Несколько позднее Моррис поднял глаза от газеты и с удивлением увидел, что кто-то, стоя снаружи, моет шваброй окно его лавки. Он выбежал на улицу, чтобы прогнать незваного доброхота: не раз уже случалось, что мойщик, у которого нет заказов, начинал без спросу мыть чужое окно, а потом требовал плату за работу. Однако, выйдя из лавки, Моррис увидел, что непрошеным окномоем был на этот раз Фрэнк Элпайн.
- Мне хотелось вас как-то отблагодарить, - сказал Фрэнк.
Он объяснил, что одолжил у Сэма Перла ведро, а в мясной лавке рядом - швабру.
Ида из верхних комнат тоже спустилась в лавку и, увидев незваного помощника, заторопилась наружу.
- Ты что, разбогател? - накинулась она на Морриса.
- Он делает мне мицву, - ответил бакалейщик.
- Верно, - подтвердил Фрэнк, водя по стеклу шваброй.
- Войди в лавку, тут холодно.
Внутри Ида спросила:
- Кто этот гой?
- Бедняга-итальянец, ищет работу. Он помогал мне утром с молочными ящиками.
- Тысячу раз я тебе говорила, бери пластмассовые пакеты, и не будет возни с бутылками.
- Пакеты часто текут. Мне больше нравятся бутылки.
- Тебе хоть кол на голове теши… - сказала Ида.
Фрэнк вошел в лавку, дуя на окоченевшие пальцы.
- Ну, как? Хотя по-настоящему нельзя сказать, пока не вымыто изнутри.
- Плати теперь за свою мицву, - вполголоса заметила Ида.
- Ладно, - сказал Моррис. Он подошел к кассовому аппарату и поставил его на "откл.".
- Нет, спасибо, - возразил Фрэнк, предостерегающе протягивая руку. - Это просто услуга за услугу.
Ида покраснела.
- Еще чашку кофе? - спросил Моррис.
- Спасибо, в другой раз.
- Может быть, бутерброд?
- Я только что ел.
Фрэнк вышел из лавки, выплеснул ведро в водосток, отнес ведро и швабру и вернулся в лавку. Он зашел за прилавок и, постучав в притолоку, вошел в заднюю комнату.
- Как вам нравится чистое окно? - спросил он Иду.
- Чистое - это чистое, - ответила она ледяным тоном.
- Я не хотел быть назойливым, но ваш муж был ко мне так добр, и я подумал, что, может быть, я смогу попросить еще об одном маленьком одолжении. Видите ли, я ищу работу и хочу поработать где-нибудь в бакалейной лавке, чтоб набраться опыта. Кто знает, может, это мне понравится? А то я совсем забыл, как резать, взвешивать, и все такое. Вот я и подумал: может быть, вы мне разрешите поработать у вас две-три недели, бесплатно, просто чтоб я поучился, как это делается… Это вам не будет стоить ни цента. Я понимаю, вы меня не знаете, но правда, я не жулик. По-моему, стоит только на меня посмотреть, и это сразу видно. Это по-честному, верно?
- Здесь вам не школа, мистер, - сказала Ида.
- А вы что скажете? - обратился Фрэнк к Моррису.
- Если я кого не знаю, так это еще не значит, что он жулик, - ответил бакалейщик. - Об этом я не беспокоюсь. Что меня беспокоит, так это чему вы здесь научитесь. Одно вот только, - он положил руку на грудь, - плохо у меня с сердцем.
- Вам ведь это ничего не будет стоить, правда, миссис? - обратился Фрэнк к Иде. - Я же понимаю, он все еще плохо себя чувствует, и если я буду помогать неделю или две, он сможет побыстрее поправиться, разве не так?
Ида ничего не ответила.
Но Моррис решительно сказал:
- Нет, это бедная маленькая лавка. Трех человек на нее слишком много.
Фрэнк снял передник с крюка над дверью и прежде, чем кто-нибудь успел произнести хоть слово, он скинул шляпу, надел на себя передник и завязал сзади лямки.
- Ну, как?
Ида опять покраснела.
Моррис приказал Фрэнку снять передник и повесить обратно на крюк.
- Надеюсь, вы не обиделись, - сказал Фрэнк, выходя из лавки.
В осенних сумерках по аллее Кони-Айленда шли рядом, не берясь за руки, Элен Бобер и Луис Карп.
Сегодня Луис остановил Элен перед винной лавкой, когда она шла домой с работы.
- Элен, не хочешь ли прокатиться в моем "меркурии"? Я так редко тебя теперь вижу. В старые добрые школьные дни ты ко мне лучше относилась.
Элен улыбнулась.
- Ах, Луис, это было так давно!
Ее снова охватило чувство сожаления, которое она так старалась в себе подавить.
- Давно или недавно, для меня ты все та же самая.
У него были широкие плечи и узкое лицо, и несмотря на то, что глаза были несколько навыкате, выглядел он импозантно. Когда-то, в школе, он смачивал волосы, чтобы они лучше лежали. Тщательно изучив однажды фотографию известного киноактера в газете "Дейли Ньюс", он сделал себе пробор. Больше он, сколько ей помнится, никогда и никак не менял свою внешность. Если Нат Перл был честолюбив, то Луис жил легко, без претензий, просто стриг купоны с отцовского богатства.
- Как бы там ни было, - предложил он, - почему бы не покататься: тряхнем стариной, вспомним нашу дружбу?
Она поколебалась с минуту, прижала палец в перчатке к щеке; но это был наигранный жест: на самом деле она чувствовала себя слишком одинокой, чтобы отказаться.
- Тряхнем стариной - где?
- Полностью к твоим услугам: выбирай.
- Кони-Айленд?
Он поднял воротник пальто.
- Брр, такая холодина, да к тому же и ветер! Ты хочешь промерзнуть насквозь?
Но видя, что она вот-вот откажется, он быстро добавил:
- Ладно, где наше не пропадало! Когда за тобой заехать?
- Позвони мне сразу после восьми, и я выйду.
- Решено! - сказал Луис. - В восемь.
И вот они шли к Морским Воротам, где кончалась аллея. Элен с завистью смотрела на палисадники больших освещенных домов, выходивших фасадами к океану. На Кони-Айленде было пустынно, только тут и там попадались ресторанчики, где подавали сэндвичи со шницелями, да стояли игорные автоматы. Зонтик розового света, который заливал это место в летние месяцы, исчез, и на небе стали выступать звездочки. На горизонте виднелись очертания большого "чертова колеса", похожего на остановившиеся часы. Они остановились у перил и стали вглядываться в черное, бурное море.
Все время, пока они ехали, а потом шли по парку, Элен думала о своей жизни, о том, как она сейчас одинока и как все было иначе в школьные годы, когда она всегда была окружена подругами и приятелями, проводила лето в оживленной компании ребят на пляже. Но теперь все ее школьные друзья переженились, повыходили замуж и постепенно перестали с ней видеться. А некоторые уже кончили колледж, и Элен им завидовала, ей было совестно, что она ничего не достигла, и самой не хотелось с ними видеться. Сначала было больно терять друзей, но потом она привыкла, и это ее больше не трогало. Теперь она почти никого из них не видела - только иногда встречалась с Бетти Перл; Бетти понимала ее, но не настолько, чтобы это имело для Элен большое значение.
Лицо Луиса раскраснелось от ветра; он чувствовал, в каком она настроении.
- Элен, что тебя угнетает? - спросил он, обняв ее за плечи.
- Трудно объяснить. Весь вечер я думала о том времени, когда мы школьниками резвились на пляже. А помнишь наши вечеринки? Наверно, мне грустно потому, что мне уже не семнадцать лет.
- Ну, и что? Чем плохо, что тебе двадцать три?
- Это уже много, Луис. Жизнь так быстро проходит. Ты знаешь, что такое молодость?
- Конечно! И я не собираюсь от нее отказываться. Я еще достаточно молод.
- У молодого уйма возможностей. С тобой могут произойти самые чудесные вещи: просыпаешься утром и чувствуешь - вот оно! Это и есть юность. А у меня этого больше нет. Теперь я думаю, что каждый новый день - такой же, какой был вчера и, что еще хуже, такой же, как будет завтра.
- Ну, ты уже говоришь как бабушка!
- Чего-то во мне нет.
- А кем ты хочешь стать - наследницей фирмы "Пиво Рейнгольд"?
- Я хочу жить лучше, интереснее, так, чтобы в жизни было что-то значительное. Чтобы у меня были возможности, надежды…
- Например?
Она схватилась за поручень - холод передавался рукам даже сквозь перчатки.
- Образование, - сказала она. - Надежда на что-то интересное. То, чего я хотела, но чего у меня никогда не было.
- И мужчина?
- И мужчина.
Он обхватил ее за талию.
- Стоять и разговаривать так холодно, детка. Может, поцелуемся?
Она легко коснулась его холодных губ и отвернула голову. Он не настаивал.
- Луис, - сказала Элен, глядя на далекий огонек, мерцавший на воде, - чего ты хочешь от жизни?
Он все не отнимал руку.
- Того, что уже есть, плюс…
- Плюс - что?
- Плюс немного больше, так, чтобы моя жена и дети тоже могли хорошо жить.
- А что, если твоей жене захочется чего-то другого, не того же, что и тебе?
- Все, что ей захочется, я охотно предоставлю.
- А если ей захочется стать лучше, расширить свой кругозор, жить более интересно? Жизнь так коротка, и все мы беспомощны перед смертью. У жизни должен быть какой-то высший смысл.
- Я не против, чтобы кто-то становился лучше, - сказал Луис. - Это личное дело каждого.
- Наверно, - сказала Элен.
- Вот что, детка, давай оставим на время философию и пойдем, сжуем по сэндвичу со шницелем. У меня в животе урчит.
- Подождем еще минутку! Я здесь целый век не была в такое время.
Он похлопал себя по рукам.
- Черт, ветрила так под брюки и задувает! Ну, по крайней мере, еще один поцелуй!
Он расстегнул пальто.
Элен позволила Луису поцеловать себя. Он прижался к ее груди. Она отступила и высвободилась из его объятий.
- Не надо, Луис.
- Почему не надо?
Вид у него был растерянный и обиженный.