Глава 5
Когда человек сотворяет в воображении своём
некий материальный предмет, то предмет сей
обретает реальное существование (spiritus ymaginarius).
Аль-маджрити
Сосредоточась на мыслях, взлетишь;
сосредоточась на желаниях, упадёшь.
"Тайна Золотого Цветка"
И узришь себя падающим с большой высоты...
Леонардо да Винчи
Можно было подумать, что Великая Птица уже взлетела, что она парит в дымке утреннего воздуха, как огромная, небывалая колибри. Эта химерическая тварь свисала с высокого аттического потолка Леонардовой мастерской в bottega Верроккьо: резная доска, снабжённая рукоятками ручного управления, петлями из хорошо выдубленной кожи, педалями, воротом, вёслами и седлом. Большие ребристые крылья из тростника, бумазеи и накрахмаленной тафты соединялись с более широким концом доски. Они были выкрашены в ярко-красный и золотой, цвета Медичи, ибо именно Медичи будет присутствовать при его первом полёте. Как писал Леонардо в своей записной книжке: "Помни, что птица твоя должна подражать не чему иному, как летучей мыши, на том основании, что её перепонки образуют арматуру или, вернее, связь между арматурами, то есть главную часть крыльев. И если ты подражал крыльям пернатых, то знай, что у них более мощные кости и сухожилия, то есть перья их друг с другом не соединены, и сквозь них проходит воздух. А летучей мыши помогает перепонка, которая соединяет целое и которая не сквозная". Он писал заметки справа налево зеркальным шрифтом своего изобретения - ему не хотелось, чтобы у него крали идеи.
Хоть он и сидел перед холстом, на котором писал, и глаза его жгло от испарений лака, льняного масла и первосортного скипидара, Леонардо тревожно поглядывал вверх, на своё изобретение. Оно заполняло всю верхнюю часть комнаты, потому что размах его крыльев был свыше двадцати пяти пядей - более пяти футов.
В течение последних нескольких дней Леонардо пребывал в уверенности, что с его Великой Птицей что-то не так, однако не мог и предположить, что именно. Не мог он и толком спать: ему снились кошмары из-за мрачных предчувствий, связанных с летающей машиной, которой предстояло слететь с вершины горы через десять дней. Кошмар был всегда один и тот же: он падает с огромной высоты... без крыльев, без сбруи... в пустоту сияющей бездны, а над ним, возносясь на головокружительную высоту, вздымаются знакомые, озарённые солнцем холмы и горы Винчи.
Он оторвался от машины, чтобы в утренние часы поработать над маленькой Мадонной для Лоренцо: Первый Гражданин заказал её, чтобы подарить Симонетте. Они конечно же хотели бы видеть, что картина подвигается, особенно Симонетга. Леонардо говорил ей, что полотно близко к завершению; ложь, разумеется, потому что он был слишком занят Великой Птицей, чтобы завершать заказанное.
В дверь знакомо постучали: два едва слышных удара, затем один громкий.
- Входи, Андреа, не тяни кота за хвост, - отозвался Леонардо, не вставая из-за холста.
Верроккьо ввалился в комнату вместе со своим старшим подмастерьем Франческо ди Симоне, кряжистым полнолицым человеком средних лет, чьё мускулистое тело только-только начало обрастать жирком. Франческо нёс серебряный поднос, на котором были холодное мясо, фрукты и две кружки молока. Он поставил поднос на стол рядом с Леонардо. Верроккьо и Франческо трудились уже давно, об этом говорила гипсовая и мраморная пыль, которая покрывала их лица и сыпалась с одежды. Оба были небриты и в рабочем платье, хотя то, что носил Верроккьо, больше напоминало рясу. Леонардо частенько гадал, уж не считает ли себя Верроккьо в искусстве чем-то вроде аббата.
- Ну, по крайней мере, ты не спишь, - сказал Андреа Леонардо, оценивающе глядя на полотно в работе. А потом вдруг хлопнул в ладоши, да так сильно, что Никколо, спавший сладким сном на тюфяке рядом с постелью Леонардо, с криком проснулся. Андреа крякнул и сказал: - Доброго утра, юный господин. Быть может, мне стоило бы попросить своего другого ученика давать тебе столько работы, чтобы ты бывал занят по утрам.
- Извините, мастер Андреа, но мы с маэстро Леонардо проработали почти всю ночь. - Никколо сбросил красный шерстяной ночной колпак и торопливо натягивал одежду, что лежала на полу возле тюфяка.
- Ах, так он теперь уже маэстро Леонардо? - добродушно уточнил Андреа. - Слушай, не пойдёшь ли ты с моим добрым другом Франческо? Я уверен, он найдёт тебе ещё какое-нибудь поручение.
Андреа подмигнул Франческо. Никколо, похоже, это предложение вовсе не пришлось по вкусу. Лицо его заливала краска.
- В чём дело, Никколо? - спросил Леонардо.
- Вчера, когда ты выходил в город, мы посылали твоего ученика по одному делу. Когда ты был новичком, по тому же адресу отправляли и тебя.
Леонардо улыбнулся: он вспомнил, о чём идёт речь. Когда он впервые пришёл в bottega Верроккьо, ему было велено сходить на Виа Торнабуони к одному торговцу красками и принести совершенно особенную картину - она была разрезана на кусочки.
- Это проделали и с тобой, Леонардо? - спросил Никколо; он всё ещё стоял рядом с тюфяком, словно стыдясь сделать хоть шаг.
- Но твой мастер успешно собрал всё, за чем его посылали, - сказал Франческо. - А вот ты, юноша, возвратился ни с чем.
- Разве это возможно? - спросил Никколо у Леонардо.
- Давай, Леонардо, расскажи ему, - сказал Андреа, - а заодно позавтракайте. Сегодня я доволен - у меня новости.
- И какие же? - поинтересовался Леонардо.
- Сперва расскажи Никколо свою историю.
- Меня ждёт работа, - сказал Франческо, - для одного дня я достаточно напраздновался. Надо глянуть, как идут дела в студии, а внизу сидят пятнадцать ученичков и бездельничают напропалую.
- Ты должен научиться отдыхать, когда мастер приказывает, - заметил Андреа.
- Я хочу видеть лица своего семейства хотя бы раз в сутки, Андреа, - ответил Франческо. - А вот ты сегодня будешь работать за полночь, или я не знаю тебя?
Он вежливо поклонился и вышел.
Андреа вгрызся в яблоко и с набитым ртом сказал:
- Будь у меня ещё десяток таких, как он, Леонардо, я был бы богат. Не то что ты - ты ведь, хоть и считаешься формально моим учеником, работаешь только тогда, когда тебе вздумается.
- И ты, и мой отец неплохо нажились на моих трудах и идеях. А ты даже продаёшь мои изобретения за хорошую цену.
- Мы с твоим отцом получаем не так много, как ты думаешь. Моей доли не хватит даже на то, чтобы содержать этот дом в течение недели.
- Если бы Бог не благословил тебя столькими родственниками...
- Возьми-ка фруктов и расскажи Никколо свою историю, - посоветовал Андреа, сияя как начищенный грош. - Мальчик должен знать, чего ему не дано.
Леонардо повернулся к Никколо.
- Когда я был маленьким учеником, меня тоже втравили в эту чепуху. Как и ты, я отправился в лавку за картиной, а когда объяснил хозяину, зачем пришёл - он чуть не умер со смеху. А потом сказал, что я стал мишенью одной из шуточек маэстро Верроккьо. Я не поверил ему, потому что испугался, что, если вернусь к Андреа с изрезанной картиной, меня отошлют обратно к отцу и он сделает из меня нотариуса. А быть учеником - даже у такого презренного мерзавца, как Андреа - мне хотелось куда больше, чем оказаться прикованным к столу нотариуса.
Андреа хмыкнул и уселся на стол рядом с Леонардо.
- Я попросил торговца дать мне краски, которыми была написана злосчастная картина, и прямо на полу смешал льняное масло с ганзейской жёлтой, оксидом хрома, розовым краппом, индиго и кобальтом. У меня были основные цвета, и нанести их осторожно на холст, один за другим, и проследить, чтобы они не смешались, было уже совсем просто. А потом я залил всё это яичным белком и осторожненько отнёс своему мастеру.
- У меня глаза на лоб полезли, когда я увидел эту... писанину, - вставил Андреа. - Так что, видишь ли, Никко, я надеялся, что ты последуешь своему мастеру, потому что никто из учеников, кроме Леонардо, никогда не предлагал такого творческого решения.
Никколо совсем упал духом.
- Иди поешь, - сказал ему Леонардо. - Я уже говорил тебе: у тебя слишком негибкий характер. Ничего нельзя решить, когда мысли стянуты так туго. Отпусти их парить, как птицы - лишь тогда ты сумеешь их поймать. А теперь, если ты готов приступить к науке, живописи и поэзии с тем же жаром, с каким приступил к изучению женщин, - тебя ждёт удача.
- Это ещё что такое? - осведомился Андреа.
- Наш Никко - настоящий amoroso. Кажется, кроме всего прочего, он перенял у Тосканелли искусство обольщать служанок.
Андреа расхохотался.
- Этим штучкам он от Тосканелли научиться не мог, но, возможно, старик был прав, отдав этого мальчишку под твою опеку, Леонардо. "Paris cum paribus", то есть, как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Или, как писал наш любимый Вергилий, "amantes amentes". И это верно, милый мой Леонардо: кто влюблён, тот безумен. - Он состроил Леонардо насмешливо-мерзкую гримасу. Потом сказал Никколо: - Иди наконец к столу и ешь свой завтрак.
Никколо подчинился и ел жадно, как обжора, даже пролил молоко на колени.
- Глядя на него, и не догадаешься, что он из хорошей семьи, - заметил Андреа, наблюдая, как Никколо набивает рот.
- Он просто расслабился, - сказал Леонардо. - Вспомни, каким он был суровым и церемонным, когда маэстро Тосканелли притащил его к нам.