Третья глава
В окно было видно, как у могилы старуха раздавала милостыню убогим и сирым. Из глиняной миски она черпала ложкой кутью и высыпала ее нищим в пригоршни. Запрокинув головы, они спроваживали в рот рассыпчатую пшеницу, жевали и крестились. Старуха крестилась тоже.
По тропинке, выложенной плитами известняка, между могил, шел монах.
Где-то густо жужжали пчелы - наверно, возле окна лежал их путь на пасеку.
Было тихо. Беленые стены покоя и коридор, сумрачно исчезавший вдалеке, усиливали каждый нечаянный звук, и он строго и многократно повторялся, как в пустой церкви.
Запахи меда, деревянного масла, какой-то рыбы и давно увядшей богородской травы тепло выплывали из коридора и вперемешку улетучивались через открытое окно.
Братья сидели на скамейке, глубоко задвинутой в угол покоя. Посередине спинка ее завершалась крестом. Вдоль стен тянулись редко расставленные стулья, облаченные в белые чехлы. В переднем углу стоял налой в малиновой парче, над ним теплилась желтая свечка.
Ожидать становилось тоскливей и тоскливей. Павел зевнул уже раза два, когда растворилась дверь и служка-монашенок оповестил, быстро кланяясь назад, в другую комнату:
- Его преосвященство!
Братья поднялись.
Архиерей вошел, нежно пощупывая на груди панагию. Глаза его были не то веселы, не то усмешливы. Следом за ним прибежал пузатый двухшерстный кот и сразу пропал у него в ногах, под рясой.
- Ваше преосвященство, владыко, - проговорил Петр и сложил руки для благословения.
- Это который Гуляев?., во имя отца и сына, - спросил архиерей, - это у которого по Волге солянычи ходят?., святаго духа…
- Тот самый, владыко, Мирон Гуляев.
- Ну, что он?
- Окажите милость выслушать, владыко, мы с жалобой.
- На кого жалоба? - перебил архиерей и недоверчиво глянул на братьев.
Кот высунул из - под рясы морду и тоже посмотрел вверх, поочередно кольнув братьев отточенными лезвиями зрачков.
- Ежели на родителя, то не похвально, ибо детям должно пребывать в повиновении.
- В повиновении, владыко, - подхватил Петр, - в страхе и повиновении. Однако, не столько на родителя имеем жалобу.
- Говорите, - вздохнул архиерей.
- Впрочем, извольте видеть, владыко, - сказал Петр, поворачиваясь к свету и поднося палец к виску, - заметину эту ношу безвинно.
- Сильно, - произнес архиерей, с любопытством разглядывая рану, - сие чем же?
- Ключами, владыко.
- Говорите.
- Батюшка наш десятый год как в кресле, обезножил, потерял свободу, и его возят. С тех пор у нас в доме покой, а работа лежит на нас, вот на Павле, да на мне. Уж вы, владыко, извините, не знаю, как сказать… но я - как на духу у вашего преосвященства. Появилась в городе девица… такая, из свободных. Впрочем, держит себя по-благородному, увлекательно, но только с виду, владыко. Вот Павел ее видал. Соблазн, владыко.
- Разумею, - сказал архиерей.
- Девице прозвище Шишкина, прежде жила в Тамбове и оттуда, говорят, бежала, потому должна была скрыться. Опоила тамошнего помещика, обобрала до исподней рубахи, словом - истинная цыганка, владыко.
- Сколько родителю лет? - вдруг спросил архиерей.
- Семьдесят первый, владыко.
- Мать жива?
- Матушка была первой у батюшки, после того мы росли с мачехой, а после того… Батюшка в страстях неудержим, владыко, с ним и ранее случалось… однако, тогда он был при ногах…
- Значит, он вдовый?
- Вдовый, ваше преосвященство.
Его преосвященство поднял голову и выдохнул в мягкой примиренности:
- Все в руцех божиих. Церковь святая допускает вступать в брак трижды.
Петр заглянул ему в глаза. Зрачки были странно сужены, что-то неуловимое сквозило в них - то ли ласка и любопытство, то ли ледяное безразличие.
Петр рухнул на колени, потянув за собой брата, и дотронулся лбом пола.
- Не погубите, владыко, дайте совет!
Прямо ему в лицо, с пола, сверкали кошачьи, глаза - желтовато-зеленые, с черненькими лезвиями холодных зрачков. Высунувшись из-под рясы, кот подергивал носом, точно примериваясь, поластиться ему к голове человека, неожиданно очутившейся на полу, или поцарапать ее?
Петр торопливо разогнул спину.
- Накажите, владыко, благочинному, чтобы не венчали батюшку! Ваша власть!
- Отколе моя власть! - сказал архиерей, опустив взор на панагию и опять нежно пощупывая ее. - Господь бог наделил человека свободною волею, и человек сам избирает добро или зло.
Он подумал немного.
- Поднимитесь, прошу вас. Ведь родитель ваш находится в здравом уме?
- Можно ли сказать, владыко? От дел отвернулся, пищу и то перестал принимать, меня с Павлом не хочет видеть. Помрачение рассудка, владыко!
- Так угодно судить вам, - тихо сказал архиерей. - Суждение сие много ценнее было бы, буде оно сделано сведущим лекарем, - еще тише добавил он и отвел взгляд в сторону.
Петр посмотрел на брата. Тот почти в испуге глядел на кота, со внезапной преданностью уткнувшегося ему в сапоги.
- Понятно ли? - спросил архиерей.
- Слушаю, владыко.
- Плохо слушаете! - сухо сказал архиерей и поднял руку для благословения.
- Все в руцех божиих, я говорю.
- Владыко! - воскликнул Петр отчаянно. - Коли батюшку удержать не можете, так ужели на девку нет управы? Ежели она к нам в дом войдет, ведь она меня с братом по миру пустит!
Зрачки совсем исчезли из глаз его преосвященства, и он выговорил наставительно:
- Сие скорее будет зависеть от его превосходительства, поелику девица, о коей говорите, внушает сомнения в чистоте нравственной. Так ли разумею слова ваши о ней?
- Точно, владыко.
- Пресечение опасности во власти светской. Идите с миром.
Он опять поднял руку, но тотчас остановился и, опять поласковев, добавил:
- Впрочем, родителя вашего в городе знают. Без оглашения с амвона никто венчать не станет. Услышите. Тогда возможно и пресечь. Во имя отца и сына…
Он пошел было в свои покои, но вдруг повернулся и спросил грозно:
- Вклады в храмы господни делаете?
- Делаем, владыко. Укажите, куда пожелаете?
- Не имеет значения. Можно в собор, допустимо и в монастырь. Церковь божия едина.
Он вдруг усмехнулся:
- У меня только два попа есть, кои сомнительны. Те, пожалуй, обкрутят и без оглашения. Один в Курдюме, да другой на Увеке. Поглядывайте - лукаво закончил он и направился к двери.
Кот кинулся за ним, подняв хвост палкой.
Братья прошли монастырским двором, по белым плитам, растянутым дорожками между церковью и жилыми корпусами, в жужжании пчел, в чуть слышном шелестении рощи. Два-три монаха попались им навстречу и поклонились, нищие обступили их в воротах, причитая и бормоча молитвы.
Роща становилась реже, в конце ее, на холмике, высилась ветрянка, лениво, почти неприметно ворочая расщепленными своими крылами.
Здесь было вольнее, чем в роще, напоминавшей монастырскую пахучую тишину, и братья приостановились.
- Он, чай, не спроста о лекаре завел, - сказал Павел.
- Ну?
- Вот-те и ну! Кота видал?
- Видал.
- То-то! - важно тряхнул головою Павел. Оба они сняли картузы и, не спеша, вытерли запотевшие лбы.
