, морочить голову прессе, разъезжать по Марцелинам - на это тоже есть время! - шипела Цабинская.
- А ты, директорша, занимайся лучше своими хахалями да детьми и меня не трогай!
- Директор! Меня оскорбляет эта, эта…
- Дайте роль… Не можете петь сольной партии, идите в хор.
- Ну нет! Раз так, я спою ее! Плевать мне на ваши интриги!
- Это ты о ком? - взвизгнула Цабинская, срываясь с места.
- Да хотя бы о тебе.
- Вы больше не состоите в труппе! - заявил директор.
- А, подыхайте вы все тут! - Николетта бросила роль Цабинскому в лицо. - Давно известно, что в вашем театре нет места порядочной женщине!
- Вон отсюда, подлая авантюристка!
- Чихала я на тебя, старая жаба! Хватит с меня вашего вертепа!
- Иди! Иди! Примут тебя в веселый дом!
- Она пойдет в гувернантки к помещику, - съязвила Майковская.
- Подожду, пока директорша откроет заведение… со своими дочками!
Цабинская кинулась к Николетте, но тут же остановилась и разразилась плачем.
- Боже мой! Мои дети! Ясь! Мои дети…
И она зашаталась, задохнувшись от истерической злобы.
- Диванчик направо… Там удобней падать в обморок! - посоветовал кто-то из зала.
На лицах актеров замелькали улыбочки, ни один не упустил случая сказать что-нибудь язвительное.
- Пепа! Жена! Успокойся… Ради бога, вечно этот балаган.
- Значит, это я его устроила?
- Я не говорю про тебя… Но и ты бы могла успокоиться… Ничего с тобой не случилось!
- Так вот ты какой муж, вот какой отец! Вот какой директор! - кричала женщина, словно безумная. - Меня оскорбляет эта… уличная девка, а ты молчишь?.. Срывают спектакли, а ты молчишь?!
- Никому не платишь - и тоже молчишь, - подал голос кто-то из-за кулис.
- Держись, Цабинский!
- Продержись, мученик, час и попадешь прямо в рай!
- Простите, - спрашивал поклонник Николетты одного из актеров, ухватившись за пуговицу его пиджака, - простите! Это уже "Нитуш" играют или что-нибудь новое?..
- Прежде всего это пуговица, которую вы открутили! - отвечал актер, отбирая у растерявшегося господина пуговицу. - А там, милостивый государь, первый акт мелодрамы "За кулисами", ежедневные представления, огромный успех у публики!..
Сцена опустела. Оркестр настраивал инструменты, Хальт отправился выпить пива, актеры разбрелись по саду. Цабинский, схватившись за голову, как шальной, бегал по сцене, разыгрывая гнев и горечь: его жена, все еще не успокоившись, потихоньку всхлипывала.
- Что за люди! Что за люди! Сколько скандалов! - причитал директор.
Янка, напуганная грубостью разыгравшихся сцен, забилась в угол, не зная, что теперь делать. С директором, как она понимала, говорить сейчас невозможно.
"Артисты! Театр!" - думала девушка, охваченная чувством глубокого разочарования.
Ей было горько и стыдно.
"Грызутся, как… как…" - безуспешно пыталась она найти подходящее сравнение и продолжала стоять в растерянности.
Она старалась убедить себя в том, что все эти улыбки, слова, взгляды, все, что она видела здесь, - неправда. Ей казалось, что каждый играет какую-то роль, каждый притворяется перед другим. Она чувствовала это, но по своей простоте никак не могла понять, для чего это делается. В действительности же никто не играл, все были лишь сами собою, то есть актерами.
После недолгого перерыва репетиции возобновились - с Качковской в главной роли. Майковская была в отличном настроении: она навсегда избавилась от одной из соперниц по сцене, да еще через нее допекла и другую, самую ненавистную - Цабинскую.
Директор после ухода жены, потирая от удовольствия руки, кивнул Топольскому, и они отправились в буфет выпить. Цабинский наверняка выиграл, порвав с Николеттой.
Станиславский, самый старший в труппе, ходил по гардеробу, вне себя от возмущения. Рядом на стуле, поджав ноги, сидела Мировская. Обращаясь к ней, Станиславский не переставал возмущаться:
- Склоки и склоки… Откуда быть успеху!
Мировская поддакивала с грустной улыбкой, продолжая вязать на спицах платок из гаруса.
После репетиции Янка решительно подошла к Цабинскому.
- Пан директор… - начала она.
- А, это вы? Беру вас. Приходите перед спектаклем, побеседуем. Сейчас нет времени…
- Большое спасибо! - обрадовалась Янка.
- У вас есть какой-нибудь голос?
- Голос?
- Я спрашиваю, вы поете?
- Дома пела немного… А сценического голоса, наверное, нет… Впрочем, я…
- Приходите, только пораньше, тогда попробуем… Я скажу дирижеру…