и полки, артиллерия и обозы устремились в сторону Хнысь- Кола, Мелязгерта, Дильмана и других селений.
В условиях начавшихся сильных морозов и снегопадов, преодолевая горные перевалы и бездорожье открытых долин, Сарыкамышский, Ольтинский и Казманский отряды медленно продвигались вперед. Выбивались из сил и батарейцы, вместе с которыми воевал теперь Иван Украинский. Порой казалось, что люди еще какое‑то время продержатся в пути, а упряжные кони станут, не пойдут дальше из‑за тяжких перегрузок.
- Но, но, бедолаги, - подталкивая плечом щит орудия, повышал голос кубанец на лошадей, возле которых суетился ездовый, вконец измаявшийся и охрипший. Украинскому вторили и остальные орудийные номера. Кое‑как препятствие преодолевалось, за ним следовало новое и так - до полного изнеможения.
В конечном счете зима в горах положила конец наступательному порыву. На время в снеговые сугробы зарылись и те, и другие военные лагеря. В расположении пехотных частей заняли огневые позиции и взводы артиллерийской батареи, в которой Украинский получил боевое крещение. Потекла позиционная война. На орудийные выстрелы турок взвод практически перестал вести ответный огонь. Дипломатичный и корректный прапорщик Вячеслав Иванов, стараясь казаться убедительным, разъяснял подчиненным:
- Нет достойной цели, а так чего палить.
На самом деле уже тогда, после первых по - настояще- му серьезных боев, армейский склад в Тифлисе и еще ближе - отрядный склад в Сарыкамыше ощущали основательную брешь в артиллерийском боезапасе, который и к исходу января 1915 года все еще оставался не восполненным. Подвоза снарядов ожидали к весне, а сейчас обходились тем, чем располагали ниже всяких скудных нормативов.
В зимнее затишье 1915 года артиллерист Украинский получил из дома несколько писем. В одном из них Агаша писала:
"Через наш поселок все идуть и едуть на войну солдаты. Уже пришли многим женам и матерям извещения о погибели их мужей и сынов. Как ты там воюешь, наш дорогой? Береги себя. Мы тебя ждем. Наша дочка Марийка растет и уже много разговаривать стала. Я ей рассказываю про тебя, она все спрашивает, когда папаня приедет".
Дальше Агаша сообщала о том, что в лавках и на рынках все подорожало, его младшему брату Ивану сначала определили отсрочку как единственному трудоспособному в семье родителей, а недавно тоже призвали в армию и отправили на Западный фронт. Это же подтвердил в своем письме и сам брат, пославший свою весточку перед отъездом из Тихорецкой. Вероятно, из желания развеять хмарное настроение у фронтовика младший Иван наряду с новостями о семье и общих знакомых присовокупил одну занятную быль. В его письме говорилось:
"Был я на святки в Выселках. Ты, может, и не поверишь. Но тут такой цирк сотворился, что все
до сих пор смеются. Приехал с хутора Черетовато- го на ярмарку один казак. Он здорово подгулял, до мертвецкого кону. Полицейский отволок его во двор какого‑то добродея и там бросил, чтобы проспался. А тот пьяный облевался и лежит, как бревно. Свиньи подошли и давай его облизывать, а потом вместе с его пакостиной отъели ему три пальца на руке".
Этот отрывок из письма Иван прочитал своим батарейцам. Вдоволь посмеявшись над незадачливым гулякой, коренастый фейерверкер Сенька Смолин сказал:
- А что, братцы, свиньи‑то ему благо сделали. На фронт его теперь не призовут, дома отсидится.
С прибывающими на пополнение солдатами и унтер- офицерами в руки окопникам попадали иногда официальные столичные и местные газеты, ненароком приоткрывавшие завесу над теневыми сторонами жизни в тылу. На фронтах лилась кровь, а тут сообщалось о таких делах, что они вызывали прямо‑таки рвоту у людей. Как‑то на батарею заглянул связист из искровой роты, приехавший из Тифлиса, куда он командировался за новыми аппаратами и телефонным кабелем. Выбив на армейском складе треть необходимого, он привез с собой "Биржевые ведомости", "Коммерческий вестник" и другие газеты.
- Почитайте, пушкари, - вручил он их батарейцам. - С цивильным духом познакомитесь.
Тот "дух" имел неприятный запашок. Собравшиеся в землянке фронтовики узнали, например, о громкой афере некоей Орловой - Давыдовой - разбитной певички, околпачившей своего престарелого мужа с графским титулом, о похождениях авантюристки Ольги Штейн под именем баронессы фон де Остен, убийстве отставным генералом Пегановым своей супруги Полозовой, о весьма решительно настроенной гражданке Нагродской, развернувшей широкую кампанию за открытие публичных заведений и право их посещения всеми желающими женщинами…
Слушал Иван эту муть и у него выворачивало из души.
- Какой‑то вертеп, а не благородное общество, - выразил он мнение всех сослуживцев.
Между боевыми подразделениями различных родов войск словно тонкие паутинки раскинулись замысловатые изгибы тропок и дорожек, местами девственно - белые, как сам снег, местами - будто присыпанные пепельно
серой золой от смеси снега с землей. Вон та тропка вела в штаб соседнего пехотного полка, а эта - к землянке искровой роты, где связисты обрабатывали телеграммы командования и передавали их по челночной системе, в стороне, подальше - обитала какая‑то кавалерийская часть. Выйдя с огневой позиции и направляясь в тыл, можно было шагать в полный рост без опасения, что тебя достанет вражеская пуля. В этих лабиринтах чаще всего и происходили встречи знакомцев.
Однажды с поручением командира отправился в тыл дивизиона и заряжающий Иван Украинский. В низине, возле водопойного колодца, он неожиданно повстречал своего земляка - ровесника из станицы Ново - Рождественской Михаила Петракова. Одетый в суконный чекмень, с перекинутым за плечи башлыком, в бараньей папахе, невысокий, юркий кавалерист как раз потчевал своего любимца студеной водой из корыта, установленного на двух опорных камнях.
- Кого вижу! - воскликнул Петраков.
И, оставив коня, обнял давнего знакомца.
- Не ожидал и я тебя здесь встретить, - ответил Украинский. - Думал, воюешь где‑нибудь на Западе.
- Нет. Сначала меня запапашили в Екатеринодар, там формировалась кавалерийская бригада. А оттуда недавно сюда, до Сарыкамыша прикатили в вагонах. Только направление‑то получил один наш эскадрон, его придали в распоряжение командира корпуса как особый резерв.
- Уже воевал? - спросил Иван.
- Еще не успел, - рассмеялся Петраков. - Куда с конницей по таким горам и снегу сунешься? Весна нас позовет в бой.
Перекинувшись несколькими фразами о родных местах, общих знакомых, земляки условились встретиться вечером, после выполнения Иваном командирского задания.
- Эскадрон наш, - показал Петраков на видневшиеся в тылу сараи, - разместился в старых кошарах. Мы их неплохо приспособили для своей стоянки. Вот туда и приходи.
Вечером земляки продолжили разговор. Чтобы никто им не мешал, они уединились в самом дальнем углу конюшни, посреди конской сбруи. О многом толковали солдаты - не только о доме.
- До чего же может довести эта война? - вслух рассуждал Иван. - До голоду и нищей сумы, истребления людей. Что тут творят турки и курды с армянской нацией - это просто неописуемо. Не щадят ни старых, ни малых, всех подряд казнят. Где побывали аскеры - там остается мертвая пустыня. Все своими глазами видел.
- У азиатов так издавна, - отозвался собеседник, - разные паши и беки вражду между людьми оборачивают себе на пользу. Жги, коли, убивай - это их давняя привычка. А сейчас они озверели совсем.
От недавно прибывшего земляка - кавалериста Украинский узнал, что проездом на Кавказский фронт станцию Тихорецкую посетил царь Николай И, потом он побывал в Екатеринодаре, отстоял заутреню в войсковом соборе.
- У нас в Тихорецкой, - вел разговор Петраков, - император вышел на перрон, потом его проводили в коммерческое училище. Встреча и проводы были торжественные. А в Екатеринодаре - тем более.
Михаил смолк, затем в раздумье произнес:
- Повезло мне увидеть в Екатеринодаре тот приезд и отъезд царя. Много сопровождало его начальства и слов было сказано. А каким‑то сумным, невеселым выглядел Николай.
Украинский понимающе отозвался:
- Так, надо думать, у него крутом голова идет от всяких нехваток и провалов. У нас на фронте он немного раньше побывал, чем мы встретились с тобой. Слышал: генералы засыпали его просьбами о поставках снарядов для артиллерии, снаряжения для пехоты и конницы. Прошло немало времени, а помощи пока не видно.
В течение зимы земляки встречались неоднократно, нашлось у Ивана еще несколько знакомцев из близлежащих станиц и хуторов тихорецкой сторонки. Многие из них служили в пластунских бригадах, прославившихся своим героизмом и бесстрашием в самых сложных и тяжелых боях.
К весне командование дивизиона включило Украинского в состав взвода артиллерийской разведки. Узнав об этом, командир взвода Вячеслав Иванов сказал огневику:
- Жаль отпускать тебя. Ну, да ладно. Все равно воевать- то будем вместе, разведданные твои пригодятся и для нас.
Теперь Ивану с новыми сослуживцами приходилось добывать сведения о противнике посредством длительных