Портрет этого работника мы дать не можем, и даже фамилия его нам неизвестна; что касается Иннокентия Павловича, то о нем есть такие данные. В ту пору ему было лет под пятьдесят, он носил пенсне, и это придавало его лицу вид интеллигентный, но седеющей стриженой головой больше походил на бывалого солдата, чем на артиста. Крупные морщины на лбу и по углам губ, орлиный нос… Казалось, перед вами решительный и твердый характером человек. А на самом деле, по утверждению людей, знавших его близко, это был человек мягкий и обходительный.
Но послушаем, какой разговор идет между ним и ответственным товарищем.
- Иннокентий Павлович! Вы хорошо помогали нам в подпольной работе, когда деникинцы были в Киеве. Мы знаем, что вы беспартийный, но считаем вполне своим.
- Благодарю.
- Вы Крым знаете?
- Знаю, конечно. Бывал не раз.
С Иннокентием Павловичем до этого вели разговор в Брянском губкоме партии. О цели его приглашения в Харьков, в Центральный Комитет, он знает.
Сложное, опасное дело хотят поручить Иннокентию Павловичу, и предварительное согласие он уже дал. Но сейчас, очутившись в кабинете у человека, с которым предстоит обо всем точно договориться, Иннокентий Павлович вдруг почувствовал себя как на экзамене.
Человек этот - обозначим его как "товарищ М." долго рассказывал о положении в белогвардейском Крыму; не скрывал, что работать в подполье там трудно; часты провалы. Но борьба есть борьба, что поделаешь. То, что в интересах революции, должно делаться, несмотря ни на что.
Дальше разговор протекал в виде как бы драматического диалога, который был очень привычен Иннокентию Павловичу как актеру.
Товарищ М. Нам очень, очень нужны свои люди в Крыму. Воцарение там Врангеля грозит нам большими неприятностями. Могут развернуться грозные события, учтите.
Иннокентий Павлович. Я понимаю.
Товарищ М. Должен сообщить вам, что я вчера только вернулся из Москвы. Присутствовал там на ряде очень важных совещаний. Положение таково, что партия подымает все на ноги. Меры принимаются чрезвычайные. Я видел Ленина, и никогда еще он не казался мне таким озабоченным.
Иннокентия Павловича эти слова так разволновали, что у него вырвалось:
- Боже мой! Но почему такое творится? Разве положение столь трагично?
В дверь постучали. Вошла худенькая девушка в сапогах и подала товарищу М. кипу газет.
Девушка. Я могу удалиться?
Товарищ М. Да, да. Спасибо.
Когда за девушкой закрылась дверь, Иннокентий Павлович со вздохом проговорил:
- Как она напоминает мне мою дочь!
Товарищ М. Я знаю из вашей анкеты, что у вас дочь и она служит в одном штабе наших войск. Отзываются о ней хорошо, так что можете ею гордиться.
Иннокентий Павлович. Благодарю… Знаете, давно не видел ее… Очень давно!..
Как видно, товарищу М. в эту минуту пришла в голову какая-то мысль. Он скосил глаза в сторону и некоторое время задумчиво барабанил пальцами по столу. Потом сказал:
- Ладно. Это потом.
Обращался он сейчас, похоже, к самому себе. И, что-то решив про себя, опять уставился на артиста:
- Итак, вы согласны в Крым? Работа предстоит опасная. Поедете?
- Да, если это надо.
- Очень надо.
- Но чем я как артист смогу вам помочь?
- Многим.
И вдруг, заулыбавшись, товарищ М. спросил:
- А знаете, кто нам, большевикам, особенно много помогал в старом подполье? Я имею в виду царское время. Для явок, пожалуй, одними из самых удачных были квартиры портнихи и зубного врача. К ним всякие люди ходят, и никто не заподозрит вас, если и вы зашли к портнихе заказать себе, скажем, сорочку или наведаетесь к зубному врачу с больным зубом. Для подпольщика - самая удобная возможность, и мы этим часто пользовались.
Иннокентий Павлович. Но позвольте снова напомнить вам, что я человек театра.
Товарищ М. Вот-вот, как раз такой нам и нужен сейчас. Поверьте, не вы один будете работать в крымском подполье. Свои люди у нас там всюду. Но вот что нам надо именно от вас. Видите ли, в Севастополе, где обосновался весь врангелевский штаб, очень близко от него расположен один летний театр с рестораном на открытом воздухе, где особенно часто бывают офицеры этого штаба. Конечно, это все народ стреляный. Но с артистами они, по нашим сведениям, охотно ведут знакомства. Театр в России везде любят. Кстати, хочу напомнить вам, что в традициях лучших актеров нашего театра - помогать борцам за свободу. Это делал и знаменитый Качалов, и многие другие.
Иннокентий Павлович(с живостью). О, конечно, я это знаю!
Товарищ М. Ну, вот и хорошо. Будем считать, что мы договорились. Надо надеяться, что как артисту вам будет легче встречаться со штабными офицерами Врангеля хотя бы в том же летнем ресторане и через них выведывать и получать нужную нам информацию.
- Получать? - удивился Иннокентий Павлович. - От кого же?
- А вот это вы узнаете уже в самом Севастополе. Ясно?..
Тут в дверь снова постучали. На этот раз товарищ М. довольно сердито крикнул:
- Нельзя! Я занят!
- Пусть войдет, - вдруг попросил Иннокентий Павлович. - Эта девушка очень похожа на мою дочь. Хотел бы хоть на эту посмотреть еще раз… Извините, конечно, - спохватился Иннокентий Павлович. - Я перебил вас… Такой у нас важный разговор, а я вдруг бог весть о чем…
Товарищ М. опять скосил глаза в сторону, о чем-то подумал и вдруг спросил:
- Иннокентий Павлович, скажите, что, если бы вы, представим себе, встретились с нею в Крыму?
- С кем?
- О вашей дочке говорю.
Иннокентий Павлович. Как же это возможно?
Товарищ М. Все на свете возможно. Как бы вы к этому отнеслись?
Иннокентий Павлович. Буду исполнять свой долг, а она пусть исполнит свой.
Товарищ М. Мы так и надеемся. Отлично! Но вот еще что. С собой вам придется повезти и передать по назначению одну листовку. Распечатают ее в Крыму наши подпольщики. Согласны?
Иннокентий Павлович. Да, конечно.
Товарищ М. Это стихи. Нечто вроде даже небольшой поэмы под названием "Сон Врангеля". Вот она, познакомьтесь.
Оборвем тут беседу отца Кати с ответственным товарищем и приведем отрывки из дошедшей до нас листовки.
Начинается она обычным для того времени: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Затем идут стихи:
Наевшись мяса человечьего,
Напившись крови бедняков,
Уснул барон, как тесто печено,
Вздымаясь из пуховиков.
Да как не спать? Дела прекрасные,
Грозить не будет больше враг.
"Вся конница разбита красная!" -
Так доносил белополяк.
Пехота - ну, с пехотой справимся,
Десятки танков дал француз.
Чрез два-три дня в Москву отправимся!..
И гад заснул. Как вдруг видение!..
Видение первое
Остров скалистый,
Сосны да ели.
Ветер неистовый
На снежной постели.
Носится, колышет
Верхи дерев;
Воет и стонет
В пыли снегов.
Холмики всюду,
На них - кресты.
- Колчак, это ты?
Здесь ты, в далекой Сибири,
Жалок, безгласен и нем.
Но почему и зачем
Призрак твой вижу? - Затем, -
Слышится голос из гроба, -
Будем мертвы скоро оба!..Барон проснулся весь в поту…
Уснул опять, и снова сон
Престранный видит наш барон.
Видение второе
Видит барон иностранное судно,
В трюме Деникин укрылся приблудный,
Жалкий, дрожащий от злобы и боли,
Словно колодник в неволе.
- Что? Как? Откуда? А Волга? А Дон?
Близок ведь был тебе радостный звон
Всех сорока сороков!
Снова ответ: - Дураков
Мало ль погибло, что шли на тот звон.
Верно, был ближе я всех от Москвы,
Взял я Орел и Царицын,
Но не сбылися мечтанья, увы!
Салом намазавши пятки,
Стан свой согнувши дугой,
Ныне бегу без оглядки -
Пусть меня сменит другой,
Ищущий власти и славы.Снова в поту, как в тисках,
Тестом на пуховиках
Мечется бедный барон.
Кончалась поэма-листовка грозным предсказанием, что барона ждет такая же участь, как Колчака и Деникина. Завершала все подпись: "Дядя Федя".
Неделю спустя эту листовку уже читали в Крыму.
4
Что можно узнать из письменного отчета. - Остановить врага! - Орлик уходит на передовую. - Разговор с Эйдеманом. - Треугольный пакет для истории. - Лохматый политотделец и любопытное открытие Кати.
В наших руках находится документ, целиком подтверждающий все то, что рассказано в первой части романа о поездке Кати и Орлика в сторону Москвы и Питера. Это письменный отчет Кати в политотдел штаба армии; написан был отчет уже после возвращения наших героев из Москвы.
Все подтверждается: и нападение на эшелон, и история с гномиками, и встреча с матросом Прохоровым, и трогательная резолюция команды бронепоезда "Красный Интернационал". Казалось, не до отчетов было в те дни. Врангелевцы лезли и лезли стеной. Нет, заставили Катю написать, да еще, к великому ее смущению, послали отчет в Москву.