Голос, произнесший эти слова, звучал тихо и спокойно и всё же как-то по-особенному; это был один из тех голосов, что сразу привлекают внимание: мягкий, но в то же время глубокий, внушительный и притом бесстрастный. Мужчина, который стоял на коленях подле надгробия, теперь незаметно присоединился к своему спутнику и Эгремонту - походка его была совсем тихой, под стать голосу. Он был невысокого роста, даже ниже среднего, тело имел худощавое, но притом хорошо сложенное; его бледное лицо, слегка тронутое оспой, от подлинной безобразности спасали высокий лоб, отмеченный печатью разума, и большие темные глаза, которые говорили о чуткости души и об удивительном умении схватывать всё на лету. Несмотря на молодость, мужчина был уже лысоват; одет он был в черное: опрятность его белья, аккуратно подстриженная борода, а также сильно поношенные, но тщательно починенные перчатки указывали на то, что линялый наряд есть следствие крайней нужды, а не неряшества.
- Вы тоже оплакиваете роспуск этих общин? - спросил Эгремонт.
- В мире, где мы живем, так много поводов для слез, - ответил незнакомец помоложе, - что я не могу позволить себе мучиться болью прошлого.
- И всё же вы одобряете устои того общества; говорите, что предпочитаете их нашей теперешней жизни.
- Да, я предпочитаю объединение стадному чувству.
- Разница определенно есть, - задумчиво сказал Эгремонт.
- Общность цели объединяет людей, - продолжал молодой незнакомец, - без этого они могут входить в контакт, но всё равно на деле будут оставаться разобщенными.
- И что же, таково их положение в городах?
- Таково их положение везде - но в городах оно особенно трудное. Скученность населения ожесточает борьбу за жизнь и провоцирует взаимное отвращение элементов, принужденных вступить в слишком тесный контакт. В больших городах людей сводит друг с другом исключительно жажда выгоды. И даже в погоне за состоянием они оказываются не заодно, а непременно порознь; а уж во всём прочем им и вовсе дела нет до своих ближних. Христианство учит: "Возлюби ближнего своего, как самого себя"; современное общество не признаёт никаких ближних.
- Воистину, мы живем в странные времена! - произнес Эгремонт: пораженный наблюдениями собеседника, он попытался скрыть свою душевную оторопь за этим банальным возгласом, который нередко свидетельствует о том, что разум возбужден сильнее, чем желает признать или способен выразить в эту минуту.
- Когда младенец делает первые шаги, он тоже считает, что живет в странные времена, - заметил его собеседник.
- Что вы имеете в виду? - спросил Эгремонт.
- Общество, которое всё еще пребывает во младенчестве, теперь начинает прощупывать свой путь.
- Настало новое правление, - сказал Эгремонт, - возможно, даже новая эра.
- Думаю, так и есть, - кивнул молодой незнакомец.
- Надеюсь, что так и есть, - отозвался тот, что постарше.
- Пожалуй, я соглашусь: общество пребывает во младенчестве, - слегка улыбнулся Эгремонт, - но, что бы вы ни говорили, наша королева правит величайшей нацией всех времен.
- Какой именно? - спросил незнакомец помоложе. - Наций-то две.
Он помедлил; Эгремонт молчал, но выглядел заинтригованным.
- Да, - вновь заговорил молодой незнакомец после короткой заминки. - Две нации; между ними нет никакой связи, никакого взаимопонимания. Они и знать не знают про обычаи, мысли, чувства друг друга, словно обитают на разных полюсах или живут на разных планетах; они по-разному воспитаны, вскормлены разной пищей, следуют разной морали, да и подчиняются не одним и тем же законам.
- Вы говорите о… - неуверенно начал Эгремонт.
- Богатых и Бедных.
В проеме арки появилась женская фигура.
В это мгновение внезапный поток розоватого света, окрасивший серые развалины, возвестил о том, что солнце только что зашло - и вот сквозь арку, безучастно взиравшую на Эгремонта и его собеседников, одиноко засияла с великолепного неба сумеречная звезда. Этот час, это место, этот величественный покой и эта умиротворяющая красота прервали спор и даже заставили всех замолчать. Последние слова незнакомца еще звучали в ушах Эгремонта; отрешенный дух юноши одолевало великое множество мыслей, множество чувств; и вот тогда от придела Богородицы донесся вечерний гимн во славу Пресвятой Девы. Голос одинокий - но необычайно красивый и мелодичный, нежный и торжественный - и в то же время переливчатый и волнующий.
Эгремонт очнулся от своей задумчивости. Он хотел было заговорить, но заметил, что старший из незнакомцев, оставив то место, где присел отдохнуть, встал на колени, опустив очи долу и скрестив руки на груди. Его спутник остался стоять в прежней позе.
Божественная мелодия смолкла; незнакомец постарше поднялся; и просьба хоть как-нибудь объяснить эту сладостную и святую тайну застыла на губах Эгремонта, когда в проеме безучастной, освещенной звездою арки, с которой он не сводил взгляда, появилась женская фигура. Судя по облачению, то было дитя Церкви, но едва ли монахиня: покров - если, конечно, это был покров - был откинут на плечи, открывая взору густые пряди прекрасных длинных волос. Вызванный глубоким потрясением румянец всё еще пылал на лице девушки, необычайно молодом, но отмеченном едва ли не божественным величием, а темные глаза и длинные темные ресницы оттеняли сверкающую кожу и роскошные блестящие локоны - всё вместе складывалось в красоту, столь редко встречающуюся и до того необыкновенную, что можно понять Эгремонта, который на мгновение поверил, будто он видит лучезарного серафима, спустившегося с небес на землю, или же светлый дух какой-нибудь праведницы, нашедший приют на руинах оскверненного храма.
Глава шестая
- Насколько я понимаю, - вечером того же дня сказал лорд Марни своему брату (они сидели в гостиной и беседовали с глазу на глаз), - насколько я понимаю, ты, по сути, не заплатил ни гроша из своего кармана, и мама предоставит тебе тысячу фунтов. На эти деньги, конечно, особо не разгуляешься.
- Этого едва хватит, чтобы расплатиться за банкет, - подтвердил Эгремонт, - обретение семейством былого влияния отмечалось с невероятным размахом!
- Влияние семьи следует поддерживать, - заметил лорд Марни, - и мама предоставит тебе тысячу фунтов; как я сказал, это не так уж и много, но мне нравится ее настрой. Подобные состязания - штука затратная, однако я всецело одобряю твой выбор, тем более что ты победил. Великое дело - выиграть первую же схватку в наши десятифунтовые времена; это еще раз доказывает силу предварительного расчета, который я столь высоко ценю. Всё в этом мире можно предугадать; удача - это миф, можешь не сомневаться; а уж если ты и впредь будешь так же тщательно всё рассчитывать, то непременно преуспеешь в жизни. Теперь вопрос в том, что делать с твоими затратами на избрание, так?
- Именно.
- Ты хочешь знать, что я сделаю для тебя или, вернее, что я могу для тебя сделать, - вот в чем суть. Разумеется, я намерен сделать для тебя всё что угодно; впрочем, подсчитав, что и как, я рискую обнаружить, что возможности мои не отвечают намерениям.
- Я уверен, Джордж, ты сделаешь всё, что от тебя требуется, - и даже больше.
- Меня необычайно радует мамина тысяча фунтов, Чарльз.
- Я просто восхищен ее поступком! Впрочем, она всегда так великодушна!
- Ее вдовья доля выплачивалась в высшей степени регулярно, - продолжал лорд Марни. - Всегда будь аккуратен в своих платежах, Чарльз. Это принесет безграничную выгоду. Вот смотри, не выплачивай я матери ее вдовью долю с таким постоянством, - и она, скорее всего, не смогла бы предоставить тебе эту тысячу, стало быть, этой тысячей фунтов ты, в известной степени, обязан мне.
Эгремонт слегка выпрямился в кресле, однако промолчал.
- Я обязан выплачивать матери ее вдовью долю независимо от того, сгорели стога или нет, - произнес лорд Марни. - Довольно тяжкое бремя, не находишь?
- Но ведь эти стога принадлежали Бингли!
- Однако он не застраховал их и захочет некоторого снижения арендной платы, если, конечно, я сочту возможным уступить ему; а я, вероятно, не сочту: он должен был всё предусмотреть и заранее готовиться к подобным вещам; у меня тоже есть стога, и их точно так же могут спалить в любую ночь.
- Но ты конечно же застрахован?
- Отнюдь, согласно моим подсчетам лучше пойти на риск.
- Любопытно, с чего бы им теперь поджигать стога? Раньше такого не было, - заметил Эгремонт.
- Да с того, что в королевстве переизбыток населения, - пояснил лорд Марни, - а в графстве нет сельской полиции.
- Ты говорил о выборах, Джордж, - сказал Эгремонт, без особой охоты, но всё же настойчиво возвращаясь к началу разговора: раз уж лед тронулся, следовало довести дело до конца. Лорд Марни еще до выборов прислал матери, которая обратилась к нему за советом по поводу данного шага, ответное письмо; содержимое его весьма обрадовало леди Марни - а Эгремонт уже тогда хотел бы от него большей определенности. Как бы то ни было, тревога, неизменная спутница первой избирательной гонки, а также нажим со стороны человека, чьи суждения неизменно влияли на Чарльза (а в данной ситуации еще и вполне обоснованно), сделали свое дело: он зажал совесть в кулак и убедил себя в том, что является кандидатом не только с одобрения, но и по настоянию брата. - Ты говорил о выборах, Джордж, - повторил Эгремонт.