- И то верно.
- Ну, а теперь выкладывай свои новости, - предложил Леонардо.
- Его великолепие сообщил мне, что моего "Давида" поставят в самом Палаццо Веккио, над главной лестницей. - Андреа не смог сдержать довольной усмешки.
Леонардо кивнул.
- Но ты же наверняка знал, что для столь гениальной работы Лоренцо отыщет особо почётное место.
- Не знаю, Леонардо, кого ты хвалишь, меня или себя, - сказал Андреа, - в конце концов, ты ведь был моделью "Давида".
- Ты работал очень вольно, - возразил Леонардо, - Может, ты и начал с моих черт, но создал из частного нечто обобщённое. Похвала надлежит тебе.
- Боюсь, эта приятная беседа будет стоить мне и времени и денег, - вздохнул Андреа.
Леонардо рассмеялся.
- Правду сказать, сегодня я должен уехать из города.
Андреа поднял взгляд на летающую машину Леонардо.
- Никто не упрекнёт тебя, если ты откажешься от своей задумки или хотя бы позволишь кому-нибудь лететь вместо тебя. Тебе не нужно доказывать Лоренцо, каков ты есть.
Никколо глянул на них прямо и искренне.
- Я полечу на твоей механической птице, Леонардо.
- Нет, это должен быть я.
- Ты не уверен, что механизм заработает?
- Мне тревожно, - признался Леонардо - С моей Великой Птицей что-то не так, но я никак не пойму, что именно. Меня это убивает.
- Тогда ты не должен лететь!
- Она полетит, Андреа, обещаю тебе!
- Тогда возьми хоть день на подготовку - с моего благословения, - сказал Верроккьо.
- Премного благодарен, - отвечал Леонардо, и оба рассмеялись, зная, что Леонардо всё равно отправится за город, отпустит его Верроккьо или нет. - Ну, так какие же у тебя новости? - напомнил Леонардо.
- Сегодня утром его великолепие посетил нашу студию, - сказал Андреа.
- Он был здесь и ты не позвал меня? - сердито спросил Леонардо.
- Я было послал за тобой Тисту, но Лоренцо велел ему не тревожить тебя, если ты пишешь его маленькую Мадонну.
Леонардо застонал.
- Что бы ни заявлял Лоренцо, от этого ему не уйти, - продолжал Андреа. - Он покупает виллу Кастелло, и ему нужно обставлять её. А потому он, и Анджело Полициано, и ещё один чудной парень по имени Пико делла Мирандола пронеслись по этой бедной bottega как саранча, заказывая всё, что только можно себе представить: фонтаны, вилки, кубки, гобелены, садовые скамьи и cassone. Когда обо всём было переговорено, порешили, что сундуками займётся Пьетро Перуджино, а наш милый Сандро напишет большую картину. Кое-что сделает Филиппо Липпи. Но работы более чем достаточно, и большая её часть - наша.
- Твоя, - поправил Леонардо, раздосадованный тем, что Лоренцо ничего не заказал лично ему.
- Ради Бога, Леонардо, не гляди так мрачно, - сказал Андреа. - Его великолепие не забыл про тебя. У меня, кстати, великолепная новость, но сперва, должен признаться, мне хотелось немного подразнить тебя. Так что извини.
- Ладно. И что же это за новость? - с возросшим интересом спросил Леонардо.
- Лоренцо спрашивал, не соглашусь ли я отпустить тебя... - Андреа сделал драматическую паузу. - Он хочет, чтобы ты жил и работал в садах Медичи; особо его волнует восстановление античной статуи сатира Марсия. Тебе в общем-то придётся создавать её заново из старого камня.
- Но ведь это же ты работал над...
- У меня и так работы по горло, - сказал Андреа. - Но ты - мой прекрасный бывший ученик и будущий представитель у Первого Гражданина, - ты станешь частью двора Медичи. Станешь членом его семейства - как Сандро.
- А как же я? - вмешался Никколо. - Я пойду с тобой, Леонардо, или останусь с мастером Андреа?
- А чего хочешь ты? - спросил Андреа.
Глядя вниз, на поднос с едой, Никколо ответил:
- Думаю, мне будет лучше пойти с мастером Леонардо; к тому же этого хотел бы маэстро Тосканелли.
- Значит, решено, - польщённо сказал Леонардо.
- Ты хочешь сказать, что предпочитаешь общество Леонардо нашему? - спросил Андреа.
Никколо не подымал глаз, он смотрел на стол с таким упорством, словно хотел взглядом процарапать столешницу.
- Да ладно, ладно, - со смехом сказал Андреа. - Мы разрешаем тебе поднять голову от тарелки.
- А Сандро был с Лоренцо? - спросил Леонардо, чувствуя себя виноватым: он не разговаривал с другом с тех пор, как ушёл с вечеринки Нери вместе с Симонеттой и Никколо.
- Нет. - Андреа вздохнул. - Лоренцо сказал мне, что заезжал к нему домой, но влюблённый болван отказался покинуть постель. Снова убивается по Симонетте. Быть может, ты сумеешь подбодрить его добрыми вестями.
- Постараюсь.
- Как ты себя чувствуешь?
- Прекрасно. - Леонардо солгал, потому что Андреа интересовался его чувствами к Джиневре.
- Попробую поверить. - С этими словами Андреа подал Леонардо письмо. - Его принёс сегодня поутру слуга Николини. Не секрет, о чём оно?
- Николини желает, чтобы я начал писать портрет Джиневры, - проговорил Леонардо. - Он примет меня на следующей неделе. - Он чувствовал, как его затопляет гнев и - одновременно - тёплая волна предвкушения. По крайней мере, он будет видеть свою любимую Джиневру; однако предложение должно было исходить от отца Джиневры, а не от Николини. Воистину Николини отнял у де Бенчи всё: имя, честь, имущество пошли в приданое Джиневре. Какой бы кучи флоринов ни стоила старику Джиневра, она была bon marche. Но надежда ещё есть, сказал себе Леонардо, спасибо Симонетте: её уловки уже подталкивают Лоренцо и Джулиано к действию. Наверняка скоро можно будет что-то сделать. В конце концов, союз Николини с семейством Пацци не делает его милее для Медичи. Николини может быть сколь угодно опытен в делах денежных и политических, но в делах любви его, возможно, удастся превзойти...
Андреа кивнул и сказал:
- Необходимо, чтобы ты был здесь вечером пораньше: Лоренцо хочет привезти Симонетту - взглянуть, как подвигается маленькая Мадонна. Не уезжай далеко, не то опоздаешь. - Он опять взглянул на картину, словно заворожённый шафрановой лессировкой, которая придавала Мадонне, похожей на юную Симонетту, сияющий золотистый блеск.
- Нам пора, - сказал Леонардо, потому что Андреа смотрел так, словно готов был любоваться полотном всё утро.
- Не забудь, что я тебе сказал, - напомнил Андреа. - Ты выкажешь себя невежей, если не будешь здесь к прибытию Лоренцо и его друзей.
И он вышел, явно всё ещё очарованный картиной, забыв попрощаться с Никколо.
- Давай, Никко, - Леонардо вдруг исполнился энергии, - одевайся.
Сам он в это время нанёс на своё полотно несколько завершающих мазков, потом быстро вымыл кисти, прицепил к поясу записную книжку и снова, вывернув шею, оглядел подвешенное к потолку изобретение. Ему требовался ответ - однако он даже не знал пока, о чём спрашивать.
Когда они уже выходили, Леонардо почувствовал, что кое-что забыл.
- Никко, захвати книгу, которую дал мне мастер Куан. Мне, может быть, понадобится почитать за городом.
- За городом? - переспросил Никколо, бережно убирая книгу в мешок, который нёс под мышкой.
- Ты не любишь природу? - саркастически осведомился Леонардо. - "Usus est optimum magister", и в этом я всем сердцем согласен с древними. Природа - мать любого опыта; а опыт должен стать твоим учителем, потому что я обнаружил, что даже Аристотель кое в чём ошибается. - И продолжал, когда они уже вышли из bottega: - Но эти господа из школы маэстро Фиччино ходят такие важные, надутые, и на все случаи жизни у них готова цитата из вечного Платона или Аристотеля. Они презирают меня, потому что я изобретатель, но какого же порицания заслуживают они сами за то, что ничего не изобретают, все эти пустозвоны и пересказчики чужих трудов? Они считают мои увеличительные линзы трюком фокусника, и знаешь почему? - Никколо не успел и рта раскрыть, а Леонардо уже продолжал: - Потому что они считают, что из всех органов чувств менее всего следует доверять зрению - а глаз, кстати говоря, главный орган. Однако это не мешает им тайно носить очки. Лицемеры!
- Ты, кажется, очень зол, маэстро, - сказал Никколо.
Смущённый собственной обличительной речью, Леонардо рассмеялся и сказал:
- Может быть, но пусть тебя это не тревожит, мой юный друг.
- Однако маэстро Тосканелли уважает мессера Фиччино.
- Он уважает Платона и Аристотеля, так уж заодно и... Но он ведь не учит в академии, не так ли? Вместо этого он читает лекции в Санто Спирито, в школе братьев августинцев. Это должно кое о чём говорить тебе.
- Думаю, это говорит мне, что тебе есть об кого точить зубы, мастер... то же мне говорил и маэстро Тосканелли.
- Что ещё он говорил тебе, Никко?
- Что я должен учиться на твоих силе и слабости, а ещё - что ты умнее любого из академиков.
Леонардо засмеялся.
- Ты врёшь очень искусно.
- Это выходит само собой, маэстро.