- А что с вами? - спросил он, глядя на Моррисову забинтованную голову. - Несчастный случай?
Моррис кивнул. Ему не хотелось говорить о том, что произошло; Фрэнк был несколько разочарован, но ушел, так ничего и не сказав.
В понедельник, когда Моррис снова мучился над ящиками, Фрэнк опять оказался под боком. Он приподнял шляпу и сообщил, что отправляется в город искать работу, но у него есть время и он поможет Моррису с ящиками. Он втащил ящики, загрузил бутылки в холодильник и сразу же ушел. Однако, Моррису показалось, что час спустя Фрэнк прошел мимо лавки в обратном направлении. После обеда, когда Моррис ходил за своим "Форвертсом", он увидел, что Фрэнк сидит в кондитерской и беседует с Сэмом Перлом. На следующее утро в шесть часов Фрэнк снова помог Моррису втащить ящики и благодарно согласился зайти в лавку на чашку кофе, которую ему Моррис с готовностью предложил: он сразу видел, когда человек голоден.
- Как с работой? - спросил Моррис за завтраком.
- Так себе, - сказал Фрэнк, не глядя Моррису в глаза.
Он был возбужден и думал как будто о другом. Каждые несколько минут он ставил чашку на блюдечко и беспокойно озирался. Выражение глаз у него было какое-то измученное, он несколько раз раскрывал рот, но ничего не произносил, словно решив, что говорить не стоит. Казалось, ему обязательно нужно было что-то сказать, на лбу у него выступил пот, зрачки расширились, но он так и не мог решиться выдавить из себя ни слова. Он глядел на Морриса так, словно его сейчас стошнит; но после нескольких безуспешных попыток высказаться он, вроде бы, сдался, и глаза у него потускнели; он глубоко вздохнул и допил кофе. Затем он громко рыгнул, и это его как будто облегчило.
"Что бы ты ни хотел сказать, - подумал Моррис, - скажи это кому-нибудь другому. Я всего лишь бакалейщик".
Он поежился в кресле, со страхом подумав, что ему, кажется, снова становится хуже.
Фрэнк подался вперед и, казалось, готов был заговорить, но лицо его вдруг перекосилось, и тело забил озноб.
Бакалейщик кинулся к газовой плите и налил чашку дымящегося, горячего кофе. Фрэнк проглотил ее в два глотка. Дрожь унялась, но он выглядел жалким, несчастным, как будто, подумал Моррис, вдруг потерял надежду получить то, что страстно хотел иметь.
- У вас грипп? - участливо спросил Моррис.
Фрэнк кивнул, чиркнул спичкой о подошву, зажег сигарету и стал молча курить.
- Паршивая у меня была жизнь, - сказал он вдруг и снова замолчал.
Бакалейщик не ответил. Немного помолчав, он решил, что хорошо бы разрядить гнетущую обстановку, и спросил:
- А где живет ваша сестра? Может, я ее знаю?
- Я не помню точного адреса, - монотонно ответу Фрэнк. - Где-то возле Парка.
- А как ее зовут?
- Миссис Гарибальди.
- Странное имя.
- То есть, как это? - Фрэнк взглянул на Морриса.
- Я имею в виду, кто она по национальности.
- Итальянка. Я итальянец по происхождению. Меня зовут Фрэнк Элпайн, а по-итальянски - Альпино.
Запах сигареты Фрэнка дразнил Морриса, ему безумно хотелось закурить, и он тоже достал сигарету. Моррис думал, что сумеет удержаться от кашля, - но не сумел. Он закашлялся так, что у него, казалось, голова разламывается. Фрэнк с интересом следил за ним. Ида застучала сверху, и Моррис смущенно бросил окурок в мусорное ведро.
- Она не любит, когда я курю, - объяснил он между двумя приступами кашля. - У меня что-то не в порядке с легкими.
- Кто это?
- Моя жена. У меня катар или что-то в этом роде. У моей матери был катар всю жизнь, а она, слава Богу, прожила восемьдесят четыре года. Но в прошлом году мне делали рентген и нашли два очажка. И мою жену это напугало.
Фрэнк молча отложил сигарету.
- Что я хотел сказать про свою жизнь, - проговорил он медленно, с натугой, - так это то, что жизнь у меня была чудная: то есть не чудная, а так какая-то. То есть, мне крепко досталось. Сколько раз, казалось, плывет в руки мне что-то, чего я хотел: например, хорошая работа, или образование, женщины - и в последний момент все срывалось. - Он сидел, крепко зажав руки между коленями. - Не спрашивайте, почему, но рано или поздно все, что я хотел бы иметь, от меня уходит - так или иначе, но уходит. Я работаю, как лошадь, чтобы получить то, что мне хочется, а когда уже кажется, вот оно, близко, я делаю какую-нибудь глупость, и все летит вверх тормашками.
- Только не отказывайтесь от того, чтобы пойти в колледж, - сказал Моррис. - Для молодого человека это самое лучшее дело.
- Я бы мог сейчас уже кончить колледж, но когда мне нужно было пойти учиться, подвернулось что-то другое, и я ухватился за это. Одна глупость влечет за собой другую, а в конце концов понимаешь, что ты в тупике. Хочешь луну поймать, а ловишь кусок сыра.
- Вы еще молоды.
- Мне двадцать пять, - горько сказал Фрэнк.
- Выглядите вы старше.
- Я и чувствую себя старше… Чувствую себя чертовски старым.
Моррис покачал головой.
- Мне иногда кажется, что как начинается жизнь, так она и идет, - продолжал Фрэнк. - Моя мать умерла через неделю после моего рождения. Я никогда не видел ее лица, даже фотографии. Когда мне было пять лет, мой старик вышел из меблированных комнат, где мы с ним жили, пошел купить сигарет, и с тех пор я его не видел. Через год нашли, куда он скрылся, только он к тому времени уже помер. Я рос в приюте, а когда мне было восемь лет, меня отдали на воспитание фермерам. Они были суровые, недобрые, я от них десять раз убегал. Меня взяла другая семья, я и от них убегал. Я часто думаю о своей жизни и говорю себе: "Чего же ты после этого хочешь от нее?" Конечно, иногда встречаются хорошие люди, но их так мало, и они чужие тебе; и кончается тем, что ты снова при том же, с чего начал…
Бакалейщик расчувствовался. Бедняга!
- Я много раз хотел что-то изменить, чего-то добиться, но не знаю, как это сделать. А даже если мне и кажется, что знаю, то на самом деле я все равно ничего не знаю. Мне так хочется сделать что-то, что-то большое, но я даже упомнить всего не могу. - Он помолчал, откашлялся и продолжал. - Это звучит глупо, я понимаю, но все так трудно. Я хочу сказать, что когда мне что-то нужно, у меня обычно не хватает пороху добиться этого, чего-то мне не хватает, и я сам, наверно, в этом виноват. Сколько раз мне снился один и тот же сон: хочу сказать кому-то по телефону что-то злое, обидное, а когда вхожу в будку, там вместо телефона на крючке висит гроздь бананов.
Фрэнк поглядел на бакалейщика, а потом уставился в пол.
- Всю жизнь я хотел сделать что-то стоящее, что-то такое, что нужно людям, да так и не сумел. Может, я слишком непоседлив. Полгода на одном месте - это для меня мука мученическая. И я все хочу получить слишком быстро, не умею ждать. Я не делаю того, что мне нужно делать, вот у меня и нет ничего. Вы меня понимаете?
- Да, - сказал Моррис.
Фрэнк помолчал, потом снова заговорил.
- Я сам себя не понимаю. Не знаю толком, что я тут говорю и почему я вам говорю это.
- Успокойтесь, - сказал Моррис.
- Что может сделать в жизни человек в мои годы?
Он ждал, чтобы Моррис что-нибудь сказал, посоветовал ему, как жить, но бакалейщик молчал. "Мне шестьдесят, - подумал он, - а этот парень говорит то же, что и я".
- Хотите еще кофе? - спросил он.
- Нет, спасибо.
Фрэнк зажег еще одну сигарету и докурил ее до конца. Казалось, он слегка успокоился, как бы чего-то добившись ("Чего?" - спрашивал себя Моррис), хотя на самом деле ничего он не добился. На лице у него появилось умиротворенное выражение - почти сонное, но он с хрустом сгибал и разгибал пальцы и молча вздыхал.
"Почему он не идет домой? - подумал бакалейщик. - Я человек рабочий, у меня куча дел".
- Ну, я пошел, - сказал Фрэнк и встал, но не двинулся.
- Что у вас с головой? - спросил он снова.
Моррис пощупал повязку.
- В эту пятницу на меня был налет.
- Они вас ударили?
Моррис кивнул.
- Таких мерзавцев надо расстреливать! - яростно сказал Фрэнк.
Моррис поглядел на него.
Фрэнк потер рукав.
- Вы еврей, да?
- Да, - ответил Моррис, все еще глядя на Фрэнка.
- Мне всегда нравились евреи, - сказал Фрэнк, опустив глаза.
Моррис не ответил.
- У вас есть дети? - спросил Фрэнк.
- У меня?
- Простите за любопытство.
- Дочь, - сказал Моррис, вздохнув. - У меня еще был сын, но он умер от воспаления среднего уха, тогда это еще плохо умели лечить.
- М-да, - сказал Фрэнк сочувственно и шмыгнул носом. - Плохо.
"Ведет себя как джентельмен", - подумал Моррис, и это расположило его к парню.
- А ваша дочь - это та девушка, которая стояла за прилавком на прошлой неделе?
- Да, - сказал бакалейщик, поколебавшись.
- Ну, большое спасибо вам за кофе.
- Хотите бутерброд? А то потом проголодаетесь.
- Нет, спасибо.
Моррис настаивал, но Фрэнк решил, что он сегодня получил от еврея все, что хотел.
Оставшись один, Моррис с тревогой подумал о своем здоровье. Его то и дело поташнивало, нередко болела голова. "Убийцы!" - подумал он, подошел к умывальнику и, глядя в мутное, потрескавшееся зеркало, начал разбинтовывать голову. Он хотел совсем снять повязку, но шрам выглядел уж очень уродливо, это будет неприятно покупателям, и он снова наложил повязку, с горечью вспоминая тот злосчастный вечер: покупатель лавки так и не пришел тогда, и позже он тоже не пришел, и вообще никогда-то он не появится. С тех пор, как Моррис встал с постели, он не разговаривал с Карпом. В ответ на каждое его слово у виноторговца было два, но когда Моррис упорно молчал, Карпу становилось не по себе.