Глава двадцать четвертая
Письмо Матюхину от войскового старшины диктовал Эктов, лести не жалел и уверял, что пересол тут невозможен, - все бандиты чрезвычайно падки на сладкое слово. В послании Матюхин именовался "командующим Тамбовскими крестьянскими войсками".
"…Мы Антонова и за человека не считаем. Одна надежда на тебя, Иван Сергеевич. Ведем с собой два полка - донской и кубанский. А прочее войско идет следом. Давай и ты своих орлов, красный Тамбов возьмем с ходу…
Хозяина нет в Тамбовской губернии, кроме тебя. Ждут крепкой власти мужики. А там, того и гляди, на Москву пойдем, на весь мир прославимся…"
Отыскать Матюхина предполагалось через его брата, Михаила, бывшего начальника районной милиции, скрывающегося сейчас где-то в одном из глухих лесных сел в районе действий оставшихся повстанческих полков. В качестве явки Эктов указал отдаленную заимку богатого пасечника. Повезли письмо "есаул" Захаров (военком второго полка) и "хорунжий" Симонов (взводный из эскадрона Кириченко).
На дорогу ушла первая половина ночи. Михаила Матюхина нашли быстро, подняли с постели. Он долго вертел заклеенное письмо, чесался. Наконец буркнул: "Ну хорошо" - и пошел одеваться.
В кромешном ночном лесу Михаил чувствовал себя как дома. Он вел уверенно, забираясь все глубже в глушь. Никаких дорог здесь не было, и другой потерялся бы даже в дневное время.
Миновали небольшую поляну с остатками раскиданного костра. Раздался собачий лай, и перед глазами возник высокий крепкий забор. Михаил негромко постучал в ворота, прислушался. Собаки за забором залились громче.
Послышались шаркающие шаги.
- Кого там бог дает?
Михаил негромко отозвался:
- А мы к дедушке, с поклоном от дяденьки.
Загремел засов. Захаров с Симоновым соскочили с седел, взяли лошадей за повод.
Приехавших встретил могучий старик, заросший бородой. Он пошептался с Михаилом, показал рукой, чтобы заходили.
Собаки рвались на привязи, хрипели, вставали на дыбы.
Из дома вышел заспанный мальчишка, рукавом тер глаза. Старик сходил в сарай за лошадью, бросил ей на спину подушку с веревочными стременами.
- Давайте письмо!
"Есаул" с "хорунжим" надеялись, что на заимке пасечника они встретятся с самим Матюхиным. Оказалось же, что бандит был гораздо осторожнее и прятался где-то дальше. Такой поворот дела не был предусмотрен инструкцией, но Захаров, не показывая вида, достал из-за пазухи конверт.
Мальчишка взобрался на самодельное седло и выехал за ворота. Через минуту где-то близко в лесу резким голосом прокричала выпь.
Старик повел приехавших в дом, засветил лампу, поставил на стол угощение: мед, молоко, два ломтя хлеба. Прежде чем сесть за стол, "хорунжий" и "есаул" сняли головные уборы и перекрестились. Заметили: старик одобрительно переглянулся с Михаилом.
- А что, - спросил хозяин, - верно болтают, будто Ленин вольную торговлю объявил?
Подставив ладонь, чтобы не капнуть, Захаров смачно откусил хлеба с медом.
- Да идет брехня, - пробурчал он с набитым ртом.
- Видать, не брехня, - заметил старик. - Раз Ленин сам сказал, какая же брехня?
- А ты уж не торговать ли собрался? - поддел его Михаил.
Хозяин махнул на него, как на досадливую муху.
- Не гавкай. Торговля - сила жизни для мужика.
Михаил обиделся:
- Смотри, - произнес он с угрозой, - проторгуешься!
- А это пускай моя голова болит. Твое дело… знаешь?
- Старый хрен! - вскипел Матюхин и обратился к приехавшим: - Видали, какие у нас тут еще находятся?
Много с ними каши сваришь?.. У-у, дождешься, борода, самого на базар сведут!
- Сиди ты… генерал! - И старик, отвернувшись от него, стал расспрашивать свежих людей о жизни и порядках на Дону. Обсасывая пальцы, Симонов отвечал, что жизнь кругом известная, - везде невмоготу.
Вернулся мальчишка, слегка задыхаясь, слазил за пазуху и достал сложенную в несколько раз бумагу.
Принимая, Захаров спросил:
- Передать ничего не наказывал?
- Все там, - отрезал мальчишка и полез на печку.
Приехавшие стали благодарить хозяина за угощение.
Михаил ушел вперед, к лошадям. Спускаясь во двор, "есаул" соображал, что все покамест складывается не так, как ожидалось. Матюхин, видно по всему, стреляный волк, и дотянуться до него будет трудно.
Обратно из леса Михаил вывел их совсем другим путем.
- Когда ответ? - спросил он, прощаясь.
- Наше дело доложить! - и "есаул", небрежно козырнув, тронул коня.
Приближался рассвет, следовало торопиться.
В доставленном письме Матюхин назначил войсковому старшине Фролову встречу в деревне Кобылинке, в нескольких километрах от заимки пасечника. Срок был указан - через неделю. В письме имелась коротенькая приписка: "Остерегайтесь Котовского. Я о нем, собаке, наслышан. Это бессарабский цыган, хитрый и смелый. Шайку подобрал себе, одни головорезы".
Дело осложнялось.
- Вы не имеете права рисковать, Григорий Иванович, - потребовал Юцевич.
Комбриг взглянул на начальника штаба из-под прикрытых век:
- Это кто же, интересно, у меня его отнял?
По интонации, по этой надменной повадке видно было, что не в духе.
Вмешался Борисов:
- Григорь Иваныч, не дури. Из ребят кого-нибудь можно послать. Маштаву отрядить - только рад будет.
Неожиданно Котовский усмехнулся:
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского!
- Перестань! - рассердился комиссар. - Нашел, когда шутить… В конце концов, подумай об Ольге Петровне. Мало ей, так тут еще…
"Ох, зря!" - сразу же подумал Юцевич и сделал вид, что с головой закопался в бумаги.
Раздувая шею, комбриг угрожающе процедил:
- А вот этого, товарищи хорошие, просил бы не касаться! Да, не касаться!.. - от сдерживаемого бешенства подрагивала челюсть. - Помощнички! Не бригада, а обоз. Кони навьючены, как верблюды, йог не носят… Барахольщики! К чертовой матери! Оставить овса на пять суток. Сухари и сахар. И все! И никаких. Сам проверю!
- Погоны потребуются и лампасы, - заметил Юцевич, отрываясь от бумаг. Его деловой спокойный тон заставил комбрига споткнуться на полуслове.
- Ну? - остановился он.
- Я говорю, в обозе где-то еще старый фроловский флажок таскается. Помните, под Вендичанами достался? Черный такой… Надо у Криворучко пошарить, у него начхоз запасливый. Убей меня бог, но у них и на лампасы найдется! С прошлого года целый кусок кумача затырили.
Остановившись на разбеге, Григорий Иванович слушал, удерживая гневный вдох. Юцевич говорил и говорил, - минута была перебита. Бешенство комбрига сияло как рукой.
- А, пошли вы все от меня!.. - проговорил он и убежал к себе.
Комиссар и начальник штаба с улыбкой поглядели друг на друга. Юцевич выразительно вздохнул и покачал головой. Он еще в первые дни предупредил Борисова, что с командиром бригады, если он раскипятится, лучше не спорить. Пусть наорет, пусть грохнет дверью и убежит, - через несколько минут является убитый, мучается, тянет, в глаза не смотрит. Тут ему следует помочь - заговорить о каком-нибудь деле, и он, принимая эту помощь, сразу просветлеет. И - весь конфликт, вся ссора. А в лоб - перестреляться можно.
Вспышка комбрига копилась с той минуты, когда было прочитано ответное письмо Матюхина. Бандит требовал на встречу главного, самого главного, и Григорий Иванович считал, что рисковать обязан только он. Разумеется, окружающие станут уговаривать его, предлагать другие варианты, а самое невыносимое - жалеть Ольгу Петровну, а вместе с ней и его самого, намекая на недавнее горе. Поэтому он и сорвался, едва Борисов, казалось бы, сердобольно, а на самом деле необдуманно тронул болезненное место…
Еще в больнице, возле постели жены, Григорий Иванович решил, что весь риск с Матюхиным ляжет целиком на него. Тогда он ничего не сказал Ольге Петровне, тоже пожалев ее, хотя всегда считал, что положение жены военного кое к чему обязывает. Впрочем, ничего конкретного тогда еще не было известно, и он не хотел понапрасну ее беспокоить.
Игра с последними бандитами была начата, большая, опасная, может быть, даже смертельная игра, и теперь ее следовало продолжать. Юцевич доложил, что кумач в обозе отыскался, сохранился даже трофейный фроловский флажок, черный, с вышитой серебром буквой "Ф". Надо было обратить внимание на мелочи, такие, скажем, что донцы имеют привычку надевать винтовки через правое плечо, а кубанцы - подстригать лошадям хвосты. Командиры эскадронов будут именоваться есаулами и сотниками, взводные - хорунжими. Обращение бойцов друг к другу - станичник.
Деревню Кобылинку бандиты выбрали для встречи не случайно: кругом лес, глухомань, своя привычная стихия. При малейшей опасности унырнут, как в воду… Под предлогом подготовки встречи Юцевич намеревался послать в деревню кого-нибудь из боевитых и сообразительных ребят. Человека он уже наметил, но лукавил: ждал, кого предложит сам комбриг.
Думал Котовский недолго.
- Петр Александрович что-то говорил о Маштаве. Может быть, его?
Юцевич подавил улыбку: как обычно, комбрига донимало чувство вины за свою вспышку.
- Я уже распорядился, Григорий Иванович. Маштава готовится.
- Вот и порядок. Что там еще?
Оставалось решить с Герасимом Петровичем Поливановым. Услышав о Матюхине, старик богом молил "допустить его до гада", рассчитаться за сына.
В другое время Котовский отказал бы сразу и решительно, но сейчас на него давило все то же чувство вины.
- А не сорвется? Все дело погубит.
- Девятый ручается. В коноводы назначил.
- А, смотрите сами! Вас же не переспоришь!