А сам он считал, по крайности до сегодняшних споров, что понятие "руководить" действительно происходит из сочетания слов "водить руками", но, разумеется, не в этом анекдотическом смысле, чтобы размахивать ими во все стороны, указуя подчиненным, куда им силу приложить. Нет, конечно. А незримо водить рукой любого из сотрудников, как вдохновение водит рукой поэта. Именно вдохновлять людей на общее дело. Все обмозговать самому и потом объяснить задачу каждому, чтобы каждый был не простым исполнителем, а сознательным участником этого общего дела, чтобы доподлинно знал, чтоб аж печенкой чувствовал, сколько от него зависит.
Так кто же прав? Сержанов со своим двадцатипятилетним опытом? Жалгас и Арал баев с их близостью к земле? Или он, с его идеей "нравственной экономики"?
"Вот такая диалектика, друг Даулетов", - Жаксылык стукнул ладонью по столу и засмеялся. Жест рассмешил, похоже на то, как председатель собрания закрывает дебаты.
6
Сегодня Даулетов все же решил добраться до последнего поля в той стороне, что граничит со степью. Ну, добрался и что увидел? Да, в сущности, ничего особенного. Слева - пески, изредка утыканные саксаулами, справа - хлопковая карта, такая же, как и прочие, то есть тоже не больно-то густо засеянная. Определить, далеко ли она отодвинулась за официальные пределы хозяйства, чрезвычайно трудно - ни ориентиров, ни примет. Что человек примечает в степи? Деревья. Одинокий джузгун или турангиль, кучка ягодных зарослей - джиде. Видны они и отсюда, но на плане-то не обозначены.
Надо бы, конечно, прямо спросить у Сержанова или главного агронома. Но, с другой стороны, если ни они и никто другой до сих пор и словом не обмолвился о лишних гектарах, то, значит, одно из двух: либо знают, но не скажут, либо и не знают вовсе. Даулетов допускал и такую вероятность. Коли рисоводческая бригада за наличные да за бутылку могла нанять грейдериста, чтоб перепланировать чеки, то почему хлопководческая бригада за такую же мзду не могла уговорить мелиораторов? А то и того проще. В самом совхозе техники достаточно. Столковался, допустим, Елбай с экскаваторщиком. Тот подогнал "Беларусь" с навесным ковшом: два выходных да неделька после смены - вот тебе и сто - сто пятьдесят метров арыка. Лет за десять столько накопать можно, что ой-ей-ей.
- Как ты считаешь, - Даулетов повернулся к Реимбаю, который тихо покуривал в тени "газика", пока директор озирал окрестности, - сколько отсюда до центральной усадьбы, если по прямой?
- Да примерно километров двадцать. Да, двадцать, пожалуй, будет.
- Вот и мне так кажется, - согласился Даулетов. - А то и побольше.
Если двадцать, следовательно, километров на пять за границу вылезли, но реимбаевское "примерно" и его собственное "кажется" могли стать поводом к размышлениям, но отнюдь не доводом, побуждающим к немедленному перемеру угодий. А размышления - да. Куда от них денешься? Что бы там ни служило причиной избыточной запашки - повеление Сержанова, давление Нажимова либо самодеятельность бригадиров, - но цель Даулетову была уже ясна в общих чертах.
Чтобы получать по тридцать центнеров с гектара, нужны, как сказал Жалгас, просто усердие и добросовестность. Вот их почему-то и не хватало постоянно. Надежнее вроде было брать по пятнадцати центнеров с двух гектаров. А если выйдет по двадцать, то, глядишь, и оперативный запасец образуется. Парадокс, право слово, парадокс, да и только: лень понудила к дополнительной работе. Оказывается, проще два раза сделать тяп-ляп, нежели один - на совесть. И ведь так не только тут. За месяц до назначения в совхоз Даулетов купил цветной телевизор. Тот недельки две поработал и замолк. Пришлось нести в ремонт. Очередь в гарантийной мастерской неописуемая. Можно подумать, что половина города сюда съехалась. День просидел Даулетов. День! Отремонтировали, и разумеется, даром, правда, уже здесь, в совхозе, телевизор опять заглох, и теперь Даулетов не без страха думает, что придется вновь наведаться к ремонтникам. Выходит, что и промышленности удобней два раза бесплатно чинить, чем один раз добросовестно изготовить. Но там еще хоть как-то если не оправдать, то объяснить можно. Производят одни, чинят другие. Да и бесплатным гарантийный ремонт можно назвать лишь по неведению: средняя стоимость его заложена в цену телевизора. А вот откуда у того же Елбая лишние семена? Как расплачиваются с трактористами, вспахавшими вдвое больше, чем запланировано? С комбайнерами, убравшими два поля вместо одного? Откуда дополнительное горючее? Тайна сия велика есть. Обычным умом почти непостижима.
Петляя между участками, по узкому проселку "газик" пробирался обратно к центральной усадьбе, к конторе. Встречную машину заметили издали по облаку пыли.
- Кого ж это сюда несет? - спросил Даулетов, спросил просто так, чтобы прервать молчание. Его водитель не любил ездить молча и сейчас сидел явно огорченный. - Черт гонит или бог шлет? А, Реимбай?
- Подъедем, поглядим.
При сближении оба "газика" сбросили скорость и остановились дверца к дверце - обычай степных шоферов. Во-первых, перекинуться хоть парой слов, расспросить, как там дорога впереди. А во-вторых, подождать, пока осядет пылища, - кому в нее нырять охота?
- Жаксылык Даулетович! - голос был звонким, возглас неожиданным, и не успел Даулетов опомниться, как перед радиатором машины увидел смеющуюся женщину.
- Шарипа!.. - он выскочил из кабины. - Каким ветром?
- Морским, Жаксылык Даулетович, морским. - И тут же пояснила: - На Арал в экспедицию.
- То-то я гляжу - принарядилась, как на свидание.
На Шарипе было простенькое голубое платье, но с большим отложным воротником, чем-то напоминавшее матроску. В таких нарядах разгуливали девушки в фильмах по чеховским рассказам. Ныне такой покрой, кажется, не в моде (впрочем, что касается женской моды, то тут Даулетов полный профан - он и сам знал об этом и, честно говоря, почему-то даже немного гордился своей неосведомленностью), но Шарипе платье шло.
- Нравится? - она засмеялась и на секунду приняла какую-то манерную позу. - Сама шила.
- Прямо невеста. Невеста Арала.
Шарипа вмиг сникла, погрустнела, и Жаксылыку стало неловко: вот ненароком задел женщину, напомнил, что заневестилась, засиделась в девках, а ведь, может, и не без его вины, хотя в чем та вина, он и сам не знал, но подозревал тайком, что есть она. Но на сей раз ошибся.
- Невеста - хорошо! - сказала Шарипа. - Вдовой бы не стать.
- До этого, надеюсь, не дойдет.
- И я надеюсь. Но годы просидеть рядом с умирающим - тоже не радость, согласитесь.
- Уже лечим, Шарипа. - Тут Даулетов по-армейски вытянулся и, приложив руку к полям шляпы, отчеканил: - Разрешите доложить, товарищ гидролог. Ваше приказание выполнено: расход воды в "Жаналыке" доведен до нормы.
- Благодарю за службу, - подхватила она шутку. - Знаю, Жаксылык Даулетович, и действительно благодарна.
Сидевший в кабине Реимбай ерзал и маялся. Разговор происходил рядом с открытой дверцей, и он чувствовал себя так, будто подсматривает и подслушивает что-то недозволенное. Жаксылыку и Шарипе казалось, что они не говорят ничего такого, но Реимбаю, человеку постороннему, по мельчайшим приметам - интонации, мимике, жестам, взглядам, пере-минаниям с ноги на ногу, да мало ли по чему (он бы и сам не смог ответить - почему именно) - было ясно: нечто давнее, скрытное, запретное связывает директора с этой красивой веселой женщиной. И за каждым словом их разговора таится другой, невысказанный смысл.
- Так, значит, на море? Надолго ли?
- Месяца на два.
- Ничего, Арал близко.
- Южный близко, а Северный вон где. Да, кстати, - переменила тему Шарипа, - как там мой дядя Ержан-ага?
- Ого! Теперь уже дядя, а то был просто "брат отца". Помирились они?
- Возможно, отец на какое-то время переберется к дяде. Я даже рада буду. - И тут же поспешила пояснить свои слова, поскольку во взгляде Даулетова увидела и вопрос, и надежду, и настороженность: - Рада потому, что отцу одному и скучно и, главное, трудно. А тут все-таки и люди, и уход. Вернусь, заберу его обратно. - И заторопилась: - Ну, прощайте. Пора.
- До свидания.
Эту обычную прощальную фразу Даулетов произнес так, что выделил слово "свидание". Он не собирался этого делать, как-то само собой вышло. Шарипа уловила второй смысл сказанного. Посмотрела удивленно, но была в ее взгляде и надежда и даже благодарность. Или это лишь почудилось? Как бы там ни было, но ответ ее прозвучал, как показалось Даулетову, печально.
- Теперь уж не скорого.
- Но и не так долго ждать - два месяца.
- Сколько воды утечет, - оба рассмеялись двусмысленности выражения и расселись по своим машинам.
Давно исчезли, растворились в знойной дымке и голубое платье в окне "газика", и сам "газик", и пыль, поднятая его колесами, а Даулетов все как бы продолжал разговор, досказывая, переиначивая, домысливая и то, чего не было. После прошлой их встречи он думал о Шарипе. Не очень часто - дела, суета, текучка, - но все же думал. И, вспоминая ее, грустил, как грустят о несбывшемся когда-то, а теперь уже несбыточном. И грусть была ему приятна. Видимо, человеку для ощущения полноты жизни нужны не только приобретения и находки, но и упущения, и безвозвратные потери. Нужно человеку, чтоб было в его судьбе нечто такое, о чем можно сожалеть, печалиться, за что можно и корить себя, но вот вернуть утраченное уже нельзя. И даже если отыщется вдруг пропажа, то все равно не надо ее возвращать. Не надо. Так лучше. Лучше, уверял себя Даулетов, потому что порой вспыхивало в мозгу шальное "а вдруг?., а если?.." и тут же обволакивала душу сладкая тревога, манящая боязнь, как перед обрывом, как перед узким и низким подоконником открытого окна на пятнадцатом этаже гостиницы.