Леонардо и Никколо остановились на благоухающем цветами лугу и взглянули на гору. Леонардо чувствовал, что тревоги его тают - как и всегда, когда он оказывался за городом. Он глубоко вдохнул пьянящий воздух, и душа его пробудилась и устремилась к миру природы и oculus spiritalis, миру ангелов.
- Хорошая гора для испытания твоей Великой Птицы, - сказал Никколо.
- Я тоже так думал, потому что она очень близко к Флоренции - но теперь думаю иначе. Винчи не так уж далеко; и там тоже есть хорошие горы. - Леонардо помолчал и добавил: - И мне не хочется умирать здесь. Если уж смерть суждена мне, пусть лучше она придёт в знакомых с детства местах.
Никколо кивнул, такой же строгий и серьёзный, как тогда, когда Леонардо впервые увидел его. Казалось, в мальчика снова вселился старик.
- Ладно, Никко. - Леонардо опустил клетку на землю и уселся рядом с ней. - Давай радоваться настоящему, ибо кто знает, что ждёт нас потом?.. Подкрепимся? - Леонардо расстелил на земле кусок полотна и, как на столе, разложил еду. Коршуны хлопали крыльями и клевали деревянные прутья клеток. Леонардо бросил им по кусочку колбасы.
- Торговцы птицами там, на площади, говорили, что ты не ешь мяса, - заметил Никколо.
- Вот как? Ну, а ты что об этом думаешь?
Никколо пожал плечами.
- Ну... пока что я ни разу не видел, чтобы ты его ел.
Леонардо полил колбасу вином и съел её с хлебом.
- Теперь видишь?
- Но почему тогда люди говорят...
- Потому что обычно я мяса не ем. Я верю, что, поедая слишком много мяса, набираешься того, что Аристотель называл холодной чёрной желчью. Это, в свою очередь, наполняет душу меланхолией. Друг маэстро Тосканини Фиччино верит в то же, но по совершенно неверной причине. Магия и астрология для него превыше доказательства и опыта. Но как бы там ни было, а мне стоит быть поосторожней, не то обо мне ещё начнут думать, будто я последователь катаров, и, чего доброго, заклеймят еретиком.
- Я почти ничего не знаю о катарах.
- Они следуют учению Папы Богомила, который верил, что весь наш зримый мир был создан дьяволом, а не Богом. Поэтому, для того чтобы в их души не проник Сатана, они не едят мяса... однако не брезгуют рыбой и овощами. - Леонардо засмеялся и скорчил гримасу, выражая своё отношение к этим сумасшедшим. - Были бы они хотя бы последовательны...
Ел он быстро, что было у него в привычке, потому что, в отличие от других людей, он никогда не умел наслаждаться едой. Для него пища, как и сон, была просто необходимостью, которая отвлекала его от работы.
А здесь, вокруг них, купаясь в свете солнца, жил целый мир. Как ребёнок, Леонардо хотел разгадать его тайны. Это было его делом, страстью всей его жизни.
- А теперь - смотри, - сказал он всё ещё жевавшему Никколо и выпустил одного из коршунов. Пока тот улетал, Леонардо левой рукой делал заметки. - Видишь, Никко, птица ищет воздушный поток. - Он выпустил из клетки второго коршуна. - Эти птицы машут крыльями, только пока не найдут ветра, а он, видимо, дует на большой высоте: смотри, как высоко они парят. Теперь они почти неподвижны.
Леонардо следил за кружащими в вышине птицами - они заскользили к горам. Он был в восторге, словно и сам парил в горних высях.
- Теперь они едва шевелят крыльями. Они лежат в воздухе, как мы на тюфяке.
- Может, тебе стоит последовать их примеру?
- Что ты хочешь этим сказать?
- Закрепи крылья Великой Птицы. Вместо того чтобы перелопачивать воздух, пусть они останутся неподвижны.
- А что же тогда будет толкать машину? - спросил Леонардо, но тут же сам ответил на свой вопрос - ему пришла в голову мысль об Архимедовом винте. Он вспомнил ребятишек, игравших с юлой: они дёргали струну, и пропеллер поднимал игрушку в воздух. Рука его, будто думавшая сама по себе, уже делала наброски. Он рисовал листья, летящие, скользящие, падающие на землю. Рисовал разные винты и пропеллеры. Среди них может оказаться что-то полезное...
- Знаешь, возможно, если удастся поймать воздушный поток, не будет нужна человеческая сила, - сказал Никколо. - Ты сможешь заставить свою птицу парить... не знаю только как.
Леонардо похлопал Никколо по плечу: мальчишка и в самом деле очень умён. И всё же это неверно. Есть в его идее какая-то неправильность...
- Нет, мой юный друг, - сказал он упрямо, словно наткнулся на стену, что перекрыла путь его мысли, - крылья должны двигаться в воздухе, как птичьи. Этот метод природный, а значит, самый эффективный.
Без отдыха Леонардо торопливо шагал по холмам. В конце концов Никколо пожаловался на усталость - и остался под кипарисом, уютно устроившись в пахнущей влагой тени.
Леонардо пошёл дальше один.
Всё было прекрасно: воздух, тепло, запахи и звуки природы; он почти предугадывал чистые формы всего, что окружало его, фантазии, отражённые в proton organon: зеркала его души. Но не совсем.
Воистину что-то было не так, потому что вместо блаженства, которое столь часто испытывал здесь Леонардо, он ощущал лишь разочарование... пустоту.
Думая о падающем листе, который он набросал в книжке, Леонардо записал:
"Когда у человека есть шатёр из прокрахмаленного полотна шириною в 12 локтей и вышиною в 12, он сможет бросаться с любой большой высоты без опасности для себя". Он представил себе пирамидальный парашют, но счёл его чересчур большим, неудобным и тяжёлым для применения на Великой Птице и сделал ещё одну торопливую запись:
"Используй кожаные мешки, и таким образом человек, падая с высоты шести brachia, не покалечился бы, куда бы ни упал: на землю или же в воду".
Он продолжал идти. Изредка делал зарисовки, почти не задумываясь над ними: гротескные фигуры и карикатурные лица, животные, невероятные механизмы, наброски для нескольких Мадонн с младенцами, вымышленные пейзажи, всевозможные растения и звери. Он изобразил зубчатый механизм в трёх проекциях, и систему блоков, и устройство для литья свинца. Сделал пометку найти труд Альберта Магнуса "О небе и земле", быть может, у Тосканелли найдётся копия. Его мысли текли, как воды Арно, от одного предмета к другому, и всё же он не мог отыскать для себя того места покоя и блаженства, которое счёл бы истинным царством Платоновых форм.
Когда над головой пролетали птицы - он следил за ними и лихорадочно зарисовывал. У Леонардо был необычайно быстрый глаз, он мог замечать движения, невидимые другим. Мелким почерком он записал под набросками: "Равно как малое, незаметное движение руля поворачивает огромный, тяжело груженный корабль - и делает это среди веса воды, что давит на каждый бимс, и среди стремительных ветров, что раздувают его могучие паруса, - точно так же и птицы удерживают себя в потоках воздуха, не шевеля крыльями. Лишь лёгкое движение крыла или хвоста надобно им, чтобы оказаться под или над ветром, препятствует их падению". Потом он добавил: "Когда без помощи ветра и, не шевеля крыльями птица удерживает себя в воздухе в положении равновесия - то, значит, центр тяжести совпал с центром (сопротивления)".
- Эй, Леонардо! - услышал он оклик Никколо. Мальчик подбежал, задыхаясь; он волок коричневый мешок, где были остатки еды и Куанова книга. - Тебя не было три часа!
- Это так долго?
- Для меня - да. Что ты делал?
- Просто бродил... и думал. - Помолчав, Леонардо спросил: - Но у тебя же была книга, что ж ты не почитал?
Никколо улыбнулся.
- Я пробовал... но заснул.
- Вот вся правда и вышла наружу. Никко, почему бы тебе не вернуться в bottega? Мне надо ещё побыть здесь... подумать. А тебе скучно.
- Вовсе нет, маэстро, - обеспокоенно возразил Никколо. - Если я останусь с тобой, то не буду скучать. Клянусь!
Против воли Леонардо улыбнулся.
- Поведай же мне, что ты узнал из маленькой жёлтой книжки.
- Я... я не смог ничего понять... пока. Кажется, она вся посвящена свету.
- Именно, - сказал Леонардо и, усевшись в рощице оливковых деревьев, погрузился в чтение. Это отняло у него менее часа - книга была короткой. Никколо поел фруктов и снова уснул - мирным глубоким сном.
По большей части текст книги показался Леонардо магической тарабарщиной, но внезапно смысл этих слов открылся ему.
"Есть тысячи пространств, и свет - цветок неба и земли наполняет их все. Точно так же свет - цветок личности проходит сквозь небо и наполняет землю. И когда свет начинает перемещаться, всё на небе и на земле - все горы и реки, всё, что ни есть в мире - начинает перемещаться вместе со светом. Ключ в том, чтобы сконцентрировать семена своего цветка в глазах. Но будьте осторожны, дети мои, ибо если хотя бы на один день вы перестанете упражняться в медитации, свет этот утечёт от вас, чтобы потеряться неведомо где..."
Возможно, он заснул, потому что вдруг ему почудилось, что он смотрит на стены огромного и прекрасного сооружения - своего собора памяти. Он жаждал вернуться внутрь, в сладостные, дарящие покой воспоминания; он отгонит призраки страха, что таятся в его тёмных лабиринтах.