- Ничего, - холодно ответил Януш и, обращаясь к жене, сказал: - Ну что ж, Зося, пройдем в артистическую.
И подал руку Антоневскому так, словно тот был его "дальним знакомым".
VII
Ройская, спускаясь с балкона в антракте, столкнулась на лестнице со Спыхалой. Тот стоял, небрежно прислонясь к стене, и курил. Последнее время цвет лица у Спыхалы был желтый и нездоровый, поговаривали, что у него неважно с легкими да к тому же приходилось много работать в министерстве. Ройская обрадовалась встрече. Уже долгие годы не видела она бывшего учителя своих сыновей.
- Добрый день, дорогой Казимеж.
Какой же день, когда вечер? И к тому же так давно никто не называл Спыхалу "дорогим Казимежем". Поэтому он улыбнулся, целуя Ройской руку. Начало разговора настроило его на добродушный и веселый лад. Он вспомнил, что, вообще-то говоря, ему так ни разу и не довелось разговаривать с Ройской с тех памятных одесских дней, когда она заключила их разговор обещанием прислать "для утешения" Олю. Казимеж знал, что Ройская не могла ему простить истории со своей племянницей, и потому обрадовался сердечности, которой его одарила бывшая хозяйка и покровительница. Она, видимо, подумала о том же, так как тоже принялась вспоминать давние времена:
- Давненько я с вами не беседовала, пожалуй, с той поры, со времен Среднего Фонтана, - сказала она, из чего Спыхала заключил, что разговор обещает быть продолжительным. Однако, произнеся эти слова, Ройская замолкла и, продолжая стоять перед Казимежем, вдруг посмотрела в сторону окна, точно увидела там, за стеклом, не серо-голубой тон октябрьской ночи, а какой-то далекий пейзаж. Она все молчала, а Спыхала, припомнив вдруг, что последний их разговор, девятнадцать лет назад, касался Юзека, понял, что Ройская думает сейчас о сыне. Надо бы заговорить о чем-то другом, что не вызывало бы таких воспоминаний, но Казимеж не знал, как это сделать.
- Эльжбета уже тогда прекрасно пела, - сказала наконец пани Эвелина и, оторвав взгляд от окна, посмотрела на Спыхалу так, точно слова ее заключали совсем иной, особый и более глубокий смысл. Тем не менее Спыхала подхватил эту тему, повторив слова Марии:
- Разумеется, свежесть уже не та, что раньше, но зато какая сила интерпретации…
- Не правда ли? - оживилась Ройская. - А какие чудесные песни! Да, Эдгар великий композитор…
Спыхала произнес еще несколько фраз, слышанных от Марии Билинской и Гани Доус. Сам он абсолютно не разбирался в музыке, но (неизвестно почему) не хотел в этом признаться. Ройская оживленно поддакивала ему, и Спыхала счел, что на этом разговор и закончится. Ему во что бы то ни стало хотелось свести его к обмену пустыми фразами. Стоит опуститься чуть ниже этого уровня - он чувствовал это, - и уже впутаешься в какую-то неприятную и обременительную историю. Но поскольку сказать что-то было нужно, он спросил:
- А что поделывает… ваш сын?
Уже начав эту фразу, он спохватился, что забыл имя ее сына. Потому он и спросил так странно. Но Ройская сама помогла ему.
- Велерек? - спросила она небрежно. - Живет в Седлеце со своей новой женой. Дочка у них. Очень милый ребенок…
- Я даже не знал, что он женат второй раз, - сказал Спыхала, лишь бы что-нибудь сказать, так как великолепно знал о разводе Валерека, но как огня боялся в этом разговоре пауз и то и дело обращающегося к окну взгляда пани Эвелины. В этот момент по лестнице прошла Оля с сыновьями. Спыхала склонился к Ройской и с преувеличенным интересом спросил: - И давно?
- Ах, вот уже несколько лет тянется, - отмахнулась Ройская. - У него же только православный развод, и именно об этом я хотела бы с вами поговорить.
Спыхала выпрямился, и выражение заинтересованности сбежало с его лица. Оля с мальчиками исчезла в дверях, ведущих в зал.
"Значит, все-таки какое-то дело ко мне", - подумал Спыхала не без удовольствия. Ему приятно было сознавать, что он лицо значительное и нужное людям, и очень льстило, когда все думали, будто от него многое зависит.
Не догадываясь, что могло понадобиться Ройской, он и не хотел облегчить ей положение. "Старой Ройской", - невольно подумал он и при этом взглянул на ее волосы.
Разумеется, они уже были покрыты сединой, но седеющие волосы оттеняли, как всегда, белый чистый лоб, который - это он помнил отлично - производил на него такое впечатление в Молинцах. И глаза были все те же - живые, большие, сверкающие, будто только что подернулись слезой оттого, что она растрогана или взволнована.
"Черт возьми, сколько же ей может быть лет? - подумал Спыхала. - Ведь тогда, в Молинцах, она должна была быть совсем молодой, а мне казалась старой". И еще он подумал, что воспоминания о старом доме, о семье, в нем обитавшей, и о его любви к Оле полны очарования именно потому, что дом этот опекала обаятельная женщина да к тому же такая молодая, что сейчас даже страшно об этом думать.
Ройская с явным усилием начала какую-то фразу, но Спыхала, не слушая ее, сказал:
- Вы всегда так чудесно выглядите.
Ройская остановилась на полуслове и внимательно посмотрела на Казимежа.
Лицо его, довольно полное, тщательно выбритое, с темной, по-южному смугловатой кожей, очень уверенно вскинутая голова и проницательный взгляд больших, холодных, серых глаз - все это ничем не напоминало того простого студента из Одессы. Ройская бессознательно взглянула на его ноги, но былых грубых "галицийских" сапог не было. Туфли Спыхалы, сделанные на заказ у лучшего варшавского сапожника, с лакированными, несколько скошенными носками так же были непохожи на его прежнюю обувь, как тот, давний, полный искренности взор его на нынешний холодный взгляд, который он все еще не сводил с ее лица.
- Обращаюсь к вам с этой просьбой и, право, не знаю, удобно ли это, - сказала наконец Ройская, слегка запнувшись на слове "просьба". "Может быть, стоило бы обратиться прямо к Марии?" - заколебалась пани Эвелина и вновь взглянула на туфли Спыхалы.
- А в чем дело? - спросил Казимеж. - Это долгая история? Может быть, лучше ко мне в министерство…
- Да, разумеется, - улыбнулась Ройская, и Спыхале показалось, что улыбка ее подернута какой-то грустью - вуалью лет или траурным флером. - Но в министерстве вы такой недосягаемый. Я просто робею…
Сдыхала пожал плечами.
"Что это, всерьез или шпилька?" - подумал он. Ведь это Ройская всегда заставляла его испытывать некоторую робость. Так уж с Молинцов повелось, что под ее взглядом он не знал куда девать руки и ноги и никак не мог собраться с мыслями. "Черт возьми, - добавил он мысленно, - может, я был влюблен в нее? В нее, а не в Олю?"
- Дело очень простое. Я хочу добиться католического развода для Валерека. Брак по православному обряду - это для меня недостаточно. Вы понимаете?
- Разумеется, - сказал Спыхала, неожиданно покрываясь румянцем.
Ройская заметила этот румянец и окончательно растерялась. Трудно было придумать что-нибудь более бестактное, чем разговор о браке со Спыхалой или с Марией. Но теперь уже не оставалось ничего иного, как идти напролом. Пани Эвелина вновь вгляделась в окно за спиной Спыхалы и, путаясь и спотыкаясь на каждом слове, продолжала:
- Марыся близко знакома с ксендзом Мейштовичем в Риме, ведь он был большим другом покойной княгини Анны. Не могла бы она написать ему и походатайствовать относительно этого дела?
Румянец сбежал с лица Спыхалы. Приняв официальный тон, как будто он сидел за столом в своем кабинете, Казимеж осведомился:
- А дело это уже в Риме?
- Да, вот уж три года.
- А не лучше ли, чтобы наш посол запросил консисторию?
- Разумеется, нет. Я писала Скшынскому, это наш знакомый еще по Киеву. Но тут так много зависит от Мейштовича, а он при одном имени Марыси…
Спыхала вновь залился краской.
"А вот уж теперь даже не знаю почему", - подумала Ройская и все же поправилась:
- Имя княгини Анны сделает все. Сам Валерек об этом не думает заботиться, и его жена тоже…
- Разумеется, я сразу же передам это пани Марии… - В разговоре с близкими ему людьми Спыхала называл Вилинскую "пани Мария". - Она наверняка напишет…
- Впрочем, я и сама ей об этом напомню, - сказала Ройская, вдруг исполнившись какой-то уверенности в себе. Ее превосходство над Спыхалой снова взяло верх. - Я только хотела действовать через вас, так сказать, для большего веса…
Лестница вокруг них пустела. Капельдинеры в вишневых куртках задергивали драпри на дверях со свободно ходящими в обе стороны створками. Вот-вот должна была начаться вторая часть концерта.
- Нам пора в зал, - сказал Спыхала.
Ройская неожиданно посерьезнела и положила руку ему на плечо. Теперь они были почти одни на лестнице.
- Это для меня очень важно, я так боюсь за Валерека.
И тут же скинула эту маску серьезности. Расширившиеся на миг глаза ее вдруг улыбнулись, и, уже поднимаясь по мраморной лестнице, она добавила:
- Пожалуйста, не думайте обо мне дурно. Вы должны понять состояние матери.
- Я знаю вас так давно, - пробормотал Спыхала, поднимаясь за нею.
Ройская повернулась к нему.
- Вы ведь любили Юзека, - прошептала она, и глаза ее вновь расширились. - Никто не знал его так, как вы.
Но в эту минуту раздались аплодисменты, и им пришлось поторопиться, чтобы успеть занять места. Расстались они перед дверями, ведущими в зал.