Но потом она стала понимать, что и сама одета так же, как другие, что таких, как она, может быть, больше; они проходят мимо нее и, тоже голодные, отчаявшиеся, бросают взгляды на прохожих. Янка пыталась найти в людской толпе лица, полные страдания, и не могла. Все выглядели довольными и счастливыми.
В такие минуты нечто вроде триумфа над разодетой и сытой толпой светилось на ее лице. Она чувствовала себя выше этого мира.
"У меня есть идея, цель!" - думала Янка.
"А для чего живут они? Зачем?" - спрашивала она себя не раз.
И не зная, как ответить, с улыбкой сожаления смотрела на их жалкое существование.
- Мотыльки! Неизвестно откуда? Зачем? И куда? - спрашивала Янка, наслаждаясь тихим презрением к людям, которое разрасталось в ней все больше и больше.
Директоршу Янка ненавидела теперь от всей души. Цабинская была с ней всегда подчеркнуто любезна, но за уроки не платила, с милой улыбкой используя свое положение. Янка не могла с ней порвать, хорошо понимая, что под обворожительной маской скрывается ведьма, которая никогда не простит ей этого. Янка презирала ее как женщину, как мать и актрису. Теперь она раскусила Пепу и ненавидела ее. Это было неизбежно: в состоянии смятения и растерянности она должна была кого-то безумно любить или ненавидеть.
Янка еще не любила, но уже ненавидела.
- Вы знаете, просто невероятно, чтоб директорша с ее ограниченностью сама распределяла роли! - сказала она однажды Владеку, обиженная тем, что ее обошли при постановке старой мелодрамы под названием "Мартин-подкидыш".
- Жаль, что вы не попросили у нее роль, вы же видите, директор бессилен.
- В самом деле! Прекрасная мысль! Попробую завтра.
- Просите роль Марии в "Докторе Робине", ставят на следующей неделе. У нас берет ангажемент один любитель, и роль Гаррика должна быть его дебютом.
- А роль Марии? Какая она?
- На редкость хороша! Мне кажется, вы бы сыграли ее блестяще. Могу принести.
- Хорошо, прочтем вместе.
На следующий день Цабинская торжественно обещала исполнить просьбу Янки. После обеда Владек принес "Доктора Робина". Он впервые пришел к Янке и постарался быть особенно красивым, элегантным, вежливым и при этом меланхолически рассеянным. Он превосходно разыгрывал любовь и уважение; был очень робок, словно от чрезмерного счастья.
- Первый раз чувствую себя таким счастливым и несмелым! - сказал Владек, целуя Янке руку.
- Почему же несмелым? Вы всегда так свободно держитесь на сцене! - несколько смутившись, возразила Янка.
- Да, но на сцене только играешь счастье, а здесь я и в самом деле счастлив.
- Счастливы? - повторила она.
Владек бросил на нее такой пламенный взгляд, так выразительно оттенил его улыбкой и с таким мастерством изобразил на лице восторг и любовную истому, что, покажи он все это на сцепе, он наверняка заслужил бы аплодисменты.
Янка отлично поняла его, и что-то дрогнуло в ней, будто слегка задели новую струну в сердце.
Владек начал читать пьесу. С каждым словом Марии темпераментная натура Янки загоралась огнем; затаив дыхание, не сводила она глаз с Владека, слушала, не решаясь словом или жестом разрушить впечатление, боясь спугнуть очарование, исходившее от его голоса и бархатисто-черных глаз.
Когда Владек кончил читать, Янка в упоении произнесла:
- Прекрасная роль!
- В этой роли вы произведете фурор, я не сомневаюсь.
- Да… Кажется, я сыграла бы ее неплохо.
- "Гаррик, создатель душ, такой могучий в "Кориолане"!" - повторяла она запомнившуюся фразу.
При этом лицо Янки светилось таким вдохновением, такой глубокой внутренней радостью, что Владек не узнавал ее.
- Да вы энтузиастка!
- Я люблю искусство! Все для него, и все в нем - вот мой девиз. Вне искусства для меня ничего не существует! - проговорила она с воодушевлением.
- Даже любви?
- Искусство кажется мне более удачным воплощением идеала, нежели любовь.
- Но искусство более чуждо людям и не столь необходимо в жизни, как любовь. Без него мир мог бы существовать, а без любви… никогда! К тому же искусство приносит горчайшие разочарования.
- Но и высшие наслаждения. Любовь волнует одного человека, искусство же - целое общество, это синтез. Его любит все человечество; из-за него страдают, и оно же приносит бессмертие.
- Это только мечты. Тысячи людей, прежде чем убедиться в этом, отдали жизнь недосягаемому призраку, и тысячи людей прокляли его.
- Да! Жизнь этих тысяч была миражем, зато они чувствовали больше, чем те, которые ни о чем не мечтали.
- Но они не были счастливы, так чего же стоят их мечты…
- А остальные счастливы?
- В тысячу раз больше, чем… мы!
Это "мы" он многозначительно подчеркнул.
- О нет! - воскликнула Янка. - Мы бываем счастливы равно и в горе и в радости, в муках и восторгах; уже и то счастье, что мы можем развиваться духовно, желать необъятного; создавать в своем воображении миры более совершенные, чем те, что нас окружают; и даже в самые горькие минуты мы способны петь гимны в честь красоты, бессмертия и мечтать, но мечтать так, чтобы совершенно забыть о жизни и жить только в мечтах!
В этот момент Янка чувствовала себя очень счастливой, волнение мешало ей говорить, и она торопилась высказать все самое важное и сокровенное.
Ее видения приняли сейчас такие отчетливые формы, так захватили ее, что Янка уже забыла о своем собеседнике и выражала мысли все более и более отвлеченные.
Интерес, с которым Владек слушал ее вначале, сменился нетерпением.
"Комедиантка!" - думал он с иронией.
Он был уверен, что Янка для того расправляет перед ним павлиньи перья восторга, чтобы ослепить и покорить его. Ои не отвечал и не прерывал Янку, но ее философия наводила на него скуку: свое счастье он определял тремя словами: "Кабак, деньги и девица".
- Немного сентиментальна эта роль Марии, - добавила Янка после долгого молчания.
- Мне она показалась лиричной, и только.
- Я хотела бы сыграть Офелию.
- Вы знаете "Гамлета"?
- Последние два года я читала только драмы и мечтала о сцене, - просто ответила Янка.
- Поистине, стоит преклонить колена перед таким энтузиазмом!
- Зачем? Нужно лишь помочь ему… дать простор…
- Если б я мог. Поверьте, я всем сердцем хотел бы видеть вас на вершине славы.
- Да, - ответила она не очень убежденно. - За "Робина" большое спасибо.
- Может быть, переписать вам роль?
- Перепишу сама, это доставит мне удовольствие.
- При разучивании роли, если пожелаете, я мог бы вам подыграть.
- Мне неловко отнимать у вас время…
- Оставьте мне несколько часов на спектакль, а остальным временем можете располагать как угодно, - горячо проговорил Владек.
С минуту они смотрели друг на друга.
Потом он долго и с чувством целовал Янкину руку.
- Завтра начинаю учить роль, у меня свободный день.
- Я тоже не участвую в спектакле.
Владек вышел, недовольный собой: хотя он и называл ее комедианткой, но ее прямота и увлеченность заставляли признать ее превосходство как человека и как артистки.
Владек иронически посмеивался над Янкиными речами, но нравилась она ему безумно и с каждой встречей все больше.
Янка лихорадочно взялась за "Робина".
Через несколько дней она уже знала на память не только свою роль, но и всю пьесу. Янка так загорелась желанием сыграть героиню, что жила теперь только будущим спектаклем. Давнишние мечты, на время приглушенные нуждой и театральной лихорадкой, опять вспыхнули ярким пламенем и загипнотизировали ее. Снова театр переполнил все ее существо, так что в сознании уже не осталось места для чего-либо другого; в минуты экстаза он представлялся Янке мистическим алтарем, который вознесся над повседневным бытом и пылал огнем, как куст Моисея, являя собой ослепительное чудо.
Владек бывал у Янки каждый день перед спектаклем, ему уже наскучили эти совместные чтения, его раздражало, что Янка, по-сумасшедшему отдаваясь искусству, на него самого не обращает никакого внимания. Он не мог пробиться со своей любовью через этот лихорадочный энтузиазм, и все же по-прежнему навещал ее.
С каждым днем он все сильнее жаждал ее любви. Ее наивность и талант, который он угадывал, еще больше разжигали его чувство; к тому же Владек давно мечтал о такой утонченной, образованной любовнице. Его грубая, чувственная натура заранее наслаждалась победой.
Было очень заманчиво овладеть девушкой очаровательной и необыкновенной, совсем непохожей на его прежних любовниц.
Он жаждал близости с ней еще и потому, что Янка представлялась ему одной из тех дам высшего общества, на которых Владек не раз смотрел с вожделением, прогуливаясь по Уяздовской аллее.
Владек догадывался о том, что он небезразличен Янке, и опутывал ее сетью, сотканной из улыбок, нежных слов, вздохов и преувеличенного внимания.
Для Янки это был самый прекрасный период ее жизни. Нужду она презирала, как временное неудобство или преходящее страдание. Совинская после визитов Владека снова подобрела к ней. Она посоветовала Янке продать все лишние платья и даже предложила свои услуги.
Время текло в нетерпеливом ожидании спектакля.