- Кстати, Ваше Величество, зачем она явилась в Сен-Жермен? Говорят, Антуан Бурбонский тут же отправился со своей армией куда-то на север, чтобы только не встречаться с ней.
- Она приехала, побуждаемая муками ревности, - не моргнув глазом, ответила королева-мать. - Почему ты об этом спрашиваешь, Диана?
- При дворе судачат, будто Антуан Бурбонский собирается жениться.
- Жениться? - Екатерина Медичи изобразила безграничное удивление. - На ком же?
- Неизвестно, но госпожа де Мансо, с которой я встречалась недавно, заверила меня, что Гизы хотят женить его на какой-то своей родственнице.
- В самом деле? Для чего же?
- Ах, Ваше Величество, для вас ведь не секрет, что Гизы мечтают о троне французских королей, а поскольку ветвь Бурбонов - ближайшая к Валуа, они и хотят взять к себе в дом Антуана.
- Им еще долго придется ждать, - с оттенком ненависти проговорила королева-мать. - На престол взошел Карл, но у него еще два брата. Династия Валуа не скоро закончится, я надеюсь дождаться еще и внуков…
- Дай-то Бог, мадам, ведь по отцу я тоже Валуа.
- Постойте, Диана, а как же его супруга, королева Наваррская? Ведь их брак никто не расторгал.
- Ах, мадам, вам прекрасно известно, насколько сильны Гизы.
- Не преувеличивай, дочь моя. Я лишь знаю, что наш дражайший кардинал собирался наследовать Павлу IV, но тут…
- …но тут, мадам, конклав единодушно избрал папой Пия IV из вашего рода Медичи.
Екатерина кивнула.
- И, тем не менее, - продолжала Диана, - я уверена, Гизы найдут подход к новому папе.
- Значит, вы полагаете, позиции Гизов еще очень сильны?
- Разумеется, ведь Карл Лотарингский является главой святой церкви Франции, а если бы на троне сидели Гизы, в Ватикане избрали бы другого папу - из рода неаполитанских герцогов Феррарских или Караффа. Ибо не секрет, что своим величием и существованием вообще папы обязаны больше всего королям Франции, в частности, Пипину Короткому и Карлу Великому, - улыбнулась Диана.
Это было правдой, и мадам Екатерина это знала.
- Кстати, - спросила она немного погодя, - а где нынче Гиз? Вам, как жене маршала и снохе коннетабля, думаю, это известно.
- Помнится, с месяц тому назад он отправился во главе своих солдат в Эльзас. Кажется, там произошли крестьянские волнения, и ему пришлось их усмирять. А где он сейчас, надо спросить об этом у мужа.
В эту минуту доложили о визите коннетабля Анна де Монморанси.
- Просите, - сказала королева-мать и повернулась к Диане. - Очень кстати, спросим об этом у вашего свекра.
Ах, Диана, верите ли, как отдохнула я в разговоре с вами от скучных политических дел, ежедневно донимающих меня. Честное слово, я почувствовала себя лет на двадцать моложе. Как жаль, что наши беседы случаются так редко.
В кабинет вошел коннетабль, бывший воин двух королей, Франциска и Генриха. Он был одет в темно-серый плащ с серебристыми полосами снизу вверх, подбитый со всех сторон мехом горностая; голова его покоилась, как на блюдце, в белых брыжах, на груди висел орден Золотого Руна. Ему было семьдесят лет, но выглядел он все еще молодцевато.
- Мне уйти? - негромко спросила Диана де Франс.
- Вовсе незачем, - так же тихо ответила королева-мать. - Вы родственники, и вряд ли он собирается сообщить нечто, что не предназначалось бы для ушей дочери короля герцогини Ангулемской.
Коннетабль подошел и сдержанно поклонился обеим дамам:
- Ваше величество… мадам герцогиня…
- Присаживайтесь, Монморанси, - указала Екатерина жестом на одно из кресел за столом. - Ни к чему дворцовые этикеты, это нам надлежит стоять перед вами, храбрым полководцем, отдавшим столько сил и умения для блага отечества.
- О, Ваше Величество, - скромно ответил коннетабль, понимая, куда клонит королева-мать, - заслуги мои не столь уж велики, как вам кажется. Я солдат, и радеть о благе отчизны - мой долг, как, впрочем, и долг каждого христианина и верного сына Франции.
Екатерина не сводила с него прямого взгляда. Каждый, кому удалось бы в эту минуту прочесть ее мысли, без труда увидел бы в этом взгляде насмешку и осуждение одновременно.
- Полноте, коннетабль, ваша фигура при дворе Генриха II была далеко не последней, и вам это хорошо известно. Вспомните-ка, какую роль вы играли в дуэте с Дианой де Пуатье при моем покойном муже. Вы были так горды своим положением, а ваши отношения с мадам Валантинуа были настолько хороши, что вы даже и не замечали свою королеву.
- О мадам, - пробормотал коннетабль, начиная краснеть, - поверьте, я всегда искренне любил и глубоко уважал свою королеву; я старался по мере сил служить верой и правдой Вашему Величеству…
- Вы служили королю, Монморанси… И его фаворитке.
Разве не так?
Коннетабль отвел взгляд, засопел и побагровел еще больше. Он не ожидал такого разговора, хотя боялся его с тех пор, как Екатерина стала полноправной правительницей государства.
Екатерина продолжала атаку, следуя давно задуманному хитрому расчету. В своей борьбе против Гизов она делала ставку на дом Монморанси как оппозицию принцам Лотарингского дома: поскольку герцог Гиз стоял неизмеримо выше Жанны Д'Альбре, а потому представлял большую опасность для престола, коннетабль Монморанси являлся своего рода балансирующим звеном между двумя партиями. Одновременно Екатерина Медичи не желала чересчур приближать его к себе. Этим сегодняшним выпадом она недвусмысленно давала понять Монморанси о его не слишком высокой роли при ее особе и о том, чтобы он не строил никаких планов, способствующих возвышению его семейства над остальными домами высшей аристократии, как это было при покойном короле Генрихе. Вот почему она попросила Диану остаться.
- Мне бы хотелось, - сказала Екатерина напоследок, - чтобы вы не забывали: времена Генриха II ушли безвозвратно.
- Да, Ваше Величество, - пробормотал Анн де Монморанси.
- А также о том, что отныне вам надлежит служить мне столь же усердно, как и моей бывшей сопернице, любовнице моего мужа Диане де Пуатье, герцогине де Валантинуа. Вашей матери, Диана, - добавила она беззлобно.
Монморанси поднял голову и смело посмотрел в глаза королевы-матери. Весь вид его выражал теперь покорность и смирение. От былой надменности, которая сквозила в его взглядах, жестах, походке, не осталось и следа.
"Отлично, - подумала Екатерина Медичи, - теперь он будет всегда помнить урок и знать свое место. Я отомстила ему за свои прежние унижения".
- Я ваш преданный слуга, Ваше Величество, - произнес коннетабль, - и, клянусь вам, что я и все члены моего семейства были и будем вашими самыми верными подданными.
Екатерина одобрительно кивнула, давая понять, что тема исчерпана.
- Но мне кажется, - добавила она, - вы хотели еще что-то сказать?
- Государыня, - решился коннетабль, - известно ли вам, что говорят при дворе об истинной цели приезда Жанны Д'Альбре?
- Что же говорят? - делано равнодушно спросила королева.
- Гугеноты, как и католики, недовольны новым январским эдиктом, - сказал коннетабль. - Мы утихомирили гугенотов политических, но совсем забыли о религиозных. Им дали право собираться вне городов, но основная их часть находится именно в городах, и она недовольна…
- Монморанси, этими вопросами должен заниматься кардинал.
- Я никогда бы не дерзнул, Ваше Величество, если бы сие не было связано с военными действиями.
- Поймите, коннетабль, мне важнее утихомирить гугенотов политических, которые непосредственно угрожают трону, для которых их вера - лишь средство. Об остальных пусть заботятся пастыри.
- Но, мадам, они вооружаются! Дело может дойти до вооруженного столкновения, а если это произойдет, война неизбежна. Так не для того ли приехала королева Наваррская, чтобы развязать гражданскую войну?
- Эдикт не запрещает гугенотам собирать войска и созывать тайные собрания. Если требование будет нарушено, мы накажем вероотступников за неповиновение королевской власти. Вина за это ляжет на королеву Наваррскую, и пока она здесь, в моем доме, протестанты не посмеют нарушить эдикт. Я всегда сумею усмирить их, для этого есть герцог де Гиз, ваш давнишний приятель, коннетабль. Кстати, где он сейчас, я слышала, в Эльзасе?
- Совершенно верно, он подавляет мятежи в среде местного населения.
- До сих пор? Ведь он уехал больше месяца тому назад.
- Герцог должен был вернуться, но его задержала вооруженная стычка с бунтарями между Нанси и Кайзенсбергом, близ реки Мозель.
- Это далеко от Парижа?
- Около семидесяти лье, Ваше Величество.
- Путь неблизкий. Когда, по-вашему, он вернется?
- Дней через двадцать, не больше, я думаю. Первого к полудню Гиз должен быть близ Васси, как сообщил нарочный, который недавно прибыл от него.
- Хорошо. Только бы по дороге обратно герцог не наломал дров с нашими религиозными гугенотами.
Она повернулась к своей приемной дочери: