Пришлось надеть шлем и отойти от часового подальше. На гауптвахту еще попадешь, чего доброго. Очкастый часовой что-то еще кричал вслед, кажется, за партизанщину ругал: хватит, мол, этого самого, пора к дисциплине настоящей привыкать и так далее.
Теперь что оставалось делать? Орлик нашел решение: он двинулся вдоль кремлевских стен и башен с твердым намерением обойти Кремль и разглядеть со всех сторон. От Спасских ворот дошел до Троицких, оттуда - до Боровицких. Потом шел вдоль Москвы-реки и держался лишь одного направления: куда стена ведет, туда и он шаг держал.
Часа полтора это заняло. Шел он, шел, пока снова не добрел до Красной площади. Ноги, признаться, гудели, да и есть хотелось, а уже было за полдень, а еды не оставалось в карманах у нашего путешественника ни крошки, да и денег тоже.
А теперь что оставалось делать?
Опять само пришло решение: застегнуть потуже ремень, что Орлик и сделал. Доплелся он до Иверских ворот (тогда еще такие существовали) и потолкался тут среди прохожего люда. С иными заговаривал, если это были, на взгляд Орлика, свои. Ну, скажем, стоит у газетной витрины человек в кавалерийской фуражке и потертой окопной шинели. К такого рода личностям - молодые ли они или уже седые - наш герой сразу проникался симпатией. И вот как раз у одного такого человека и как раз в кавалерийской фуражке Орлик и стал спрашивать:
- Слушай, батя, ты мне скажи: что в Кремле? Снаружи поверх стены купола, да кресты, да башни, а внутри что?
Собеседником Орлика оказался уже действительно по годам вполне "батя", если не дедушка. Сидел он у Китайгородской стены и перематывал разъехавшиеся обмотки.
- Ты откуда? - перво-наперво осведомился он у Орлика. - С фронту?
Орлик начисто все выложил. Ехал вот с товарищем по такому-то делу, не доехал и теперь не знает, что дальше-то делать.
- Ага! - покивал пожилой кавалерист. - Понятно. Сам я тоже бывший фронтовик, Деникина бил, до Новороссийска дошел, а там тифом меня сразило. А сейчас я в Москве тут по особым делам. Из-под Калуги мы… Ну, а тебе для чего про Кремль надо знать? Я там сейчас был и могу все тебе рассказать.
Орлик ахнул:
- А как допустили вас?
- А просто. Я к Михаилу Ивановичу Калинину заходил. По крестьянским делам. Ну, поговорили. Обещал помощь оказать. А тебе, сыпок, по какому делу?
- Я в белый тыл хочу, - признался чистосердечно Орлик. - Помог бы мне в этом Калинин? Как же к нему попасть?
- Э, милый, - усмехнулся пожилой кавалерист. - Ты порядка не знаешь, что ли? У нас же теперь не то, что было. Власть укрепилась, и порядку куда больше стало. Москва видишь какой сделалась? Не Москва, брат, а штаб руководства! Вся мировая революция тут на виду, про все тут знают и думают… Понял ты? Международная дипломатия, война, хлеб - все берется во внимание. Так-то, милый ты мой герой!
Он все усмехался, кавалерист, и продолжал свое дело - переобул, не торопясь, левую ногу и взялся за правую.
- А ты, значит, в белый тыл собрался, к барону Врангелю? - опять заговорил солдат и все с той же ухмылкой продолжал: - И чего бы ты там стал делать, а? Эх, милок! Я вижу, ты хотя и в буденовке, а по уму-разуму как бы еще дитятко… Да, да, не обижайся, я это говорю тебе всурьез, по-отечески. Порядок же есть, братишка ты мой хороший. Ежели бы, допустим, нашему главному штабу руководства понадобился какой человек для взрывной работы в белом тылу, то, поверь, само руководство нашло бы тебя или кого другого, и все дело бы сделалось по всем положенным правилам и секретам. Понял? Во как! А ты сам лезешь - берите меня, я лучший! А может, они кого другого хотят? Может, уже послали кого надо. Ты же сам солдат, братец мой, должен субординацию знать. Это тебе, милый, не по крышам лазить, да!
Орлика не так-то легко взять на мушку. Оп все выслушал и хмыкнул:
- А вот вы же ходили? Сами!
- Как - сам? - возмутился кавалерист. - Я ходок… от общества, от крестьян своих поручение имею. А у тебя от кого поручение, а? Кто это тебя в белый тыл к себе требует? А ну, покажи бумагу.
Ну что оставалось Орлику делать после такой нотации, скажите. Одно: пряча смущение, поскорей распрощаться с кавалеристом и вернуться восвояси на Курский вокзал.
Вот так он и поступил.
А Кате он что рассказал? Да ничего. Так, в общих словах, кое-что выдавил из себя. Побывал, дескать, в Кремле, то есть, вернее, возле Кремля, и кое с кем виделся, то есть виделся не с какими-то там случайными людьми, а с вполне заслуживающими доверия военными товарищами. И они многое объяснили Орлику.
- Что же именно? - поинтересовалась Катя.
Орлик увидел по ее лукавым глазам, что у нее тоже есть новости.
- Нет, ты скажи раньше, - потребовал он от Кати. - Приказание пришло?
- Пришло.
- Ну? И что? Куда нам?
- Обратно в свой штаб ехать.
- Ну и правильно, - одобрительно произнес Орлик. - Эти военные товарищи тоже так советовали. А в тыл Врангелю, сказали, нечего нам соваться. Обойдутся и без нас.
- А я и не просилась туда, - смеясь, пожала плечами Катя. - Это ты, наверно, ходил проситься.
В тот же день они получили от военного коменданта документы и вечером уже катили обратным поездом на юг, к Таврии.
Пока дружки наши ехали, а путь у них был долгий, трудный, изнурительный, в стране, взбудораженной новой напастью - баронским нападением из Крыма, - события шли своим чередом. И об одном из них хотелось бы здесь же рассказать.
Орлик, как мы видели, вознамерился было в белогвардейский тыл ехать, штаб Врангеля взорвать, и всего только пуд динамиту ему бы на это потребовалось. Поговорив с кем-то там у Кремля, он угомонился.
Но то, к чему Орлика потянуло, то есть к борьбе с врагом в его же тылу, - дело это, неимоверно трудное и смертельно опасное, делалось. Усиливались не только войска врангелевского фронта. В тыл белых - в захваченную часть Таврии и в Крым - было послано в эти дни немало людей, и среди них оказался, представьте, родной отец Кати.
Вот как бывает. Сведениями мы располагаем на этот счет совершенно точными. Разумеется, не уже знакомый дневник послужил нам источником. В дневнике об этом ничего не найти.
"Откуда же взялись эти сведения?" - спросите вы. Источники верные, но, только дочитав нашу повесть до конца, вы все узнаете.
Итак, об отце Кати.
Где-то уже было сказано, что он артист. Да, известно, что он смолоду очень увлекался театром и хорошо, говорят, играл. Мечтой его было попасть в Московский Художественный театр, но годы шли, а мечта все так же оставалась мечтой.
Жил он в Киеве и работал там в Соловцовском театре, вдали от семьи, которая оставалась в Каховке. Катя была единственным ребенком в семье, и мать, пока была жива, не расставалась с дочерью. В восемнадцатом году Ирина Васильевна умерла от сыпняка. С тех пор и началась для Кати самостоятельная жизнь. Она окончила краткосрочные курсы телеграфисток и пошла добровольцем на фронт, когда ей не было еще и пятнадцати лет.
С отцом Катя переписывалась, когда такая возможность возникала. Ведь война! В Киеве то и дело менялись власти, но и Катю судьба бросала из одного места в другое.
"Наши дни полны удивительных событий, - записала Катя в дневнике на одной из страниц, которую мы приводим здесь, немного забегая вперед. - Даже самое ординарное событие, самое простое вдруг озаряется особым светом и потрясает своим величием. Прошлым летом я ездила к отцу в Киев, ну, и, конечно, побывала в Соловцовском театре, где он играл. Ставили "Овечий источник". Спектакль шел специально для красноармейцев, и многие сидели рядом со мной в партере с винтовками. И что творилось в зале, трудно передать! Я такого воодушевления никогда не видела! С каким волнением следили сотни глаз за смелой борьбой Лауренсии с преследующим ее диким тираном, а когда представление кончилось, в партере, на галерке и в ложах разыгрался другой спектакль, только куда более величественный. Вскочили все, как один, и вместо аплодисментов потрясают винтовками и кричат: "На фронт! На фронт!" Рядом со мной один даже саблей размахивал, и не забыть ее сверкания в луче прожектора на фоне красных сукон сцены!
А потом отец рассказал мне, что наше командование после этого спектакля решило водить на "Овечий источник" каждый красный полк перед отправкой на фронт. Ну когда бывало подобное в истории? Папа говорил: "Не бывало!"…
Вскоре после своей прошлогодней поездки к отцу героиня наша потеряла его след: в Киев пришли деникинцы и до самой зимы хозяйничали в нем, а когда их выгнали, Катя уже больше не смогла вырваться в отпуск - на крымском участке фронта становилось все горячее и горячее. Писала Катя в Киев не раз, но ответа не было… Адресат куда-то выбыл.
Вот тут мы и подошли к тому событию, о котором следует рассказать хотя бы вкратце.
…Весенний теплый день в Харькове. Большое каменное здание в центре города. Над зданием - транспарант: "Все на пана и барона!" Здесь помещается Центральный Комитет Коммунистической партии большевиков Украины. У входа на столбах - большая карта, где обозначены линии фронтов, польского и врангелевского. Пыхтят возле подъезда автомобили. То и дело подъезжают мотоциклы, верховые всадники. Это штаб, мозг, направляющий центр борьбы с контрреволюцией на всей территории Украины.
Отсюда каждый день говорят с Москвой, здесь знают и учитывают все, что решается в Политбюро партии во главе с Лениным и в Главной Ставке красных войск.
На втором этаже, в небольшом кабинете, сидит Иннокентий Павлович, и вид у него смущенный, точно у ученика на экзамене. Ночью он прибыл сюда из Брянска и вот уже принят ответственным работником Центрального Комитета.