- Я не отказываю…
- Вот я налью вам! - взялась за стакан чуть раскрасневшаяся после чая Ольга Самсоновна.
- Эх, старый я пес… неприконченный пес… - вздыхал, делая жалостливые ужимки, Жигадло. - А ведь, если начинать бы мне теперь сначала жизнь, смолоду, значит, - у, какой бы из меня толк вышел!
Он положил к себе в рот крупный кусок мягкой вкусной чалы - и на минуту замолчал. Потом он встал, подошел к подоконнику и положил там на какую-то жестяную крышечку остаток своей неприятно дымившей цигарки, которую он до того держал все время в руке. И снова вернулся на свое место.
Когда он проходил по комнате, - так же неслышно и мягко, как и вошел сюда, - казалось, что кто-то издалека, оставаясь незамеченным, передвигает здесь длинный, слегка надломленный вверху, крестообразный шест: так костлява и узка была фигура Кирилла Матвеевича и так легка была его походка.
Лицо у него тоже было узкое, но короткое, и если бы не пепельно-седая круглая бородка, слившаяся с такими же - и тоже плохо расчесанными - усами, лицо казалось бы совсем игрушечным, несообразно малым для человека такого роста. Седые же лишаи бороды были и на щеках, два-три таких же волоса торчали из чуть приподнятых кверху ноздрей, - не слившись, однако, с волосом усов, - щеки были дряблые, синеватые, как и округлый кончик носа, а глаза под сморщенной скорлупой век - мутноватые, старчески водянистые, и походили они на две хлюпкие лужицы. Правда, в лужицах этих появлялся блеск упавшего в них осколочка - живой и хитрой улыбки, остренького, ежистого смешка, но это каждый раз продолжалось недолго, и глаза Жигадло не меняли и тогда своего цвета.
- Далеко изволите проживать? - обратился он вновь к Ардальону Порфирьевичу. - Полагаю, в том же районе, где и наша раскрасавица Ольга Самсоновна?… так… так… Не ошибся. Нюх, знаете ли, замечательный: способность эту самую невзначай, так сказать, по наследству я передал. А вот и посмотрите, что получилось!… Настюшенька! За здоровье ваше и ваших заказчиц проглочу сейчас вот это превкусненькое-с повидлице… Ах, не ожидал… буквально не ожидал такого семейственного и душевного времяпрепровождения!…
Ардальон Порфирьевич не поднимал, о какой "наследственности" идет речь и кому, собственно, она передана стариком Жигадло: Кирилл Матвеевич быстро менял тему разговора и говорил так, словно все присутствующие знали уже, о чем и о ком именно он в данный момент думает.
Но скорей всего эти скачки мысли Кирилла Матвеевича происходили сейчас оттого, что и сам он не выбрал еще для себя темы разговора, так как усиленно занят был сейчас другим - удовлетворением своего отнюдь не старческого аппетита… Ел он много и быстро, а разговаривал в то же время, очевидно, только для того, чтобы меньше заметно было присутствующим его пристрастие к еде. Старик был с хитрецой!
Так и понял его, после минутного удивления, Ардальон Порфирьевич, но верткие и скользкие слова Жигадло, плутоватая и мокрая усмешечка его хлюпких мутноватых глаз уже заинтересовали Ардальона Порфирьевича.
"Гусь! - подумал он, внутренне усмехнувшись. - И забавный порядочно…"
- Люблю Настюшу, а она любовью моей брезгает! - перебегали от одного к другому слезящиеся плутоватые глаза. - И сам понимаю… хэ-хэ-хэ… Сам чувствую: устарел, подгнил ты, друг любезный, Кирилл Матвеевич!… Не претендую-с… А ведь было время… Наливное-с яблоко - вот какие-с дни были!… Ароматные дни… да-а! Сок горячий!…
- Вся беда-то в том и лежит, и по сию минуту претендуете… На каждую бабу в мыслях своих темных претендуете!
- Умница… умница вы, дорогая наша Настенька… Но доказательства… доказательства где, хэ-хэ-хэ?… Где доказательства? - как говорит всегда сынок мой старшенький, Дмитрий Кириллович… а? Не изволили слыхать, Ардальон Порфирьевич, про сынка моего старшего?
- Помолчали бы уж лучше насчет доказательств. Или хотите, чтобы все грязные истории про вас рассказала? - искренно волновалась Настенька. - Ведь позор один для ваших лет…
Ее прервал стук в дверь.
- Гражданка Резвушина. Пожалуйте срочно к коменданту и несите квартплату.
- Приду!… Сейчас приду. Подождите меня, Оля, я скоро… Накинув на плечи платок и захватив с собой кожаную сумочку, она выпорхнула в коридор.
Ольга Самсоновна пересела на ее место и шутливо объявила себя хозяйкой этой комнаты. Адамейко придвинулся к ней так, что колени его касались ее теплых, волнующих ног. Ольга Самсоновна заметила это, но только коротко, иронически усмехнулась - и ног своих не отставила.
- Про сына вашего ничего не слыхал, - подхватил теперь Адамейко нить начатого разговора. - Вот слежу за всем по газетам… а вот не помню! - почему-то прибавил он, пристально посмотрев на Жигадло.
- Это весьма возможно-с… очень даже вероятно. Но он, сын мой - Дмитрий Кириллович, существует. Тут вот, в Ленинграде, проживает - и человек ответственный. Да-с! Гордость для отца, умница! И образованный - не хуже адмиральских или профессорских детей… А что в газетах про него не пишут, - так уж такое у него занятие, служба такая. И замечу вам - несправедливо, что не пишут! Про других вот пишут, а про Митю моего, действительно, - ни гуту… А он-то, Митя, часто самой главной пружиной и является во всем деле! Ну, вот, если про младшего, Сережку, не печатают, - так это и не жаль: в пешках ходит, хоть и в частных… И без настоящего образования, конечно. Вот с Сережкой и живем тут вместе! - махнул он рукой на стену, за которой помещалась его комната. - Ольга Самсоновна! Прошу вас, красавица, - еще стаканчик!
- Кто же сын ваш? Дмитрий Кириллович - кто?… - не без легкого раздражения спросил Адамейко: ему неприятно вдруг стало, что старик, - как показалось, - нарочно тянет и запутывает разговор, словно ужом протаскивает его, и что заговорит он понятней только тогда, вероятно, когда вдоволь насытится. "Ну и гусь прожорливый!" - снова подумал о нем Ардальон Порфирьевич.
Но была еще одна причина, вызвавшая у него некоторую неприязнь к старику Жигадло: это то, что он бесцеремонно, почти фамильярно держал себя с Ольгой Самсоновной и, как заметил Адамейко, неоднократно заглядывал сбоку темно-искрившимися глазами на вырез ее блузки, отстававшей во время движения рук и приоткрывавшей тогда розовое тело Ольги Самсоновны…
- Сын мой старший, говорю, - своего рода пружина-с в иных крупных… таинственных делах. Именно так! Его многие знают, а многие еще и не знают. Одни, может случиться, Бога своего за него молят, чтоб помог им, удовлетворил их чувства мой Митенька, а другие, конечно, боятся его и ненавидят. Хэ-хэ! Так ведь всегда…
- Загадочками говорите! - сухо и неприязненно бросил Адамейко.
- Аккурат, как вы! - засмеялась Ольга Самсоновна, наблюдая обоих собеседников. - Будто язык у вас, Ардальон Порфирьевич, из одного мясца вырезан… Ой, потеха!
- Неужто - правда? - наивно, старчески хихикнул Жигадло.
Неожиданное восклицание Ольги Самсоновны как-то по особенному было воспринято Ардальоном Порфирьевичем. Ее слова были - точно бросок резкого, ударившего в глаза света.
Они в секунду отзвучали, но, онемев, остались острой искоркой в сознании Адамейко, - и всегда настороженная мысль быстро подобрала их, как зоркий прохожий - случайную находку.
Больше того: с этого момента Ардальон Порфирьевич старался не упустить возможности как можно лучше наблюдать за новым своим знакомым, вслушиваться в его слова, - а новая, дразнящая и пугающая, мысль была придирчива к каждому сделанному наблюдению.
- Загадочки, загадочки… хм? - продолжал, усмехаясь, Жигадло. - Вот и сын мой говорит - загадочки. Он так и говорит иной раз: "Вот, - говорит, - папаша, всюду среди людей загадочки, а мне их раскусывать. Понатыкано их на каждом шагу, что семечек в подсолнухе"… Ну, это правда… Его это дело - Митеньки. Профессия у него такая…
- Какая?
- А разве не сказал я? Нет? Вот уж старый пес, извините, действительно память отшибло. Профессия у Дмитрия Кирилловича сурьезная и ума требующая: следователь при суде…
- А-а… - вздохнул облегченно Адамейко и торопливо глотнул остывший уже чай.
- А я знала: уж гордится своим сыном Кирилл Матвеевич… не один раз про него вспоминает!
- Верно, красавица моя, верно! Дозвольте-с вашу папиросочку? Спасибо. Да, горжусь.
- А он вами? - спросил, ехидно прищурившись, Адамейко.
- Об этом особая речь, дорогой мой гражданин… А почему не гордиться мне? Не адмирал я и не суконщик богатый, а сын мой университетский знак получил. Да-а-с! И устроился. Хорошо устроился! Умница. Разве такому не устроиться, как скажете?
- Не знаю… - вяло ответил Ардальон Порфирьевич.
- А я знаю! Как мне не знать? Ну, кто я - отец его, Митеньки! Кем был, народивши Митеньку? Никем-с по тем временам! Ни за что не приметить бы меня! Ей-богу, так… Нижегородский мещанин (и по сей день паспорт остался!…), и занятие - самое бедное сначала. Можно сказать, грошовое занятие - на заводишке фруктовых вод возницей был… Ситро и лимонад заказчикам развозил. Сидишь это на телеге, а позади тебя бутылочки разные в ящиках… в деревянных сотах. В ту пору и родился Митенька…
- Подождите! - прервал его Адамейко. - Вот вы сказали раньше… насчет наследственности…
- Ну, сказал. А что?
- Про какую же это такую?
- А любопытный вы, дорогой гражданин! Люблю любопытных… Сам этим делом страдаю. Сходство у нас с вами-с и тут выходит! - хитровато заулыбался старик.
- Я ж говорила вам, Кирилл Матвеевич!