Год тому назад и даже полгода такие обличительные речи встретили бы в Заплатине сильный отпор. А он слушал не возмущаясь. Он точно забыл, что сам студент, что на нем пальто с позолоченными пуговицами, что его должна связывать с массой студентов особая связь.
Но дрогнуло ли у него за последние месяцы сердце, прошлась ли дрожь по спине от высокого духовного волнения в аудитории, или в товарищеской беседе, на сходке, или на пирушке?
Ни одного раза! И не потому только, что у него свой любовный недуг; и раньше, и в те минуты, когда его так сильно глодал червяк ревности, он ничего подобного не испытывал.
И много раз ловил он себя, возвращаясь с Моховой, на таком чувстве - точно он канцелярист, идущий из присутственного места, где строчил "исходящие" и перебеливал отношения.
- Вы куда же, синьор, собираетесь по окончании законом положенного срока? - с кривой усмешкой спросил Шибаев.
- Не знаю, - проронил Заплатин.
- В аблакаты небось? Или мечтаете об ученых хартиях? Оставят при университете? В магистранты потянетесь?
- Где же… Надо иметь другие аттестации, да я и не готовил себя к ученой дороге.
- Бросьте!
- Что бросить?
- Бросьте всю эту претенциозную канитель! Не стоит. Я вот в этот год, когда переменил окончательное свое обличье - и внутреннее и внешнее, - знаете, к какому выводу пришел?
- К какому? - живее спросил Заплатин.
Шибаев допил пиво, обтер пальцем пену на своих густых рыжих усах и крякнул.
- А вот к какому, милый человек: интеллигенция там, на месте, где жизнь-то делает народ, ни к черту не годится.
- Песня старая!
- Постойте! Дайте досказать. Не приравнивайте вы меня, пожалуйста, к нашим охранителям дореформенного типа. Я говорю только, что мы, с нашей мозговой дрессировкой, ни к черту не годны там, где нужно дело делать. На первом на себе я убедился. И проклинаю - слышите, проклинаю!
- все те учебные книги и книжонки, которые зубрил или штудировал гимназером и студентом.
- Как же быть?
- Бросить все, выкинуть из головы горделивую дурь, что я-ста - соль земли! Как бы не так! Вы просто кандидат на казенный или обывательский паек, потому что прошли через нелепую процедуру, именуемую экзаменом. Тьфу!
Шибаев сильно плюнул на клеенчатый пол.
И на это Заплатин не стал возражать. Он и сам не лучше этого смотрел на собственную особу как представителя интеллигенции.
Но и продолжать беседу не было большой охоты.
Они простились с бывшим однокурсником, даже не сказав друг другу своих адресов. Шибаев остался в пивной и заказал себе еще кружку пива.
XIII
От двух до трех можно, наверное, застать Пятова в конторе, в городе.
Туда и решил идти к нему Заплатин.
Он захватил с собою свою работу. Книг и журналов накопилось много, и нести их было неудобно.
Продумав ночью, до пятого часа, Заплатин решил, что завтра он должен иметь "нешуточный" разговор с Элиодором.
Расчет его оказался верным. Пятов сидел в конторе.
Когда его впустили туда, Элиодор ходил по конторе, а на диване сидел белокурый, большого роста - кажется, из немцев - коммерсант, в усах, бритый, старательно причесанный и одетый с иголочки. Воротничок и манжеты так и лоснились.
- Присядьте на минутку! - указал хозяин Заплатину на кресло в стороне.
Они торговались, и, кажется, уже довольно давно.
Гость - вероятно, приказчик какого-то фабричного склада - покупал.
Ему нужен был миткаль или что-то вроде этого. Он говорил совсем по-московски, без малейшего акцента, и раза два употребил в разговоре слова: "недохватка",
"заминка" и "курса". Элиодор с усмешечкой в глазах ступал по паркетному полу конторы маленькими шагами, переваливаясь с боку на бок, и руки держал чисто хозяйским жестом - в карманах панталон.
- Так как же, Элиодор Кузьмич?
Блондин встал и оказался действительно огромного роста.
- Как я сказал, Юлий Федорович! Это - самая крайняя расценка.
- Дорожитесь… Ну, хоть полкопеечки бы сбросили.
- Никак невозможно! Шесть с денежкой… Дешевле вы теперь не найдете нигде. Не у вас одних недохватка в миткале.
- Мы это превосходно знаем!
- Ergo! - пустил Элиодор латинский возглас. Стало быть, цена самая христианская.
- Даже и полушки не скинете?
- Не могу-с!
Тут Пятов вынул правую руку из кармана и повер тел ладонью в воздухе.
- Позвольте сообразить.
- Да что же тут соображать, Юлий Федорович?
- Четверть копейки на аршин. Это - обжект.
- Конечно. Даром никто не даст.
Заплатин слушал с полузакрытыми глазами, и его однокурсник, со всеми своими интеллигентными затеями, автор будущей книги об эстетических взглядах Адама Смита - выступил перед ним, как настоящее бытовое лицо.
И как его короткие фразы: "не могу-с", "самая решительная цена", - отшибали рядами, амбарами, Ильинкой, Никольской, Варваркой! Этот, и влюбившись, не уступит "зря" полушки.
Коммерсант ушел после крепкого пожатия и, на ходу, поклонился и Заплатину.
- Что, голубчик, - спросил его Пятов, - небось про себя обличали вашего товарища в сквалыжничестве?
Вместо ответа Заплатин только пожал слегка плечами.
- В делах иначе никак нельзя. Вы думаете, четверть копейки - пустяки? А она в иные минуты составляет весьма непустяшную сумму. Для вас это - хотя вы ведь тоже из торгового сословия - тарабарская грамота. И для меня было так же еще каких-нибудь два года назад. Я отстранял себя от всего этого. Презирал. Глумился. И тем немало огорчал родителей, даже и матушку, которая была весьма приятно удивлена, когда я изъявил готовность вести дело и серьезно к нему присмотрелся. Слава Богу! Теперь мы охулки на руку не положим.
- Верно! - выговорил одно слово Заплатин.
- Да вот вам один эпизодец из моих студенческих годов.
Тогда я, как настоящий интеллигент, зашибался дешевым альтруизмом. Вышла стачка на фабрике. Я и говорю матушке: накиньте им, значит, по гривенничку на кусок вот этого самого миткаля, который теперь до зарезу нужен на ситцевой фабрике Кранцеля.
Что такое гривенник! Однако меня тогда не послушали - и прекрасно сделали… Вот теперь я знаю - что такое лишний гривенник на кусок миткаля.
- А что? - спросил Заплатин.
- Чистая потеря в семьдесят тысяч рублей из хозяйской прибыли.
Заплатин промолчал. У него внутри шла такая работа, что он не хотел вступать в разговор с Пятовым до той минуты, когда придет его черед.
- Ах, Заплатин! Знаете, какое я сделал открытие!
- Как же я могу знать, Пятов?
Тон у Заплатина был уже совершенно товарищеский, особенно в этом обмене фамилий, без имени-отчества.
- А вот какое… Мне попался… у Дациаро - я заехал купить один этюд… заграничный и выбрать несколько фотографий… И вдруг вижу кабинетный портрет молодой женщины - скорее девушки… в бальном, с голыми руками и цветами. И в черных волосах. Оказывается, что я никогда не видал или забыл. Мы еще тогда были с вами в гимназии. Кого?
- Вы мне все загадки задаете.
- Помните, кровавая трагедия, зимой, в окрестностях
Вены… наследник престола… эрцгерцог Рудольф…
- Австрийский?
- Да. И красавица Вечера. Баронесса Вечера - его пассия. Оба покончили с собою. И в ней я нашел поразительное сходство - с кем бы вы думали? С
Надеждой Петровной! Уверяю вас! Да вот поглядите.
Пятов побежал к бюро, выдвинул ящик и достал фотографию.
- Я тогда прямо проехал сюда и оставил здесь. Посмотрите, посмотрите!
Он потянул Заплатина за руку и подвел его ближе к окну.
- Разве нет сходства? А? Этот нос? А ресницы? А поворот головы? Ведь и эта баронесса Вечера была, по матери, родом откуда-то из Далмации, кажется, или из Хорватии.
- Что-то действительно есть, - пробормотал Заплатин.
- Как что-то! Все! И контур шеи, падение плеч! Смотрите эту линию. Поразительно! И усмешка рта, такого же пышного!
Губы Пятова слегка даже причмокнули, глаза бегали по фотографии, подергиваясь масляной влагой.
В эту минуту Заплатину хотелось оттолкнуть его и бросить ему в лицо увесистое слово.
Но он сдержал себя.
Не выпуская фотографии из одной руки, Пятов подвел его к дивану, где сидел перед тем немец, и сам присел, повернувшись к нему всем своим жирным туловищем.
- Вы не поедете к себе домой?
- Нет, не поеду.
- А что же так? Может быть… недохватка? Так, пожалуйста, Заплатин, что же вы стесняетесь… Хотите маленький аванс?.. А может, я уже вам должен?
"Желаешь меня удалить, значит?" - подумал Заплатин и высвободил руку из его пухлой руки.
- И вообще, голубчик… я все собирался поговорить с вами о вашей карьере. Вы - человек кабинетного труда.
Вам прямая дорога - на кафедру. Но для этого надо… чтобы вас оставили при университете.
- Я не добиваюсь.
- Знаю… Да и не такие нынче времена. Вдобавок вы не можете быть на очень хорошем счету у высшего начальства. Надо время… когда все уляжется и забудется.
"Куда же ты пробираешься?" - спросил про себя Заплатин, сидя с опущенной головой.
- Своих средств у вас нет… настолько. Нужна поездка за границу… нужно по меньшей мере два года обеспеченной жизни. И тогда диссертация готова. Так ли? Вот я могу писать мою книгу хоть десять лет. Над нами не каплет. А вам - нельзя. И было бы крайне прискорбно, если бы вы принуждены были искать места или идти в помощники к адвокату. С какой стати?
"Кто тебя научил? - похолодев, вскричал про себя Заплатин. - Надя? Чтобы отделаться от меня?"