Четвертая глава
Слуга вел Агриппину Авдеевну парком. На ней была черная накидка, вечер скрывал ее в темноте стволов, она следила за белыми чулками провожатого и прислушивалась к хрусту песочного настила под ногами.
Около мостика слуга остановился, показал вперед и шепнул:
- Извольте обождать в павильоне. Агриппина Авдеевна взошла на мостик. Он был узким, легким и взбирался горбиком к беседке. Кругом лежал пруд. Вода еще отсвечивала неясными проблесками неба, но по берегам, где чопорно кучились подстриженные кустарники, чернел глубоко и страшно. Беседка замыкалась рамами, тончайший, замысловатый переплет их был наполнен разноцветными стеклами. В этот час здесь было мрачно, как в надгробной часовне. Агриппина Авдеевна закуталась получше в накидку и стала ждать.
В конце концов, жить было не так легко. Правда, трудиться нужды не было, но заботы не давали роздыха, и дела устраивались не больше, чем сносно. А жизнь, чудилось Агриппине Авдеевне, - настоящая жизнь, могла бы быть чрезвычайно приятной, и единственным человеком, понимавшим толк в приятной жизни, был его превосходительство Алексей Давыдович.
Ах, какой жизнью сумел он себя окружить; Это была даже не жизнь, а нечто вроде порхания, едва ощутимое скольжение по черте между землею и небом. И земля была вовсе не той, на которой распластались дикие деревни - Пензы, Тамбовы, Саратовы, - земля утопала в тенистых кущах, омывалась ручьями и фонтанами, земля, подобно чаше, вмещала прохладные воды, земля несла на себе цветущую, благоухающую зелень, да и то не простую, а разбитую на французский или итальянский лад. Тут уже не было домов, сеней или каких-нибудь сараев, а только одни дворцы, павильоны и гроты. Тут ничего не находилось тяжелого, неудобного, затруднительного. Но даже с этой легкой, укатанной и расчесанной земли холмики и мостики, то здесь, то там, возносили человека в воздух, к невесомой и блаженной черте, что сливалась с небом. Боже мой, да здесь и само небо было иным, не тамбовским, не саратовским, нет, нет! Здесь все было иным, безоблачным, эфирным, чудесные мечты об Эльдорадо допорхали сюда с опозданием на добрый век, и вот озолотилась природа, и кажется, будто люди выросли не на севрюге и не на пирогах с вязигой, а…
- Ах! - вскрикнула Агриппина Авдеевна, - я размечталась, а вы…
- О чем размечтались, драгоценная? - спросил его превосходительство Алексей Давыдович, входя в беседку.
- О вязиге… Что я говорю! Что вы подумаете? Я вспомнила, как это люди могут есть пироги с вязигой…
Алексей Давыдович отыскал в темноте руку Агриппины Авдеевны.
- Бывая к обеду у архиерея, я всегда е охотой ем такие пироги! Противен ли я вам оттого?
Она справилась с растерянностью и начала жеманиться ему в тон:
- Прилично ли кавалеру заставлять ожидать себя так долго? Не после ли пирогов с вязигой стали вы так медлительны?
- Милый друг, я заботился о вас и приказал репетировать фейерверк. Готовясь к гостям, хотел бы, чтобы вы так же…
- Куда забавнее было бы мне смотреть фейерверк вместе со всеми гостями.
- Друг мой…
- Ах, я знаю, сколь это невозможно, - пропела Агриппина Авдеевна и опустилась на скамейку.
- Нетерпение ваше, поверьте, я разделяю с вами. Однако… вот уже начало, - перебил себя Алексей Давыдович, - пойдемте к стеклам.
Вдалеке, на берегу пруда, вспыхивали пучки огней, ракеты одна за другой взлетали и крошились в сверкающий порошок, он оседал на воду, умножаясь и пропадая в ее глубине.
- Нравится ли вам?
- Я знаю, что фейерверк будет много превосходнее для гостей, хотя и эта репетиция любопытна.
- Уверяю вас, - начал Алексей Давыдович, приближаясь к Агриппине Авдеевне, но она отошла от него.
Против ее лица приходилось красное стеклышко, и она пылала в его свете. Алексей Давыдович стоял против синего. Длинный нос его словно еще больше вытянулся, на плешинке лежал клин зеленой краски, по животу перебегали быстрые разноцветные отблески ракет, ноги были в тени, казалось, одно маленькое туловище, без ног, с мертвенно-синей головой торчало против Агриппины Авдеевны. Она поежилась и сказала:
- Присоветуйте, Алексей Давыдович, что делать? Вот уж второй месяц пошел, как меня досаждает письмами безногий старикашка, купец, что ли. Посуляет мне целое царство. Смерть, как наскучил!
- Фамилии купца не запомнили?
- Мирон Гуляев какой-то.
- М-м-м, - промычал Алексей Давыдович. - Не помните ли также, чем он прохмышляет? Не солью ли?
- Может и солью, а может мылом. Что-то такое.
- Ежели солью… - проговорил Алексей Давыдович и помедлил, как делывал это у себя на приеме, - того, будто, как-раз Мироном зовут… Что же он вам пишет, друг мой?
- Ах, он пишет совершенно как любовник! - воскликнула Агриппина Авдеевна, - даже нельзя поверить, что старик!
- Это приятно.
- Что?
- Должно быть приятно, говорю я, иметь столь пылкого поклонника.
- Но ведь он сидит в кресле, Алексей Давыдович! И потом простой купец!
Его превосходительство покашлял и опять пододвинулся к Агриппине Авдеевне.
- Не мне вам помогать в выборе поклонников, тем паче сам я привык себя считать в числе оных, и даже… - Алексей Давыдович снова помедлил, - даже предпочтенным всем прочим. Не ошибаюсь ли я, мой милый друг?
Огни на пруду быстро погасли. Беседка окунулась в темноту.
- Ах, вы… - пролепетала Агриппина Авдеевна.
Минута прошла в безмолвии.
- Н-да, - сказал Алексей Давыдович, как-будто закончив одно дело и переходя к другому. - Того, припоминаю, действительно, зовут Мироном… Ежели это он, драгоценный мой друг, ежели… м-м-м… который промышляет солью… то дозвольте сказать вам, что это человек…
- Не терзайте меня! Он же купец и… в кресле! - с отвращением повторила Агриппина Авдеевна.
- … человек с капиталом, - продолжал Алексей Давыдович, - и капитал у него, как говорят, около…
- Около? - поторопила Агриппина Авдеевна.
- Около, ходят слухи, полмиллиона серебром.
Агриппина Авдеевна вздохнула.
- А как я к управлению соляной частью имею близкое касательство, то могу сказать вам, что слухи недалеки от истины.
- Кабы он не старик… - мечтательно проговорила Агриппина Авдеевна.
- То навряд я советовал бы вам остановить внимание на нем. А как он старик, да еще хворый и стало - проживет не очень долго, то… к примеру, жена его, если бы у него такая оказалась, в скорости могла бы овдоветь…
- Алексей Давыдович! - словно в испуге прервала Агриппина Авдеевна.
Но он все продолжал с мягкой настойчивостью, точно уговаривая ребенка:
- Будучи же с капиталом, нетрудно молодой и привлекательной вдове составить благородную партию. Наипаче - имея преданного и обожающего друга. И тогда желания ваши…
Новый огонь загорелся на пруду, и Агриппина Авдеевна живо сказала:
- Тогда я буду смотреть фейерверк вместе с другими вашими гостями?
- Да уже не из этой беседки, а…
Но Агриппина Авдеевна не дала договорить.
Огни разгорелись пышно, озарив пестрые стеклышки беседки, и радужные перебежки света смешали, соединили очертанья Агриппины Авдеевны и Алексея Давыдовича…
Его превосходительство имел в эту ночь прекрасный и здоровый сон.
Наутро, освеженный, моложавый, он выпорхнул в приемную, вровень с маленькими своими шажками подергивая носом направо и налево, будто принюхиваясь к тому, что его ожидало. Ожидали его: дряхлая генеральша в наколочке, мужчина в сюртуке, похожий на учителя греческого языка, и два брата Гуляевы. Его превосходительство отпустил просителей по старшинству - сперва наколочку, затем сюртук и, под-конец, остановился перед купеческими поддевками.
Выслушал он их с великим доброжелательством, перебил только одним вопросом - "Мирон ли это Гуляев?" - достал из жилета табакерку и справился - "не имеют ли привычки?" - потом, нюхнув, заключил:
- Из всего видно, что неприятность проистечь может изрядная. Но какой же вы от меня хотите помощи?