Постепенно каждый из немногочисленного рода Иргизбай оказался в родстве или дружбе с каждым из двадцати остальных родов. Эта сложная сеть отношений и дала возможность Кунанбаю выдвинуться и достичь теперешнего его могущества. Старейшины, ехавшие сейчас за своим ага-султаном, даже не задавались вопросом - куда и зачем они кочуют? "Что бы он ни решил - нам плохо не будет. Придет время - узнаем", - думал каждый из них.
Длинный гнедой конь Кунанбая шел крупной иноходью; спутникам ага-султана приходилось следовать за ним на рысях. Кунанбай ехал на шаг впереди своей свиты: так имам во время молитвы выделяется перед толпой молящихся. Первенство и здесь, как всегда, было за ним. Если более молодые всадники выезжали вперед, старики немедленно одергивали их коротким приказом: "Осади назад!" Единственный глаз Кунанбая на лету успевал охватить все вокруг. В окружившей его толпе были одни иргизбаи; конечно, в каждом ауле есть пришельцы из других племен - чабаны, сторожа, "соседи", но дела решаются без них.
Кунанбай со своей свитой обогнал кочевья. Он объяснил старейшинам двадцати аулов, до какого лога они должны следовать, где им остановиться и как ставить юрты. Это не было ни беседой, ни совещанием, - слова Кунанбая звучали продуманным приказом.
3
Шесть дней спустя тем же самым путем тянулся в горы другой кочевой караван. Это шли бокенши и борсаки. Они тоже миновали Кзылшокы и направились в самое сердце Чингиса.
Кочевья их двигались рассеянной, растянутой вереницей, каждый аул отдельно. Верховых было совсем мало, - на конях ехали лишь погонщики скота да несколько женщин. Все остальные - дети, старики, старухи - сидели на вьючных верблюдах. Было похоже, что эти аулы уже отослали табуны на зимнее пастбище, оставив лишь необходимых на зиму лошадей, - даже мужчины ехали на верблюдах-двухлетках или на волах. Но отсутствие коней объяснялось другим - бедностью этих двух родов. Своим достатком выделялись только три аула: Суюндика, Жексена и Сугира.
Старейшины, окруженные двумя десятками жигитов, ехали молча, без смеха и шуток. Серые люди в ветхих бараньих полушубках и чапанах как бы сливались с серым, подернутым туманом, тусклым осенним небом. Суюндик был особенно мрачен: народ ждал от него решительных действий, а он ни на что не решался.
- Посмотрим на месте… Поговорим с ним самим… Пусть скажет, по каким обычаям, по каким законам бросил всех и ушел один, - отвечал он уклончиво.
Жексен поддерживал его, но остальные - и молодежь и старики - были возбуждены. Кунанбай необычно рано откочевал с осенних пастбищ. Почуяв неладное, другие роды тоже провели раннюю стрижку овец и последовали за ним. Все лето бокенши чувствовали на себе нахмуренный взгляд ага-султана. Не раз он находил предлог, чтобы придраться к ним. Обеспокоенный этим, Суюндик ездил посоветоваться с Божеем, но и тот не мог сказать ему ничего определенного…
Встревоженный известиями о движении аулов иргизбаев, Суюндик снял с места свои кочевья вслед за Кунанбаем. В то же время, предчувствуя неладное, к зимовьям двинулись и остальные - как сторонники иргизбаев, так и противники их, в том числе Божей и Тусип.
Зимовья рода Бокенши в Чингисе не были обширными. Центром их являлось зимовье Жексена - Карашокы, где весною был убит Кодар. Дойдя до Чингиса, кочевья разошлись знакомыми путями по пастбищам.
Аулы Суюндика и Жексена дошли до реки и направились вдоль ее лесистого берега. Миновав горные отроги, они вышли наконец на свои места. Вот поляна у подножия Карашокы, вот и утес, с которого был сброшен Кодар…
Но что такое?.. Они не верили своим глазам… Трава у подножия утеса была скошена, сено убрано и сложено в стога. На земле Жексена паслось большое стадо коров и верблюдов и белели юрты богатого аула. Вокруг лениво стлался дым костров. На полянах с задорным блеянием прыгали ягнята… Зимовье не принадлежало больше Жексену: его занял один из прибывших сюда до него аулов.
На возвышенности паслись кони. Почти все они - рыжей и буланой масти. Это табун Кунанбая!..
- Покарал нас бог! Суюндик, дорогой, что теперь делать? - воскликнул Жексен. Слезы выступили у него на глазах.
- Да… О такой беде говорится: "Жайляу твои - в руках врага, зимовья твои охватило пламя…" - мрачно ответил Суюндик. Больше он не проронил ни слова.
О каких-то новых недобрых затеях Кунанбая уже ходили слухи, но что он решится на такой шаг - этого никто не мог и предполагать.
- Уж, верно, Кунанбай захватил не только землю Жексена! - вне себя от негодования воскликнул Жетпис. - Вот увидите, он забрал все зимовья бокенши!.. Лучше смерть, чем такой позор!
Несколько молодых жигитов, хлестнув коней, стремительно вылетели вперед… В толпе поднялись крики:
- Кровная месть за землю!
- Бокенши!.. Ублюдки вы, что ли? Или чужаки?
- Вот до чего довел вечный страх!
- Держали вы нас за полы - вот и дожили теперь до такой беды!
Крики словно плетью хлестнули Суюндика. Он задрожал. Если дать жигитам волю, они сейчас же кинутся на табуны Кунанбая… Но ведь кричат не старейшины - кричат бедняки, темные люди! Они бог знает что могут натворить в порыве возмущения, а кому отвечать за это? Завтра все свалится на голову Суюндика, - будут говорить, что это он привел, он подстрекал… Ужас охватил его при этой мысли.
Суюндик сдержал коня и резко крикнул:
- Стойте, жигиты!
Все остановились и обступили его.
- Если вы решаете вступить в драку, ступайте, куда хотите!.. И действуйте одни! Меня с вами не будет!.. Ступайте, вон дорога, ступайте! Вы думаете, Кунанбай испугается ваших двадцати соилов? Если бы он боялся, то он не делал бы того, что сделал! У вас - двадцать, у него - сто; у вас будет сто, а у него - тысячи! Глядите! - И он указал в сторону аула.
И все увидели, как из-за юрт, с утеса и из-за прибрежных сопок к ним неторопливо подъезжали верховые. В руках у них были соилы; одни уже держали их поперек седла, другие зажимали под коленом, третьи повесили петлей на руку. Всадников было не меньше сотни. Они с разных сторон вклинились в конские табуны, съехались вместе и сомкнутыми рядами двинулись к Суюндику.
Ошеломленные бокенши сразу смолкли.
Суюндика поддержал Сугир. Он был владельцем многочисленных табунов, самым крупным богачом среди бокенши.
- Мы не одни, у нас есть сородичи, есть народ, наконец, - заговорил он негромко. - Добьемся, чтобы нам вернули наше! Передадим все на суд народа!.. Но только не забывайтесь в неразумном порыве, не затевайте недоброго!
- Зачинщики ссоры головой ответят за последствия! Помните это! - резко заключил Суюндик.
В толпе всадников, надвигавшихся на жигитов от конских табунов, находился сам Кунанбай. Его длинный гнедой конь, вскидывая голову и потряхивая гривой, шел важным мерным шагом. Приблизясь, ага-султан отослал вооруженных всадников и с небольшой свитой в десять стариков подъехал к Суюндику и его жигитам.
Взгляд Кунанбая был суров и холоден. Высокомерный, самонадеянный, он всем своим видом, казалось, говорил: "Что вы можете сделать со мной?" Голова его была надменно закинута назад. Все аткаминеры-властители обычно держатся так, но Кунанбай был как-то особенно грозен. Суюндик хорошо знал, что это внешний прием, он и сам не раз прибегал к такому способу воздействия на людей, но сейчас вместе с окружающими он невольно поддался властной молчаливой силе Кунанбая.
Бокенши первые отдали салем. Кунанбай принял приветствие, едва пошевелив губами в ответ. Некоторое время длилось напряженное молчание. Потом заговорил Суюндик.
- Мирза, что это за верховые? - спросил он (все старейшины Табыкты называли Кунанбая мирзой).
- Так… хотели клеймить коней, пора отогнать их на зимние пастбища. Вот и собрались, - ответил Кунанбай.
Разговор оборвался. Жексен обернулся назад; передний караван кочевки уже перевалил через подъем хребта и приближался к ним.
- Мирза, вот едут наши аулы. Мы пришли на свои зимовья, но их заняли другие. Как же теперь быть? - обратился Жексон к Кунанбаю.
- А кто тебя просил перекочевывать сюда? - резко сказал тот. - Зачем ты кичливо рвался вперед, почему не спросил раньше? Твои аулы вернутся обратно! - повелительно закончил он.
- Но ведь сказано: "Власть правителя - над народом, власть народа - над землей…"
- Так, по-твоему, правитель должен переселиться на небо? Где сказано, что род Иргизбай не имеет права на зимовья в Чингисе?
- Разве вам так необходим Чингис? И без него, мирза, у вас достаточно хорошей земли для зимовки, - возразил Суюндик, пытаясь начать переговоры.
Но Кунанбай перебил его.
- Э, бокенши! - начал он, как будто был на общеродовом сборе и сообщал свое решение всему народу. - Вы - наши старшие братья. Вы возмужали раньше и завладели всем обширным подножьем Чингиса. Иргизбаи были малы числом и моложе вас. Вы не дали им ни клочка земли на всем Чингисе. Ты говоришь - "другие зимовья"? Разве это зимовья по сравнению с Чингисом? Теперь я стал на ноги, - сколько же мне терпеть еще? Долго ли сидеть обойденным? Иргизбаям тоже нужны удобные зимовья… Род Иргизбай вырос и окреп. Мы не чужие, мы сородичи ваши. Разве мы какие-нибудь пришельцы, что вы не хотите отдать нам землю, на которую мы имеем такое же право, как и вы?
Слова Кунанбая были одновременно и жалобой истца, и приговором судьи.
- Так сколько же зимовий, мирза, ты решил отнять у бокенши? - спросил Суюндик. Ему хотелось выведать, как велики притязания Кунанбая.
- Бокенши уступят все зимовья в этой местности.
- А куда же нам деваться? - вышел из себя Жетпис, брат Жексена.
Кругом загудели голоса:
Неужели бокенши изгнаны совсем?
- Что же, нам откочевывать отсюда?