Гритье ничуть не отстранилась от его объятий.
Такое отсутствие сопротивления его почти испугало.
- Знаешь ли ты, - молвил он совсем тихо, - что стыдно для взрослой девушки вроде тебя - давать молодому человеку себя целовать?
- Почему же нет, если мне это нравится?
- То, что тебе нравится, у тебя в первый раз? - спросил он, уже ревнуя к прошлому Гритье.
- Да, - ответила она.
- А если понравится тебе другой мужчина, ты тоже позволишь ему себя целовать?
- Конечно.
- А если кто-нибудь зайдет вот сейчас или завтра?..
- Молчите! - перебила она сердито и властно.
XI
Вошла Розье, неся в одной руке мешочек с деньгами, в другой - бумажник. Она присела за маленький столик, накрытый клеенкой, положила на него мешочек и бумажник и сурово воззрилась на Поля.
- Вы не ушли потому, что ждете, когда я вам заплачу, так? - сказала она.
Поль удивленно взглянул на нее; Гритье подбежала к ней и воскликнула:
- Мама, что это у вас там и что вы с этими деньгами собираетесь делать?
- Молчи уж ты-то, - огрызнулась Розье.
- Мать сердится, а я не знаю на что, - молвила Гритье.
- Пойдем-ка, - сказала ей Розье, - пойдем-ка выйдем.
И, встав и не забыв захватить мешочек и бумажник, она вышла из комнаты вместе с дочерью. Там, на лестнице, уже закрыв за ними дверь, размахивая сжатыми в дрожащих руках мешочком и бумажником:
- Знаешь, что там, внутри? Восемь тысяч пять франков купюрами, а в этом мешке тысяча пятьсот.
- Десять тысяч франков! - ахнула Гритье.
- Десять тысяч, десять тысяч, которые я обещала дать этому доктору, если он спасет тебя от смерти, - проворчала Розье, покрывая поцелуями дочь. - Вот так, теперь уж не отвертишься, придется тебе любить мать-то, ведь она отдает ради тебя десять лет своей жизни; да, Гритье, десять лет, ибо, случись мне завтра слечь в постель, мне уж не подняться больше, что уж там говорить! Десять тысяч франков!
- Десять тысяч франков! - повторила за ней Гритье. - Он что же, сам назвал тебе такую сумму?
- Нет, это я, думая, что ты умерла, совершила такую глупость, предложила их ему сама. О! столько работать ради этих несчастных денег и вот взять и кинуть их в карман ветрогону! Но ведь ты лежала здесь, в кровати, совсем холодная, и глаза закрыты; я вконец растерялась и все отдать была готова. Да, все-все, что бы он ни попросил. Ах! Если б можно было сыскать способ уговорить его не требовать этого! Визит врача стоит самое большее пять франков, когда это врач из богатых. Ну же, ты, такая молодая и красивая, пойди сделай что-нибудь, поговори с ним, может, он тебя и послушает. Ради меня, Гритье, ради бедной твоей матери, и, если он не послушает, я заплачу ему, раз уж обещала, а потом найду толстую веревку и повешусь.
Гритье со страхом поглядела на мать - она знала, что с отчаяния Розье вполне способна и на такое.
Она оставила Розье за дверью вместе с мешочком и бумажником и вошла в комнату, не до конца затворив дверь. Розье нетерпеливо прислушивалась.
Гритье подошла к Полю.
- Мсье, - начала она, - правда ли, будто вы требовали с моей матери десять тысяч франков, чтобы меня вылечить?
- Я! Нет, это она сама мне предложила.
- Вы требуете, чтобы она вам их выплатила?
- За кого вы меня принимаете? - сморщился Поль, пожимая плечами.
- Что вы там мямлите? - донесся из-за полуоткрытой двери срывающийся от натуги голос.
Это не выдержала Розье - она, вытаращив глаза, с искаженным лицом, на котором тревога явно боролась с надеждой, дрожа как осиновый лист, с тоской ожидала ответа Поля.
- Да войдите же наконец, мадам, - сказал тот с улыбкой.
- Так да или нет? - спросила Розье.
- Да нет же, - отвечал он.
- Нет? - повторила Розье. - Он сказал нет! Вы не хотите де… де… десять тысяч франков?
- Нет.
- Нет?
- Нет, - снова сказал он.
- Да неужто так?
- Истинно так.
Розье изобразила улыбку.
- Дайте же мне руку, - сказала она, - вы поистине добрый парень, хи, хи, вот уж парень-то добряк!
- Она надо мной издевается? - спросил Поль.
- Да, - ответила Гритье.
Розье снова заговорила:
- Налей же, Гритье. Налей стаканчик вина господину доктору, если там еще осталось в бутылке. Ах! Вы поистине добры, мсье. Поистине добры; ха-ха-ха. Да, очень добры. Гритье, пробку на место!
И Розье, уткнув лицо в передник, чтобы никто не слышал, как она хохочет, пошла запереть свои десять тысяч в сундук, привинченный к полу спальни.
XII
Сиска только что спустилась, чтобы открыть кабачок для рабочих, имевших обыкновение по субботам засиживаться допоздна.
Поль замолчал и смотрел на Гритье: он казался успокоенным, почти грустным, его унесло половодье новых, свежих и мечтательных ощущений настоящей любви; в его пылавших ушах звенели песни ангелов - это румяная кровь приливала к голове его. Малейшие жесты Гритье казались ему нежнейшими, и в задушевность этих юных мыслей он входил, как будто в сиявшую комнату; он ощутил в ней душу настоящей женщины, которая вся нежность, вся любовь. Ему так хотелось словами, поцелуями, им самим сочиненными песнями сказать ей: "Маргерита, я люблю тебя, я так хочу, чтобы ты была сильной, счастливой, такой неудержимо нежной, чтобы теплым казался тебе зимний ветер, чтобы по заледеневшему снегу ты шла точно по травяному полю, и тусклое заснеженное небо было бы для тебя нежным небом весны, когда цветут фруктовые сады, когда благоухают далеко по всей деревне кипенно-белые цветы густого боярышника. Я хочу…" Хотелось ему, чтобы она была всем, чем способна быть женщина, какой видится она влюбленному в нее мужчине. В его мозгу путались песни, мечты и мысли о любовных объятиях с двадцатью разными женщинами, но все они были Маргеритою. Столь смелый полет мыслей приобретал скромную и трепетную почтительность, стоило ему представить, как он приблизится к ней, расскажет о мечтах своих… И он чувствовал, как душа ее растает от нежных слов, сказанных так тихо, и тогда, наверное, стоит ей лишь приободрить его, из уст прольется поток красноречия!
А ведь она его приободрила. Мог ли он требовать большего? Она почти отдалась. Нет, негодующе возражали его гордыня, его самолюбие, его любовь. Нет, это не женщина, а еще девственница, которая, сама не зная, что делает, охотно приняла его поцелуи и невинные ласки, и верит, что это и есть любовь, и этого достаточно ее сердцу, любви алчущему.
От мечтаний его пробудил звук, напоминавший трещотку: это Розье бесстыже насмехалась над ним перед самым его носом. Он ошеломленно слушал ее, не желая даже взглянуть, предоставив ей болтать без умолку что заблагорассудится.
- Добрый доктор, господин почтенный! - говорила она. - Да найдутся ли еще такие, кто отказался бы от десяти тысяч франков? Он заслуживает медали за свою отвагу и самоотверженность. Вытащить из воды утопающего - ничто по сравнению с неслыханным делом - отказаться от десяти тысяч, когда они уже у тебя в кармане!
И все в том же роде.
Гритье нервничала, видя, как мать опускается до таких неприличных насмешек.
Поль решил немного утихомирить радость Розье.
- Я хочу пить, - сказал он.
- Выпейте, мой спаситель, - отозвалась Гритье, протягивая ему початую бутылку.
- Другую, - возразил он.
За другой Розье пришлось спуститься в подвал, причем она сама ее откупорила, подумав, что так, быть может, Поль поменьше выпьет.
Он много раз подряд осушил стакан за стаканом.
Розье потемнела лицом.
- А чего ж, коль вы хотите пить, так я хочу есть! - сказала Гритье.
- Есть, - сказала Розье, почуяв неминуемую опасность большого обеда, - ты что ж это, будешь есть второй раз подряд?
- Да разве это так много для той, что два дня лежала мертвая? - отвечала Гритье.
- Чем ее можно кормить? - спросила у Поля Розье.
Поль отвечал:
- Дюжиной устриц, бараньей отбивной, куриными бедрами, гусиной печенкой, салатом с омарами - вот что необходимо для полного выздоровления мадемуазель, и пусть запьет все это старым вином.
- Ничего себе! - заохала Розье. - Устрицы, отбивные, куриные бедра, гусиная печень, омары! Скажите лучше, что вы меня саму хотите живьем сожрать! В доме нет ничего из перечисленного, и сходить принести вам это тоже некому.
- Сиска, - крикнул Поль, - спроси у кого-нибудь из гостей, собравшихся там внизу, не хочет ли кто заработать полфранка.
Сиска послушно выполнила все: не прошло и минуты, как Гритье, Розье и Поль, тихо усмехавшийся в усы, услышали, как затрезвонили наперебой разные голоса - басы, фальцеты и контральто: "Я! Я! Я!"
- Сами выберите, Сиска, - крикнул сверху Поль, - и пусть выбранный поднимется к нам наверх!
Она выбрала самого нищего бедняка, подмастерья, сидевшего на самом углу стола рядом с рабочим и поедавшего без масла тощий кусок хлеба.
Подмастерье поднялся и, не чинясь, сразу спросил, что нужно сделать за такие чаевые.
- Нужно принести сюда сотню устриц, шесть бараньих котлет, курицу, салат из омаров и горшочек гусиной печени, - объяснил Поль.
- Вот так штука! - воскликнула Розье. - И это все вот сейчас тут будет?
- Вы вроде барин и держитесь хозяином, - отвечал подмастерье, - вы можете мне приказать принести все, что хотите; да я-то ничего не имею за душой, кроме этих вот лохмотьев, что на мне, а ведь мне придется за все это заплатить деньгами. Деньги давайте! - заключил он, протянув руку.
Доктор указал ему на Розье, которая сделала вид, что оглохла, и очень уж пристально вперилась в потолок.
Подмастерье хлопнул ее по плечу.