И тут шар подхватило сильным порывом ветра, налетевшего с запада. Видение рассеялось. Корзина бешено раскачивалась, и Куан крикнул Леонардо перейти на другую сторону - для равновесия. Однако ветер яростно трепал шар, раздирая в клочья верхнюю полусферу, оторвав вышитую голову верблюда. Шар тут же начал падать. Куан и Леонардо бросали в жаровню топливо, металл покраснел от жара, язычки пламени плясали над жаровней. Корзина кренилась и дрожала под порывами ветра. Шар стремительно снижался, однако даже теперь Леонардо казалось, что он неподвижен - это пустыня двигалась, летела им навстречу, чтобы нанести свой мягкий и смертельный удар.
- Сбрось всё, кроме воды! - крикнул Куан; однако было поздно - пламя перекинулось на верёвки, соединявшие корзину с шаром. Куан гасил огонь, как мог, а Леонардо влез было на сеть, как на корабельные ванты, чтобы потушить огонь и там; но от этого движения шар накренился так резко, что ему пришлось спуститься.
Шар падал, объятый пламенем; Леонардо чуял запах раскалённого металла и ладана: запах жаровни и ткани. Однако даже само падение казалось замедленным, как во сне, и он вспомнил комнату Джиневры, вспомнил огонь и жар, и ему представилось, что он слышит голос призрака Тисты - снова мальчик окликает его сквозь огонь и дым:
"Леонардо?.. Леонардо... ты хочешь сгореть?"
Пустыня надвинулась слепящей белизной... и в этот миг Леонардо увидел движение на востоке... тёмные тени, скользящие по блеску пустыни.
Туда, где шар приземлится... или рухнет.
Ветер пролагал следы в песке, взметая крутящиеся фонтанчики и позволяя им опадать песчаным дождём. Истерзанный, пылающий шар коснулся земли, его оболочка надулась - для того лишь, чтобы проволочь его вперёд по сыпучему песку, который покрывал скальные гребни. Куан от толчка вылетел из корзины; Леонардо швырнуло в мешанину сети, ноги его запутались в верёвках - а шар между тем снова поднялся, волоча за собой жаровню и корзину. За жаровней тянулся хвост огня и искр; потом она оборвалась, а корзину протащило дальше - но ненамного, в конце концов и она развалилась, ударяясь о камни. Наконец шар остановился. Вздувшаяся ткань опала на Леонардо, и он с бешеной энергией выпутался из верёвок и ожесточённо проложил себе путь через гору ткани, лишь в последний момент опомнившись и сообразив, что можно пустить в ход кинжал. Шар горел; обезглавленный силуэт верблюда обугливался у самых ног Леонардо.
Едва он отступил от оболочки, как конные бедуины - те самые тени, которые Леонардо заметил с шара, - бросились на него. Их было десять - двенадцать, все в головных покрывалах и чёрных плащах из верблюжьей шерсти, лица тёмные, одежды вонючие и драные; скорее всего они были изгоями одного из пустынных племён - Бени Захр, Сердиех или Ховейтат. Бежать было некуда, и Леонардо охватил страх за свою жизнь; однако он выставил перед собой кинжал, готовясь, как араб, погибнуть в бою. Что ещё ему оставалось? Дать себя зарезать, как зарезали Джиневру? Воспоминания захлестнули его, как волны - тонущего, и он ощутил прилив гнева. Словно его окружали убийцы Джиневры, бандиты и насильники; и Леонардо заберёт их с собой в смерть, будет рубить их на куски, пока тьма не сомкнётся над ним. Теперь его трясло, но не от страха, во всяком случае не от того, что он привык считать страхом, а от алчного предвкушения - словно здесь, в этом забытом Богом с первых дней творения месте, в этот день, что был ярче и резче, чем бывает в христианском мире... здесь и сейчас найдено им наилучшее время и место для смерти.
Да и разве не умер он вместе с Джиневрой в её пылающей спальне?
Разве не было погребальной палаты в его соборе памяти, и едва ли он мог не узнать обстоятельства и миг своей смерти.
Бедуины с криками: "Thibhahum bism er rassoul!" - кружили вокруг него, рубя скимитарами воздух, но приблизиться пока не осмеливались. Леонардо понял, что они кричат: то был клич войны, клич священного джихада: "Убить во имя Пророка!"
Но они, похоже, боялись его не меньше, чем он их. Они приближались к краю догорающей оболочки, низко свешивались из высоких седел, чтобы поразить трепещущую, вздуваемую ветром ткань своими мечами, словно шар был живой сам по себе - набухшее чудище, которое следовало убить, пока не убило оно.
Кем же тогда был для них Леонардо? Просто слугой дымящегося чудовища?
Когда ветер выдохся и оболочка осела, бедуины повели себя ещё более угрожающе. Оставаясь в сёдлах, они придвигались ближе, покуда копыта коней не коснулись ткани. Когда никакой мгновенной кары не последовало, всадники проехали по оболочке, тесно окружив Леонардо.
- Не джинн ли ты, если смог превратить обычный муслин в чудовище, что летает но воздуху? - спросил высокий бедуин, судя по всему, их вожак. В отличие от остальных, борода у него была заострённой, по арабской моде, и в седле он держался прямо. Щёку его, обрываясь у челюсти, рассекал глубокий шрам.
Леонардо был в затруднении. Если он ответит "нет", убьют ли его бедуины?
Или они убьют его, если он ответит "да"?
Что ж, пусть попробуют.
- Нет, - сказал он. - Я человек.
- Ты одет не как подобает человеку, - заметил вожак.
- А ты готов осмелиться убить джинна? - крикнул Куан. Он стоял за кругом всадников, бесстрашно уперев руки в бёдра.
Вожак взглянул на Куана, захваченный врасплох богатством его одежд, и сказал:
- Никто не может убить джинна; потому, если этого, - кивок в сторону Леонардо, - я убью, то, значит, он не джинн.
- А если он джинн, то ты навлечёшь смерть и бесчестье на всех вас, на ваше племя и семьи. - Куан подошёл ближе. - Если, конечно, у вас есть семьи... и честь.
Все всадники развернулись при этих словах и, кажется, были готовы изрубить его скимитарами; но тут Куан сказал:
- Я под защитой Кайит Бея аль Махмуди аль Заири, калифа калифов, и этот... джинн также. Он гость калифа и защищён законами гостеприимства. Только коснитесь его - и прольётся кровь.
Вожак явно потерял уверенность.
- Можете оставить себе мехи с водой и одежду, чтобы прикрыть наготу, а остальное мы заберём, и летающее чудовище тоже.
- Но ты же сам сказал, что это просто ткань, - возразил Куан.
- И мы возьмём её. - Вожак сделал знак своим людям скатать оболочку. Бедуины - народ романтический, но в то же время практичны.
- Ты разве не желаешь узнать о летающем чудовище? - спросил Куан.
- Раздевайтесь и сложите драгоценности на землю перед собой. Мои люди отвернутся. - Вожак занервничал, сообразив, что Куан пытается выиграть время. Он крикнул своим людям забрать оболочку шара, но те не решались сойти с коней.
- Вы что - женщины?! - рявкнул на них вожак и, спешившись, сам принялся скатывать ткань. Видя, что ничего дурного с ним не приключилось, другие бедуины тоже спешились и присоединились к нему. Вид у них был пристыженный. Воспользовавшись случаем, Леонардо перешёл поближе к Куану, чтобы не путаться у них под ногами.
Вожак повторил:
- Раздевайтесь, или я сам убью вас!
Куан пожал плечами, порылся в глубинах своих муслиновых одежд и вынул письмо с печатью калифа.
- И ты решишься обобрать тех, у кого есть это? - Он протянул письмо вожаку, и тот неохотно взял его. - Ты сумеешь прочесть?
Вожак покраснел. Он прочёл письмо и возвратил Куану. Они обменялись взглядами - так могли бы смотреть друг на друга люди, некогда бывшие друзьями, - затем вожак кивнул и приказал своим людям садиться на коней.
- Бросьте добычу! - велел он и, вскочив в седло, поскакал прочь, не оглядываясь; прочие помчались следом и скоро скрылись за холмом.
Куан спрятал письмо и улыбнулся.
- Они убили бы нас? - спросил Леонардо.
- Это зависит от того, изгои они или вышли на ghrazzu.
- Ghrazzu?
- Это такая игра - похищение имущества чужих племён, - пояснил Куан. - Только в этой игре умирают так же легко, как в битве. - Он помолчал и пробормотал себе под нос: - Да, вполне вероятно...
- Куан?..
- Если они изгои, то позабавились бы с нами, а затем убили. Если отправились на ghrazzu, то подчинились бы закону бедуинов.
- Какому-то закону они несомненно подчинились - мы ведь живы.
Куан снова улыбнулся.
- Думаю, живы мы потому, что вожак почуял, что вот-вот придут другие. Или же... - Он взглянул туда, где исчезли бедуины, а потом кивнул на восток - там висело солнце.
И там Леонардо увидел вдали всадников.
- Нет, Леонардо, этих можно не опасаться. Это солдаты из войска калифа. Давай-ка заберём отсюда всё, что сумеем унести. - Он кивнул на остатки шара. - Такая ткань может обогатить целое пустынное племя.
- Но мы не сможем унести её.
- Пусть тебя это не тревожит, маэстро. Не думаю, чтобы нам пришлось делать это. Давай просто привалим её камнями, чтобы не унесло ветром.
Когда они закончили, Куан спросил:
- Ты заметил шрам на щеке у высокого?
- Да.
- Некогда я встречал человека с таким шрамом в Акабе, близ Красного моря. Он ел с одним из калифовых вождей. В пустыне, не в городе. - Куан говорил так, словно есть в городе - бесчестье, словно он превратился вдруг в бедуина - а между тем этот человек чувствовал себя как дома и во Флоренции, в обществе людей цивилизованных. - Этот человек подавился куском баранины и, чтобы не оскорбить хозяина неучастием в беседе, разрезал себе щёку и раздвинул края раны, показывая, что во рту у него застряло мясо.
- Это тот самый? - спросил Леонардо.
- Тот, кого я знал, пережил страшную трагедию. Он оставил свой народ, и ни одно племя не даст ему прибежища - во всяком случае, так говорят, - прибавил Куай, словно давая понять, что знает больше, чем говорит.
- Что за трагедия?