Андрей поднял из травы оба велосипеда и демонстративно повел машины мимо Сатаровой. Сатарова, у которой были с Андреем старые счеты, внимательно осмотрела дамскую машину и сейчас же побежала к обрыву, сообразив, куда могла деваться дама Андрея. Андрей остановился и со злой, откровенной улыбкой смотрел на Сатарову. Он знал, что Татьяна уже скрылась и что Сатаровой на этот раз не удастся проявить служебную ретивость.
- Педель в юбке! - громко бросил он в ее сторону и пошел к шоссе.
Но после этого случая Андрей решил окончательно взять себя в руки. Он стал реже бывать у Загорских. Лидия упрекала брата в неверности, рассказывала, как страдает Татьяна. Она приносила ему из гимназии маленькие записки на вырванных из тетрадей страницах, пересыпанные шутками, ребусами, рисунками и точками вместо букв. В этих записках нетрудно было прочесть девичью нетерпеливость и уже женскую горечь несбывшихся желаний.
Но приближался день отъезда на север, и мысли уже были там, в Питере, на Васильевском острове. Екатерина писала, что она запоздает и приедет только к десятому сентября, что она просит Андрея найти ей комнату, можно в одном доме, но только не в одной квартире.
Накануне отъезда Лидия привела Татьяну к Костровым. Татьяна была теперь в гимназическом коричневом платье с нарядным плиссированным передником, но с гладкой прической и обязательным уродливым "пирожком" вместо шляпы. К ее пышным формам и буйным золотистым волосам не шла эта крошечная прозаическая старомодная шляпка, и Андрею не понравилась девушка.
Андрей с досадой встретил Татьяну - она отвлекала его от мыслей и желаний, связанных с Екатериной. Холодно поздоровавшись, он сейчас же ушел в свою комнату, и Татьяна, посидев полчаса у Лидии, ушла с опущенной головой.
На другой день Андрей уехал в Киев. На вокзале его провожал Петр. Он был огорчен и зол. Шли слухи, что его год призовут еще осенью.
- Могу, кажется, вернуть твои деньги, - сказал он Андрею.
- Зачем, Петр? Я на них не рассчитывал. У меня хватит, а тебе все равно понадобятся.
Петр равнодушно сунул бумажки обратно в карман.
- Нужна мне ваша война, как корове сапог. Мне бы учиться.
- А ты, Петр, учись и на войне. Возьми с собой книги.
- Книги-то я возьму, но что из этого ни черта не выйдет - факт. Какая учеба в окопах!
- А ты еще, может быть, попадешь в тыл.
- Как же, держи карман шире. Я ведь здоров, как бык. А взятку дать воинскому начальнику не из чего. На твою десятку не польстится.
- Пиши, слушай, Петр, на университет.
- Ладно.
Из окна отходящего вагона Андрей увидел Татьяну, одиноко стоявшую в конце платформы.
"С урока удрала, бедняжка", - подумал Андрей. Стало жаль эту славную, привязавшуюся к нему девушку. Он вынул открытку, написал ей несколько ласковых слов и обещал писать и приехать на рождество. Открытку он решил опустить в Киеве.
III. На фронт
Курьерский не пошел дальше Вильно.
На станции по перронам, в залах и подземных туннелях бродили толпы народа с узелками, корзинами, чемоданами. Носильщики бесследно растворились в толпе.
Офицеры и солдаты спешили и расталкивали штатских не стесняясь, как пожарные толкают зевак у горящего здания. У стен вокзала под навесом в несколько рядов сидели люди на багаже.
В вагон вошел кондуктор с погашенным фонарем и заявил:
- Господа пассажиры! Вагон дальше не пойдет. Пересаживайтесь на пассажирский. Отходит в девять тридцать с третьего пути.
- Как так? А плацкарта? У нас ведь до Петербурга…
- Ну и сидите себе на своей плацкарте, - сказал кондуктор, хлопнув дверью, и перешел в следующее отделение.
- Безобразие! И еще нагличают, - ругался пассажир в панаме, с развернутым дорожным несессером.
- Ну, кажется, дела табак! - сказал, входя с чайником в руке, студент в высоких сапогах. - Даже кипятку нет. Говорят, немцы Сувалки заняли. Это всё беженцы оттуда, - показал он на вокзальный перрон. - А нам придется, кажется, на крышах ехать.
Студенты отправили делегацию к коменданту, и им дали на всех жесткий вагон. Сидели на чемоданах, стояли, спали на третьих полках, но ехали весело. Пели песни, рассказывали анекдоты. У Андрея было ощущение нечистой совести. На фронте поражение, а тут веселье.
Комнаты себе и Екатерине нашел на Тринадцатой линии. Одна под другой.
Екатерина приехала неожиданно, без телеграммы. Еще спал. К комнате отнеслась безразлично. Села, не раздеваясь, на стул и сейчас же закурила.
Ясно - девушка борется с собой. Чтобы дать ей время успокоиться, прийти в себя, быстро оделся, ушел в университет.
Екатерина и вечером сидела в углу у самовара, спрятавшись в его тени, больше обычного сгорбившись, односложно отвечала на вопросы. Глазами весь вечер не встречалась с Андреем.
Из Горбатова Андрей писал Екатерине о встрече с Татьяной вскользь, как о несерьезном увлечении, стараясь так расставить слова, чтобы за ними можно было прочесть, что инициатива сближения идет не с его стороны, что он проявил некоторую слабость, но думает только о ней, о своей настоящей подруге.
Тогда - как будто в ответ на его признание - от нее пришло сухое письмо, нервное, всего в одну страничку, в котором о Татьяне не было ни слова, Нужно, конечно, объясниться. Но только пусть Екатерина первая заговорит о случившемся. Андрей хорошо представлял себе, как он закинет ногу на ногу, сделает серьезное лицо и скажет: "Видишь ли, Катя…" Но Екатерина молчала, а у самого Андрея для начала такого разговора не находилось слов. Екатерина молчала, словно отсутствуя. Она даже стала меньше нервничать.
Андрей ушел от нее раздосадованный, почти озлобленный. Какой трудный человек! Не скажет, в чем дело, и куксится молча. Уж лучше бы бранилась…
На другой день он застал Екатерину в приподнятом настроении.
Она сама протянула ему письмо:
- Прочти. От брата…
Штемпель "Из действующей армии" бросался в глаза и был еще подчеркнут отсутствием марки.
- Где он сейчас?
- Где-то на шоссе Мариамполь - Кальвария. Кстати, ты объясни мне, где это.
Григорий, брат Екатерины, молодой инженер, был взят на военную службу в первые дни мобилизации как донской казачий офицер. Андрей никогда не видел его, а Екатерина редко упоминала о брате. Он уже несколько лет служил городским инженером в одном из пограничных с Австрией городков и редко переписывался с сестрой.
В письме он сообщал, что после разгрома Самсонова и боев в Августовских лесах его полк отошел к Сувалкам. Сейчас они стоят на позиции, спешенные казаки в смену ходят в окопы, пока другая часть полка остается при лошадях. После многодневных боев стало значительно спокойней. По делам полка он должен приехать в Петербург и, вероятнее всего, на следующей неделе зайдет к Екатерине. Нужно, чтобы она оставляла записки, где и когда она будет. Жить он будет у чиновного дядюшки, с семьей которого Екатерина встречалась редко.
- Ты рада? - спросил Андрей, возвращая ей конверт.
- Конечно. Я больше двух лет его не видела, если не считать нескольких дней во время мобилизации. Но ведь это было мельком. Он был погружен в хлопоты. Казаки мобилизуются не так, как все… Впрочем, и я была как-то расстроена… Вообще эти дни так взволновали меня, выбили из колеи.
"Так, так, - думал Андрей. - Наконец-то ты высказываешься". Он молчал, боясь спугнуть Екатерину.
- Я не рассказывала тебе об этом, потому что до сих пор не все для меня из этих дней ясно и о многом мне трудно говорить даже с самой собою.
- Я чувствовал все эти дни, Катя, что ты нервничаешь… Но не хотел расспрашивать…