- Деватдар всегда в опасности, - тихо сказал он, - и будь он с нами - это ничего бы не изменило.
- Но его не было с нами, - возразил Леонардо. - Хотя враги его и не знали об этом, потому что ты обрядился в его одежду.
- Нет, Леонардо, эта одежда - моя.
- Скажи ещё, что ты - последователь ислама!
Куан кивнул.
- Мы были приманкой, - сказал Леонардо. - Ты знал, что на нас могут напасть, верно?
- Такие слухи витали в воздухе, но безопасность Деватдара важнее нашей.
- Но мы не отдавали своих жизней тебе в залог!
Куан лишь пожал плечами.
- Надо перевязать твою рану. Ты истекаешь кровью.
Только после слов Куана Леонардо ощутил пульсирующую боль слева в голове и вспомнил, что, отбив лезвие сарацинского топора, получил удар по голове его рукоятью.
И сейчас Леонардо, как во сне, увидел над собой лицо Куана, огромное и гладкое, как небесный свод.
Они поднимались по Нилу до Каира в караване широкопарусных фелук. Им предстояло пройти сотню миль по бурой, широкой, как океан, реке; едой можно было не запасаться, потому что на всём расстоянии от Александрии до Каира тянулись сплошные базары. Суда часто останавливались, чтобы дать возможность людям помолиться на берегу, купить съестного или позабавиться со шлюхами.
Они плыли мимо тающих в дымке пирамид, мимо Аль-Рауда, парка наслаждений, где сады сменялись лужайками и растекались дорожками - в самый Каир, город тысячи минаретов и мечетей, мавзолеев и медресе. Каир, который его жители называли Миср - мать городов, дочь Нила. Сто тысяч человек еженощно разбивали лагеря за пределами его стен, потому что в городе не хватало места разместить всех приезжих. По сравнению с этим городом Флоренция выглядела деревней; казалось, что Каир стоит здесь с начала времён. И на краю его высилась Цитадель, огромная крепость, выстроенная Салах-ад-Дином для защиты от неверных.
Цитадель была городом сама по себе, и Леонардо, Зороастро, Бенедетто Деи и Америго Веспуччи разместили в великолепных, поистине королевских покоях. Большие решетчатые окна с цветным стеклом превращали слепящий солнечный свет в пастельные тени. Стены покрывал разноцветный геометрический узор, повсюду бродили павлины, цветы наполняли воздух благоуханием, фонтаны наигрывали смутные мелодии, и порой в журчании воды чудились голоса.
И каждая дверь этих королевских покоев была заперта и охранялась молчаливыми сумрачными воинами, у которых за алые кушаки были заткнуты широкие грозные скимитары.
Они были пленниками.
Тянулись неделя за неделей, заполненные беседами, едой и питьём; ночами в их спальни являлись закутанные в покрывала прелестницы, что говорили только по-арабски и с рассветом истаивали, как дым. Леонардо рад был этим гостьям - как проводникам в страну своих фантазий. Он всё ещё твердил имя Джиневры и грезил о Симонетте; но Айше была рядом всегда, будто Леонардо был отравлен её фантомом, как некогда Сандро - фантомом Симонетты.
Он учился арабскому у этих женщин, а также у стражников и слуг. И вернулся к своей привычке работать по ночам, засыпая лишь на несколько часов днём. Он учился. Рисовал и делал записи в книжке. Страница за страницей возникали в ней новые изобретения: аппараты для дыхания под водой, водолазный костюм, заострённые спереди и сзади гранаты, которые он называл рогами, длинноствольная дальнобойная пушка; ещё он набрасывал траектории пушечных ядер и изобразил несколько многоствольных орудий - где канониры могли бы одновременно заряжать одни стволы и стрелять из других. Он нарисовал также большую мортиру и приписал под ней: "Самая смертоносная из существующих машин", хотя существовала она покуда только в его голове... и на бумаге.
Потом заметки исчезли.
- Как думаешь, Леонардо, нас убьют? - спросил Зороастро, глядя через окно на Город Мёртвых - огромный мавзолей, еле видимый вдалеке. Небо становилось всё бирюзовее, а низкое солнце превратилось в оранжевый диск - и муэдзины призывали правоверных на молитву; закат обратил город фантастических куполов и башен в призрак, сон, что неминуемо исчезнет с пробуждением.
- Ты спрашиваешь его об этом каждый день, - заметил Бенедетто, покачивая головой. Он совершенно оправился от раны; Куанова мазь оказалась волшебным снадобьем.
- Мы все об этом думаем, - сказал Леонардо. - Калиф славится своим самодурством.
- Тогда зачем бы он держал нас здесь? - возразил Бенедетто. - Зачем бы поил, кормил, присылал нам женщин?
- Потому что он щедр к своим гостям, - сказал Куан Инь-ци, с поклоном входя в комнату; он был в зелёном шёлковом одеянии и тюрбане, по бокам шли стражи-мамлюки. - Салам алейкум, - поздоровался он.
- Алейкум салам, - отозвался Леонардо. - Где моя записная книжка?
Куан улыбнулся.
- Цела и невредима. Она в руках калифа. Ты можешь быть столь же непочтителен с ним, как со мной... и попросить вернуть её.
- Почему с нами обращаются как с пленниками?
- В этих краях быть пленником - значит быть почётным гостем.
- Тогда, быть может, нам как гостям позволено будет уйти отсюда? - спросил Бенедетто.
- Мы уходим прямо сейчас, - сказал Куан. - И вы получите аудиенцию у калифа.
Зороастро нервничал, словно его вели на собственную казнь. Леонардо шёл рядом с Куаном, в окружении стражи. "На сколько же лиг протянулся этот лабиринт громадных покоев, залов и коридоров?" - думалось ему.
- Где ты был всё это время? - спросил он.
Куан пропустил его вопрос мимо ушей и принялся наставлять их в обычаях этикета и церемониях калифского двора.
Покои калифа тщательно охранялись. Куан провёл их в комнату с высоким потолком, полом из чёрного и белого мрамора; в центре её бил большой фонтан в бассейне, выложенном драгоценными камнями. Они прошли анфиладой комнат и оказались перед калифом, который в окружении придворных возлежал на помосте, выстланном коврами и подушками. Светильни сияли тёплым маслянистым светом.
Пышные шёлковые одежды калифа были расшиты серебром, ибо пророк не одобрял золота. Сухощавый, болезненного вида человек лет сорока, он был здесь как-то не очень на месте, словно вождь бедуинов, жаждущий возвратиться к своим белым верблюдам, коням и вольной кочевой жизни. Взгляд его был прям и ровен, и Леонардо понял, что этого человека лучше не недооценивать. А рядом с калифом сидел на ковре Деватдар; могло ли это означать, что Айше и Никколо спасены? Леонардо не осмелился спросить... не теперь.
Их представили, и хотя Деватдар, с прочей свитой, сидел возле калифа, Куан остался стоять, как Леонардо, Америго, Бенедетто и Зороастро. Калиф кивнул и по-арабски обратился к Деватдару. Говорил он быстро, и не всё сказанное Леонардо удалось разобрать; однако он понял, что калиф спрашивает о нём - и весьма саркастично.
- Так это и есть мои инженеры-христиане? - сказал калиф. - Кто же из них художник, а кто умный мошенник?
- Мошенник может почти столько же, сколько художник, - ответил калифу Деватдар. Взгляд его остановился на Зороастро, потом - на Леонардо.
- Калиф велит сказать, что вы - желанные гости.
Калиф жестом пригласил их сесть рядом с собой, и слуга, у которого руки были толщиной с Леонардовы ляжки, внёс огромный поднос с бронзовыми сосудами, ковшиком, ступкой и пестиком и крохотными серебряными чашечками без ручек. Под всеобщими взглядами слуга принялся готовить кофе. Потом, опустившись на колени, он предложил первую чашку калифу, но тот жестом указал на Леонардо; слуга повиновался и протянул чашку ему. Однако Леонардо отказался, и калиф явно остался этим доволен. Этикет требовал, чтобы калиф первенствовал во всём. Затем он сам подал чашечку Леонардо и сказал по-арабски:
- Твои записи похитил я.
- Я так и понял, - сказал Леонардо.
Калиф с весёлым видом поправил его арабское произношение. Потом он наклонился к Леонардо, и настроение его резко изменилось. Лицо стало суровым, почти сердитым; и Леонардо не смог удержаться от мысли, что он неплохой актёр - или безумец.
- Мой Деватдар доложил, что на вас напали, - сказал калиф, - и что моя родственница в плену.
- Ваша родственница?
- Айше, хоть она и шлюха, - сказал калиф, но наклонился при этом к Леонардо так низко, что расслышать его могли только те, кто сидел ближе всех. Леонардо был поражён: как может женщина королевской крови стать рабыней подданного, каким бы высокопоставленным тот ни был? Впрочем, вероятно, тут нечему было удивляться. Калиф когда-то и сам был рабом.
Лицо Деватдара горело; он сидел рядом с калифом и смотрел прямо перед собой, словно сосредоточась на какой-то отдалённой точке.
- И я узнал, что твой юный друг был убит, - продолжал калиф; он пристально смотрел на Леонардо, явно желая увидеть его реакцию.
Леонардо будто оглушили.
- Вы наверняка знаете, что Никколо мёртв?
Деватдара явно потрясло, что Леонардо осмелился задать вопрос калифу.
- Я отправился в пределы империи и предстал перед самим великим визирем с посланием от моего калифа, чтобы просить об их возвращении. - Деватдар не смотрел в глаза Леонардо, которого охватило знакомое оцепенение скорби, словно щит, которым он заслонялся от горя.
Никколо...
Бенедетто Деи, понявший довольно, чтобы уяснить, что Никколо умер, коснулся его руки; но Леонардо невольно отдёрнул её.
- Ты сомневаешься? - спросил калиф у Леонардо. Это была угроза - стражи-мамлюки насторожились, готовые по его слову прикончить Леонардо.
- Нет, повелитель, я не сомневаюсь в тебе, прости, - проговорил Леонардо, беря себя в руки. Он встал и поклонился, прежде чем опуститься перед калифом на колени.
Калиф кивнул, довольный, и подал ему знак сесть рядом с Бенедетто.